Герман Романов - Лондон должен быть разрушен. Русский десант в Англию
Бух!!!
Пушечка оглушительно рявкнула, дернулась назад, чуть ли не отдавив кисть незадачливому канониру. В метрах двухстах на воде взметнулся небольшой белый султанчик.
— Хорошо пошла, и далеко! — искренне восхитился Петр.
Пальцы, держащие коробок, испытывали невообразимый зуд, и он решил продолжить канонаду. Три пушечки раз за разом выплюнули маленькие ядра, изрыгнув дым и пламя, что окончательно привело Петра в возбужденное состояние.
— Если бы у меня в детстве были бы такие вот игрушки, — вслух резюмировал свои мысли император, — я бы тоже полководцем стал и дурью бы не маялся!
— Понравилось, внук мой?
Знакомый голос за спиной раздался настолько неожиданно, что Петр подпрыгнул на отполированной многими матросскими задами полке: обернулся… так и есть: добрый дедушка Петр Алексеевич, в потрепанном Преображенском мундире и ржавых от старости башмаках с большими латунными пряжками, взирал на него с непонятной и неприятной улыбкой, от которой топорщились кошачьи усики.
«Прямо котяра, который не знает, что ему сейчас сделать — либо сосиску украсть, либо стол пометить!» — с небольшой ноткой раздражительности подумал Петр и посмотрел на верного сподвижника первого российского императора.
Ментиков, как всегда, был вальяжен, принаряжен и краснолиц. Видно, успел «полудержавный властелин» приложиться к изрядной толике спиртного и теперь пребывал в игривом настроении.
— В морские баталии твой внук играет, мин херц!
Голос Алексашки оказался в меру глумлив, но взгляд, который он при этом бросил на Петра, был опаслив. Видно, опасался баловень судьбы возможного наказания.
— Ты говори, да не заговаривайся! — резанул Петр Алексеевич. — Он на море поболее твоего хаживал!
— А я что, в баталиях морских не участвовал?! — искренне возмутился Меншиков. — Мы же с тобой, мин херц, в устье Невы шняву «Астрель» и бот «Гедан» на шпагу взяли! Кавалерию Андрея Первозванного получили, за викторию неслыханную!
— Неслыханную! — хмыкнул Петр Алексеевич. — Взяли две малых лоханки и гордимся?! Внук мой уже десятки аглицких кораблей пожег и потопил! Вот где победы неслыханные!
— А мы тоже побеждали их, да как! — воскликнул Меншиков, оскалившись белоснежными зубами в недоброй улыбке. — Вспомни, мин херц, как мы усадьбу ихнего адмирала Бенбоу начисто разгромили! Вот это виктория была чудесная!
Усы Петра Алексеевича выгнулись, и царь жизнерадостно засмеялся, вспоминая юношескую проделку. Меншиков откровенно ржал, скаля зубы, заулыбался и сам Петр — эту историю он хорошо знал.
Во время пребывания «великого посольства» за границей — Россия тогда готовилась к войне со Швецией — царь решил завязать контакты с европейскими монархами для поддержки в будущем: посетил Англию.
Правителю московитов, которого в Лондоне все общество посчитало диковатым, отвели целую усадьбу, попросив прославленного адмирала на время съехать, дабы не стеснять царя и полсотни сопровождающих его в поездке «потешных» и слуг.
После отъезда московского владыки флотоводец вернулся в родные пенаты, и от увиденного там его волосы встали дыбом. Роскошное прежде поместье выглядело так, будто вслед за батыевой ордой здесь побывало все Мамаево воинство вкупе с крымскими татарами, запорожскими и донскими казаками.
Каменный двухэтажный особняк существенно пострадал, московиты умудрились снести даже флигель. Все внутри было загажено, облевано и испоганено, везде были груды стекла — то русские развлекались стрельбой из пистолетов по бутылкам.
Гобелены пущены на портянки, обои изорваны, а там, где уцелели, покрыты рисунками с похабным содержанием и таинственными руническими надписями, видимо, на татарском языке, прочитать которые не удалось даже лучшим переводчикам с Уайт-холла, хотя дипломаты в один голос клялись, что странные изречения написаны именно на кириллице.
Но еще большие разрушения были нанесены парку и приусадебным строениям. Кусты вырублены, вытоптаны, прекрасные дорожки превращены в забитые мусором канавы, деревья изрезаны саблями, птичник превращен в руины, а в уборную даже заходить было страшно. Видимо, потому для исправления надобностей русские предпочитали «ходить» исключительно в цветущий парк.
Да и соседи поведали немало интересного о странных московских забавах. Русские добрались до садовых тачек и тележек и с хохотом на них катались, причем, к великому удивлению добропорядочных джентльменов, в качестве ямщика в этих диковатых упряжках выступал лично московский царь, подбадривающий своих подданных кнутом.
Взбешенный адмирал со всех ног кинулся в правительство, требуя наказать виновных самым строгим образом. Лишь после долгих уговоров, с выплатой немалого вознаграждения на покрытие убытков, дипломатический конфликт удалось замять…
— Да, Алексашка, хорошо погуляли! — Петр Алексеевич весело хмыкнул: — И даже ничего не украли!
— Так ты сам, мин херц, приказал на воротах любого, кто покусится на имущество, немедля повесить. — Алексашка закрутил головой, видно, терзала его какая-то потаенная мысль. — А там труба зрительная была, зело удивительная! Уж я к ней и так и этак, но нельзя… А потому приказал всем зашить карманы, дабы с пьяных глаз от греха уберечь!
Первый российский император и его вернейший сподвижник переглянулись, и смех грянул с новой силой…
Портсмут
— Ваш кофе, сэр!
Вестовой внес поднос с дымящимся кофейником, и запах свежих обжаренных зерен окутал адмиральский салон. Вообще-то сэр Джон Джервис любил встречать утро чашкой доброго чая с ромом, но в последнее время предпочитал именно кофе: этот напиток очень бодрил престарелого адмирала, и от него кровь быстрее лилась в жилах, будто вернулась давно забытая молодость.
Лорд сморщил нос, потянув приятный запах, и остался доволен — повар постарался как надо.
Побудку на кораблях еще не объявляли, хотя утро уже начало вступать в свои права, и даже извечный спутник — туман — уже отошел от берегов, рассеявшись серой пеленой по каналу.
Адмирал прикоснулся губами к чашке, вдыхая ноздрями ароматный запах, но мысли старого моряка давно занимали лишь дела, не оставляя места наслаждению. Он посмотрел в раскрытое окно, вдыхая уже не аромат кофе, а соленую свежесть моря, и с гордостью взглянул на лес мачт, вырастающий прямо из синей глади.
Эскадра пролива была полностью готова к бою, и достаточно было его приказа, как две дюжины мощных линкоров через какой-то час могли выйти в Ла-Манш и всей мощью орудийных бортов смести любого наглеца, осмелившегося поставить свой сапог на английскую землю. А те почти две тысячи пушек, что находились на палубах его мощных кораблей, могли стать весомым доводом в поддержку любых притязаний Британской короны.
Джон Джервис, граф Сент-Вицент, прибыл на свой флагманский «Орион» поздним вечером, даже ночью, и только сейчас собрался отдохнуть. Адмиралу сон положен в любое время, и старик собирался часок подремать в кресле на морской прохладе.
Сделав глоток кофе, старик устало посмотрел в окно и вздрогнул — по синей глади шел черный дым. Глаза сами впились в море и тут же нашли врага, ненавидимого всем сердцем.
Пять угловатых коробок без мачт, но с высокими черными трубами, изрыгающими дым, шли в строю пеленга уступами прямо на его линкоры. За ними тянулись две небольшие кильватерные колонны из вытянутых, с хищным силуэтом таких же «коптилок», тоже лишенных привычных для моряка парусов.
Эти совершенно не вызвали тревоги — слишком несерьезными они показались на первый взгляд. Необычные, но яхты, а вместо парусов паровые машины.
Но вот угловатые русские броненосцы были совсем иным делом, тут адмирал нисколько не обольщался — информации хватало с избытком: с таким врагом его линкорам лучше не встречаться, стоя на якоре.
— Проклятье!!!
Чашка выпала из рук старого моряка, черный кофе растекся по палубе большой кляксой. А наверху уже надрывались горны, трубя тревогу, да свистели боцманские дудки.
— Чертовы «коптилки»! — с угрозой пробормотал адмирал и, забыв про почтенный возраст, словно вернулась лейтенантская молодость, с необыкновенным проворством выскочил из салона…
Лондон
Утро обещало быть добрым. Туман над Темзой понемногу рассеялся, и лишь сизая пленка продолжала держаться у самых берегов.
Премьер-министр Уильям Питт впервые со дня шотландского мятежа выспался, а потому чувствовал себя довольно хорошо. Правда, немного побаливала грудь, покалывало сердце, но это он списывал на волнение предшествующих недель. Слишком тяжела ноша главы кабинета Его Величества, не всякий ее вынесет.
