Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015
Официантка – Элли, так её зовут? – умолкает и принимается усердно протирать стойку, точно тебя тут нет и никогда не было.
Ты медленно отпускаешь дверную ручку и спрашиваешь нарочито равнодушным тоном:
– Что ты сказала сейчас, девочка?
– Я говорю, пирог уже готов, мистер. Может, задержитесь ненадолго? Если, конечно, не очень спешите.
– Неси свой пирог, детка. Мне некуда спешить.
Дмитрий Гужвенко
Каланхоэ и Мандарин
Низ живота горел и разрывался. Я стащила униформу и бросила в сетчатый пакет для стирки. Красные стринги, чулки со спущенными стрелками и тонкий свитер уже давно просились покувыркаться в стиральной машине.
Однозначно, не сегодня. И не на этой неделе. Накопилось стирки, но не ручками же стирать? Деньги приходили – и тут же сыпались в долговую пропасть. Пакет отправился в угол комнаты к своим собратьям.
Плазма на стене засветилась – вызов. Мама. Пришлось щёлкнуть пальцами, отвечая.
– Ты где лазишь, Кала?!
– Доставала лекарство, Ма. Нелегко, знаешь ли, купить такую штуку, – с нежностью ответила я, натягивая лосины.
– Когда доставала, презерватив не забыла использовать?
– Нет, Ма, не забыла. Предохранялась.
Мать откинула одеяло, выпростала тощую морщинистую руку. Достала сигарету, закурила. Наркотический зелёный дымок пополз вверх. Насколько я помнила, скоро должна будет пропеть пожарная сигнализация.
– Топай сюда. Только Кольцо аккуратней пересекай – сосед по палате говорит, Серые Ведьмы объявились.
– Их выпустили на День Независимости. В ток-шоу видела, – ответила я погасшему экрану.
Так, рюкзачок на месте, ножи там же. Энергетик, наручники, накидка, мелочи…
Я глянула в зеркало, затянула волосы в хвост заново. Полюбовалась каштановым оттенком волос. Мысленно выругалась.
Найдя в инфосети схему капсулы, кинула её на принтер. Под его шум достала обед из холодильника и успела съесть половину порции лапши, оставив вторую часть на завтрак. Денежка счет любит. Не по карману лопать полную порцию каждый раз.
По плазме крутили новый рекламный ролик – о том, как с любовью делают керамическую посуду. Сейчас всё делают с любовью: и машины, и посуду, и хизбургеры, и прокладки. Всё, кроме одного. Относиться к ближнему своему с любовью как-то не получается.
Впрочем, это лирика. Пока за каждую просмотренную рекламу платят, почему бы и не смотреть.
Допив чай, я вернула холодильнику остатки еды, достала капсулу, вложила белую таблетку, заработанную у провизора, и засунула в место понадёжней. Затем поправила бельё, натянула платье и выбежала на лестничную площадку. Низ живота продолжал болеть – Толстый из государственной аптеки оправдывал свое прозвище. Во всех отношениях.
Закрыв дверь на три замка, включая навесной, я выскочила на площадку. Воздух настолько пропитан табачным дымом, что даже сигарету раскуривать нет смысла.
Боксёр лежал в расслабленной позе, положив тяжёлую голову на лапы. Значит, никто мимо не проходил. Привычно погладила его по загривку, аккуратно отсоединила шнур зарядного устройства; тот зашипел, сматываясь в куцый хвост. Робопёс открыл глаза – на меня глядели два крошечных отражения хрупкой брюнетки.
– Кала, аф!
– Мандарин, поехали к маме, – то ли приказала, то ли попросила я.
– Аф!
Ну, этот всегда рад проехаться – лишь бы индикатор показывал, что в аккумуляторах достаточно энергии. Я кинула в рюкзак специальный переходник, чтобы тырить электричество не через подконтрольный разъем, а из любого подвернувшегося кабеля. Почему бы не сэкономить малость; как говорила бабушка, доллар сотню бережёт.
Прислушалась, не слышно ли голосов на лестнице. Каждая площадка у нас перегорожена решетками из арматуры. Ну, ничего, пройдем как-нибудь, главное, не нарваться на подвыпивших малолеток с похотливыми мыслишками. Впрочем, у них других и не бывает.
– Идем, надо успеть до двенадцати.
Пластиковый пёс махнул хвостом и побежал вниз, останавливаясь и терпеливо ожидая меня возле каждой двери.
Щёлк-щёлк, восемнадцатый этаж. Щёлк-щёлк, двенадцатый этаж. Щёлк-щёлк…
– О, дева полная печали, расскажи мне стих!
Я вздрогнула, как от удара током. Высокий человек стоял в полутьме: берет с пером, крашеные в жёлтый цвет светящееся усы…
– Дядя Сань, вы меня опять испугали! – честно призналась я.
Мандарин под гогот соседа неторопливо спустился на площадку и сел у двери – в его памяти тот числился не представляющим угрозы.
– Гы-гы! Принцесса, будешь меня бояться, когда совершеннолетней станешь! – выдал вечную, как луна на небе, шутку дядя Сань. – Заходи на лимонный пирог.
– Я спешу к маме. Чесслов!
– Ну, тогда читай вслух по-быстрому и беги. А я пока кусочек тебе заверну.
– Ой, спасибо! Громко читать, да?
– Да! Верхний ряд!
Дядя Сань, называющий себя последним Цифровым Поэтом, открыл дверь, осветив расписанную стихами стену. И ещё раз повторил:
– Только читай вслух, а то не поймёшь! Это – Пушкин!
И я начала. Слова, негромко произносимые мною, тут же подхватывал мужской голос. Мы читали выразительно и с вдохновением.
Я не раз пряталась в однокомнатной квартирке дяди Саня. Как ни смешно, там я всегда ощущала себя в полной безопасности. Может, так действовали бумажные книги, выстроившиеся на полках?
– Следующий! – донёсся голос дяди.
Этот стих я знала. Маяк-Овский – так произносил фамилию автора дядя. Голос как-то сам собой изменился, стал более решительным, жёстким. Дядя Сань клянётся, что это настоящие голоса поэтов, а я не верю. Но всё равно получается здорово, словно не ты, а кто-то мудрый и серьёзный читает стихи. Технология, блин!
Вернулся дядя Сань с пирогом, завёрнутым в бумажный экопакет. От целлофана – к целлюлозе. То есть дерево, срубленное человеком, вредом для природы не считается.
– Беги.
О маме ничего не сказал – «любит» он её страшно. Как дети – крапиву.
Холод забирался под лосины, в трусики. Мандарин, следуя заложенной программе, держался в стороне от шоссе, старался миновать людей, вёл короткой тропой между серыми многоэтажками. Хоть время ещё есть, рисковать не хотелось.
Проскользнула в стороне от баскетбольной площадки, где крики перемежались со стуком мяча, избежала чёрного зева подворотни со странными силуэтами в глубине. Наверное, бомжи.
Ярко сияющая буква «М», гордая в своем одиночестве, осталась слева. Я миновала МакРесторан, служивший в наше бурное время всеобщим ориентиром, и наконец-то нырнула в метро – общественное болото, где зарождаются особо противные и склизкие слухи и получают воплощение детские страшилки. Когда я подросла и начала пользоваться этим транспортом, то поняла, что многие сказки – это истории из жизни, только адаптированные под нежную детскую психику.
Вошла в узкий туннель, покорно достала карточку мамы, вставила в приемную щель. Нас с Мандарином тут же со всех сторон обдало волной тёплого воздуха с запахом мыла и апельсинов.
Время я рассчитала точно: на табло часов горело 00.00.
Сначала свет, и так не особенно яркий, стал тусклым – словно каждый светодиод заклеили жёлтым скотчем.
Потом одноглазые камеры слежения, подмигнув напоследок красным огоньком, безвольно повесили головы.
Турникеты распахнули стальные задвижки.
Истошный крик, раздавшийся позади, подхватили множество голосов.
Наступило антикомендантское время.
Я вбежала в вагон одной из первых, как только серая змея с перечерченными арматурой оконными проёмами приползла на перрон и с громким вздохом раскрыла многочисленные пасти-двери.
Села в тёмном углу, достала из рюкзака вязаный костюмчик, надела на Мандарина, застегнула пуговицы, сверху накинула смешной капюшон. Не ахти какая маскировка, но, как показывал опыт, действенная.
Внимательно осмотрела соседей – парень в куртке из меха (скорее всего, кошачьего) и трое мужиков, уставших на вид, с пивными животиками и выражением лиц «жизнь прекрасна, но только не у нас».
С металлическим лязгом закрылись двери, поезд начал медленно набирать скорость. Противный голос девочки лет пяти зазвучал из динамиков:
– Станция – Асланское кольцо. Следующая станция через восемь минут – Тракторный завод. Служба метрополитена напоминает: в течение антикомендантского времени мы не несём ответственности за сохранность вашего здоровья и личных вещей.
Напротив, как специально, висел плакат с движущейся картинкой – мама учила маленького сына экономить энергию, тыча ему в лицо счёт за неделю. Когда показатель превышал установленную норму, она отвешивала ему несколько оплеух, когда сын исправлялся и цифры устраивали мамашу, они радовались и весело расходились спать по тёмным комнатам.
Поезд остановился. Зашли парни – наверняка после смены на заводе; размахивая руками, они шумно смаковали последние новости из мира футбола. Поневоле приходилось слушать и прикидывать: умышленно сломанная нога – это жёлтая или красная карточка?
