Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

— Сколько ям! — удивился Тимофей. — Откуда они взялись?

— Они эти ямы роют, — прошептал Шамма, лежавший по соседству, — достают оттуда всю медь, а потом роют рядом.

— Глубокие эти ямы? — спросил Тимофей.

— Глубокие, — кивнул Шамма. — Десять, а то и пятнадцать человек нужно поставить одного на другого, чтобы вылезти.

— И как же они вылезают? — повернулся к нему Тимофей. — По веревкам?

— Ступени рубят, — покачал головой Шамма. — Есть еще в горе каменные норы. Они находят богатую жилу и идут за ней, пока не выберут все.

— В шахтах египтяне работают? — задал вопрос Тимофей.

— Нет, — покачал головой Шамма. — Из племен пастухов люди. Мы понимаем их речь. Амаликитяне и мадианитяне, они работают за зерно и лен. Египтяне здесь быстро дохнут.

— Мы их всех убьем, ты не против? — зло оскалился Тимофей.

— Не против, — ответил Шамма. — Они поганые идолопоклонники, убить их — благое дело. Там есть пленные, из морских разбойников. Вот их нужно освободить. Рабы камнями и палками убьют больше, чем мы железом. Пойдем! И берегись колесниц, воин. Тут их два десятка.

— Да, ты говорил уже, — поморщился Тимофей, которому происходящее решительно не нравилось. — Как ты вообще хотел взять это место?

— Ну-у… — задумчиво протянул Шамма. — Нас же много, больше, чем их. Подойдем к воротам и разнесем их топорами…

— Мы не станем сегодня нападать, — решительно прервал его Тимофей. — Глупость это, да и ваши топоры — дерьмо. Я вижу часовых на вышках, и они не спят. На башнях тоже стоят часовые. Как только мы войдем в долину, из крепости выедут колесницы и зальют нас стрелами. А потом египтяне запрутся и будут плевать нам на головы. Мы оставим половину людей под этими стенами. Отводи парней, Шамма. Мы возьмем эту крепость позже, как только будем готовы.

* * *

В то же самое время. Селение Пифо (сейчас — г. Делфи). Фокида.

Тягучее бесконечное время, каким и бывает зима, принесло Феано лишь горе и предчувствие скорой беды. Она в который раз убедилась, что великие играют ей, словно куклой. Она даже не догадывалась, что можно ненавидеть настолько сильно. Царица Креуса, которая чувств своих не давала прочесть никому, долго лелеяла эту ненависть, пока не нашла возможность нанести удар. Феано только здесь поняла, что влипла. Провели ее как ребенка. И Креуса, и Электра, которая относилась к ней теперь с презрением, тут же лишив своей дружбы. Она просто воспользовалась ей, чтобы свершить свою месть. Она врала, врала, улыбаясь в лицо, пока не пришла сюда. Здесь ей врать больше не нужно. Феано попробовала объяснить царевичу Оресту, зачем приехала, но потерпела неудачу. У этих двоих были свои планы, а наивная простушка с Кипра очень вовремя привезла им целую гору серебра, так нужного для войны.

Феано не в первый уже раз стояла на коленях перед жертвенником Великой Матери и шептала, забывая утирать слезы, текущие по лицу.

— Владычица! За что караешь меня? Неужели я достойна подобной участи? Да, я дочь деревенского кузнеца, я черноногая, и я спала на тростнике вместо мягкой постели! Я не росла в змеином логове, как они, и мне никогда не понять их. Почему они могут лгать в лицо, хвалить твои волосы и платье, но при этом готовы обречь тебя на смерть? Как они спят по ночам, делая такое? Я тоже бываю гадкой стервой, но по сравнению с ними я просто дитя. У меня ведь какая-никакая совесть есть, а они просто попользовались мной, как матросы шлюхой в порту пользуются. Креуса ела со мной за одним столом, я рассказывала сказки ее детям… А она… Я ведь прилюдно мужа ее поклялась от позора спасти, а она в благодарность сеть паучью сплела, чтобы меня погубить. Креуса ведь точно знала, куда пойдет Электра. Она пойдет убивать свою мать и отчима. Ее саму волнует только месть, ее брата — трон, а на меня им обоим плевать. Мою казну Орест забрал обманом, чтобы нанять себе воинов. Я попросила его поклясться, что он возьмет Родос этой весной, но он лишь рассмеялся в ответ. Сказал, что обещал это сделать когда-нибудь, а не прямо сейчас. Глупый мальчишка! Ограбил меня до нитки и думает, что ему это сойдет с рук. Или все-таки сойдет? Это ведь мой позор, а не его. Как я появлюсь в Энгоми, нарушив клятву, которую дала тебе? Денег, что люди собрали, больше нет, моя месть не исполнена… В любом случае, если Родос не будет взят, мне на Кипр не вернуться! Все так, как царица Креуса и задумала. Не простила мне, тварь злопамятная, что я подвинуть ее хотела. Убыло бы с нее, что ли?

Феано всхлипнула и обняла каменный жертвенник, рядом с которым теперь проводила почти все время. Она боялась до дрожи, и у нее для этого были все основания.

— Я же знаю, что дальше случится, Владычица. Мальчишка Орест не знает, а я знаю. В Микенах нас уже ждут. Креуса предупредила царя. А раз так, то мне конец. Эгисф этого щенка глупого разобьет, а меня прирежет, и в своем праве будет. Или, что еще хуже, связанную, как овцу, в Энгоми отправит, и господина нашего опозорит этим. А если Орест победит, то, получается, это я верного слугу ванакса погубила! Мне государь такое нипочем не простит. И зачем я пошла на это? Дура! Как есть дура! Я не говорила никому, Владычица, а тебе скажу. Хотела я услугу великую господину нашему оказать, и милость его в ответ получить. Чтобы он мое желание выполнил. Счастья женского хочу! Замуж хочу! За человека достойного, которого почитать буду, и которому детей рожу. Одна жена хочу ему быть. Чем я хуже Нефрет? Да я за один такой взгляд, который на нее муж бросает, все на свете отдать готова. На меня ведь никто так не смотрел! Никогда! Ни Агамемнон, ни Менелай. Даже господин наш натешился вволю и отставил от себя. Отослать решил подальше, чтобы жена его поедом не ела.

Феано перевела дух и зашептала снова, вглядываюсь в корявую каменную фигурку, стоявшую перед ней.

— Кому рассказать, так не поверит никто! Я не хочу второй женой к царю идти. Я ведь тогда и года не протяну, меня Креуса со свету сживет. Или дымом жаровни отравит, или со скалы сбросит, или яду поднесет. Завидует, гадина, красоте моей. И в Египет я тоже не хочу. Думала, там жизнь будет богатая и беззаботная. Знай себе, расчесывай волосы, наряжайся и служанок по щекам бей. Не жизнь, а лепешка с медом. А она ведь совсем не такая, жизнь царицы. Мне Асия, сука лживая, много чего о Египте рассказала. В Доме Уединения война идет день и ночь. Царицы и наложницы травят друг друга напропалую, оговаривают. Каждая свое дитя толкает к трону, и на этом пути готова убивать без разбора. Там, в Черной Земле, чужаки за грязь почитаются. И я там как грязь была бы. Я же не умею так, как они… Это ведь родиться нужно в царской семье, чтобы с молоком матери всю эту мерзость впитать. Возвысил меня господин, а я, как была служанкой, так служанкой и осталась. Научилась только важный вид делать, платья дорогие носить и есть медленно, как будто неголодная. Даже если голодная. Не вынести мне такой жизни, нипочем не вынести. Так и умерла бы без ласки, без теплого бока рядом, одна на этом свете, и чужая всем. Даже сына своего видеть не смогла бы. А теперь все еще хуже стало. Если Электре рассказали здесь, кто ее сестру погубил, тогда мне и вовсе конец. С чего бы она на меня волком смотреть начала? Сразу, как пришли сюда, словно подменили ее. Или она с самого начала знала все и притворялась? Она тоже ведь во дворце росла, тварь лицемерная… Что же это получается, она в лицо улыбалась, косы мне плела, а сама привела сюда, как овцу под нож? Да что же они все за люди такие? Или это наказание твое, Богиня, за то зло, что я сама совершила? Великая жрица вещала в Храме про воздаяние за грехи, так это оно самое и есть! Пощади, Владычица, не хотела я смерти царевны Ифигении! Я тебе жертвы небывалые принесу-у-у…

Феано заплакала навзрыд, размазывая слезы по щекам. Ее колотило от страха, хотя пока что никто ей не угрожал. Напротив, с ней вели себя отчужденно-любезно. Да только она, хоть и простушка, но кое-что соображает, а потому будущее свое видела коротким и безрадостным. А убежать отсюда невозможно никак. Догонят вмиг. Корабли на берегу сохнут, а горные заставы стерегут дороги от лихих людей. И собственная охрана ее вся как на подбор, из троянцев, ближних людей царицы Креусы. Не понять, то ли защищают они ее, то ли сторожат. Феано в ловушке, только сама не понимает почему. Хотели бы убить, уже давно убили бы. И от непонимания того, что происходит, ей еще страшнее становится.