Обитель - Прилепин Захар
Иногда это насекомое словно раскачивалось. Иногда заходило чуть вперёд. Но чем дальше, тем всё увереннее держалось ровно над лодкой.
В море попалась полоса воды другого цвета – это, видимо, было встречное и очень быстрое течение.
В полосе играли белухи. Услышав катер, не уплывали, но смотрели. Одна из белух пускала из спины струйку, как кит.
– Поморы говорят, она детей на спине таскает, – неожиданно сказала Галя, чуть сбавив газа. – Покажет спину, – а там как котята сидят.
Артём посмотрел на Галю: она была совершенно успокоенная и даже красивая – только эти её объёмы в кожаных одеждах мешали впечатлению.
Он вдруг улыбнулся Гале и она ответила на его улыбку.
Он жестом предложил ей рыбы, она, тоже молча, покрутила головой.
Артём окунул хлеб в густую, на рыбе, кашу, которую намял пальцами в банке, и повозил там. Ещё четырежды повторил этот приём, напоследок рассмотрел банку и выбросил её за борт. Выставил руку и ловил брызги, время от времени вытирая руки друг о друга, а потом о куртку, а потом о штаны.
Откинулся назад, глянул на небо – оно было томительное и грязное.
Сгущалась где-то впереди мрачная, рваная синь, чтобы не пустить их никуда.
– Обними меня, – попросила Галя. Она давно ждала этого.
– Смотрю на тебя – как будто ребёнка украла. Ты же ничего не умеешь, – сказала Галя.
Артём не имел возможности ни пожать плечами, ни что-то изобразить лицом: они сидели рядом.
“Ты зато до черта умеешь”, – подумал Артём; но в этом была и правда – она кое-что умела: уверенно вела катер и время от времени вынимала компас и карту, сверялась с ними.
Компас он видел впервые. На катере ехал третий раз в жизни. Карт не понимал.
– Откуда такой катер? – спросил он, отстранившись, глядя на бобровые нарукавники.
Артём давно искал повод отодвинуться, ему было неудобно и снова наползла тоска. Странное чувство, впервые в жизни испытанное: так много ветра, так много простора, а душно, как под кирпичной стеной.
Во рту тоже, неуместный здесь, вкус кирпича. Кирпича и рыбы.
К тому же всё время хотелось оглянуться: не догоняет ли кто. Он время от времени оборачивался и до рези в глазах всматривался.
А она – нет.
– Ладно бы своего… – продолжала Галя, и Артём поначалу даже не понял, о чём речь. – Ты и стрелять, наверное, не умеешь? – спросила она. – Дай мне ещё спирта… Замёрзла… Ты мне показался таким сильным сначала. А что ты можешь? Что ты сидишь тут?
“Может, утопить её?” – медленно и страдальчески думал Артём, изнывая от самого звука её голоса как от прострелов в простуженном ухе. Она старалась говорить громче, чтоб он различал её слова, – и в её старании было что-то ученическое, гимназическое.
Они долго молчали.
– Сначала хотела тебя на Лисий перевести, – отпив из фляжки, которую сама себе придвинула ногой, Артём так и не удосужился, начала рассказывать Галя, – но у твоего Крапина уже полный набор… – отпила ещё, и, не выдохнув, продолжила, отворачиваясь от ветра, – потом, думаю, в лазарет, к Али… Но он слишком многого хочет… Имелась ещё одна командировка – но там тоже можно было скоро околеть… В общем, узнала, что к годовщине революции ищут музыкантов и в оркестре недостача, перепечатала твою характеристику и подсунула её куда надо… Понял? Ты понял, чего мне это стоило?
Артём неловко пересел на лавку посредине катера, лицом к ней.
“Тут бы ещё трое поместилось, – подумал он, оглядываясь. – Надо было взять с собой кого-нибудь… Бурцева, Афанасьева, Василия Петровича. Они б её развеселили”.
Поднял глаза, увидел в тягостном предвечернем полусвете, что она так и смотрит на него, ожидая ответа.
“Чего тебе это стоило?” – спросил Артём молча, прямым взглядом, но она, похоже, не поняла.
– Могу тебе сапоги почистить, – сказал он или его бес.
Иногда Артём думал про себя, что и отца он убил не случайно, а нарочно, из окаянства.
– Тва-а-арь, – протянула Галя и медленно взялась за кобуру.
Артём почти равнодушно следил за её движением.
Он догадывался, что она может застрелить, и наверняка это несколько раз делала; или хотя бы раз.
– Стрельни в меня, сбрось за борт, и домой, – сказал он. – На спектакль в театр успеешь как раз.
А сам видел под лавкой топор и знал, что если она всё-таки достанет свой наган, то…
Галя молчала, не сводя с него глаз. Мотор работал негромко, тоже словно выжидая.
– Ожил наконец, – сказала Галя, вроде как с неприязнью, но что-то ещё было в её голосе, – …жалко, не вижу глаз твоих крапчатых, зелёных. Ты знаешь, что если в море тонешь, то вода, когда в глаза попадает, из голубой становится зелёной?.. Вот такими же ты глазами смотрел, когда я к Горшкову зашла – ни страха в них, ничего, сидишь и ждёшь. Так некоторые бесстрашные собаки смотрят, пока их убивают. Только у них редко зелёные глаза попадаются… Посмотрела тогда на тебя и решила, что спасу. Может, и сама спасусь.
Уехали вроде бы уже далеко – начало вечереть, но секирский маяк так и светил вслед, мразь, не отлипал.
Казалось, что пока он виден – их держат, словно на длинной леске, и в любую минуту повлекут назад, радуясь улову.
Сбить бы его.
– Я бы отмолил тебя, если б… – сказал Артём безо всякой патетики в голосе, не сводя глаз с маяка.
Она кивнула. Она тоже ни во что не верила.
– А катер, – сказала Галя, отвечая на давно заданный вопрос, – заключённые сделали. Не мастера, а просто… волшебники. Фёдор хотел с ними наладить производство скоростных катеров, но это всё дорого стало бы: лагерю ж мало денег переводят… К катеру этому доступ имеют только четыре человека. Меня Фёдор вписал давно ещё в список… И эти олухи не заметили. Я нарочно катер не трогала, чтоб никто внимание не обратил на то, что я на нём могу ходить куда захочу. Тут же все доносы пишут друг на друга – сразу бы написали…
– А этот, который на берегу, – тоже напишет? – спросил Артём.
– Колесников? Красноармеец? Да не знаю… Нас всё равно никто не поймает, Тём.
– Правда? – не поверил он. Он до сих пор в это не верил.
– Другой катер сломан. На парусных лодках не нагонишь. “Глеб Бокий” в Кеми и придёт через три дня. Имеется самолёт, но я послала липовый приказ технику, чтоб перебрал мотор к приезду комиссии, и сама съездила проверить. Весь мотор разложен на брезенте, – Галя неожиданно и не очень красиво, одной стороной рта, засмеялась. – Спросила у техника, сколько потребуется, чтоб его собрать, – он напугался и говорит: два дня, если сейчас же начну. Я говорю: “Не торопись!”
Артём слушал всё это как сказку, боясь выдохнуть или сморгнуть.
– Эйхманис помогает нам… – продолжала Галя, в её голосе было что-то мстительное, женское. – Была карта, на которой отмечены здешние острова, нарисованная ещё соловецкими монахами, – этих островов тут за сотню. Эйхманис сделал несколько экспедиций, уточнил старые карты, обнаружил несколько новых островков. Такой карты ни у кого нет. Я приказала Кабир-шаху её перерисовать.
– А что… что-то может случиться? – спросил Артём, косясь на мотор за её спиной.
– Перегревается уже, – сказала Галя, даже не прикасаясь к мотору ладонью. – Вон островки… Сейчас будем приставать к одному из них.
– Зачем?
– Поспим немного. Не бойся. Сегодня за нами точно никто не кинется… Не соображаю ничего…
…Уже на подходе к островку Галя и Артём переглянулись так, что без слов стало понятно, о чём оба думают: а вдруг их обманули карты или компас – и они сейчас угодят на самую дальнюю командировку СЛОНа.
– Если там лагерь, – сказала Галя, – скажу, что мы с инспекцией…
– Съедим у них все запасы и дальше поедем, – постарался пошутить Артём, но на душе было не очень хорошо. Он больше не хотел видеть конвойных.
Галя подумала и, достав из кармана, протянула Артёму что-то.
– Возьми! – сказала она, сбросив обороты мотора. Это был пистолет.
– У меня есть. Если там красноармейский наряд… и захотят арестовать… надо будет их убить. Ты слышишь меня? – она неприятно лязгнула зубами – словно зубы её были железными и попали на железо.
