Под напором стали и огня (СИ) - Романов Герман Иванович
Кулик сознательно не договорил, демонстрируя нарочитую грубость. Взгляд Берии ему сильно не понравился, чуть прищуренный за стеклышками очков. Понятно, что он только исполнитель решений «Хозяина», но ведь не простой «слуга», соображение свое имеет. Того же Мерецкова в сентябре освободили по решению Сталина, но искалечили жестоко, морально и физически. Издевались над генералом армии, как только могли, ладно бы, если просто побои — нет, с выдумкой и ощущением собственной безнаказанности. Кирилл Афанасьевич рассказал как с ним «работали», мочились прямо в лицо, подробно, не скрывая мелочей, как глумились следователи. С тех дней Мерецков не мог долго стоять, и уже несколько раз побывав на докладах у Сталина, тот разрешил ему сидеть в его присутствии — невиданная «привилегия». Так что понятно, почему после смерти Сталина, весь его «инструмент» «переломали» без всякой жалости, сводя старые счеты, к тому же в большинстве своем это были выходцы как раз из Закавказья. Выводы сделали, и серьезные, ибо система регулируется определенными правилами, а тут конкретно «шили» то, чего вообще не было, и следствие проводили инквизиционными методами. Сам Кулик, вернее реципиент, тоже испытал такое отношение — избиения с унижением и расстрелом, и теперь его эмоциональная составляющая была настроена крайне враждебно.
Понимал ли Берия, что и с ним так поступят — ведь рано или поздно долго затаенный страх прорвется, а там все как в поговорке — «отольются кошке мышкины слезки», и поступят с ним крайне жестоко, вменив в вину то, что он делал, и особенно то, к чему не имел никакого отношения. Тут нет сомнений — отчетливо представлял степень опасности, исходящую от армии, в которой имел немало «стукачей». Так же можно не сомневаться в том, что именно он давал прямые указания следователям в каком направлении вести «дела», и не ограничивал их в методах. А прокуратура как таковая и вякнуть не могла, полностью «подмятая» всесильным генеральным комиссаром, выполняя все решения постфактум, фиксируя случившееся. И о том Кулик хорошо знал на примере второй супруги реципиента, прочитав материалы допросов тех, кто похитил ее на улице, привез куда надо, и без всяких допросов живенько так расстрелял, засунув тело в крематорий. А потом Берия долго сокрушался и объявил всесоюзный розыск пропавшей жены маршала Кулика, о чем были оповещены даже постовые милиционеры. Вроде плевать, он ее не знал, но в тоже время Григорий Иванович прекрасно понимал, что счеты рано или поздно сведет, как и Жданов — Андрей Александрович должные выводы сделал, прекрасно уяснив, что ничего хорошего ни ему, ни его людям не «светит». И сетовать тут не приходится, борьба за власть страшная вещь, мораль и «сантименты» ей не свойственны, тут или ты, либо тебя «оформят» надлежащим образом по «третьей категории».
— Забирай их всех, Григорий Иванович — других указаний на их счет не поступало, но реабилитации нет, они считаются подследственными, временно амнистированными. Кто не справится, или «вилять» начнет, заберем обратно по принадлежности. Какие-нибудь у тебя будут пожелания? Или просьбы, ты только скажи, выполню, что смогу.
Голос Берии сплошное радушие, но взгляд одного члена ГКО, направленный на другого представителя высшего органа государственной власти, был притворным — там сгустилась ненависть и затаенный страх, жуткая смесь, которую трудно заметить, но ощущаешь всей кожей. Возможно, так смотрят на таракана перед тем, когда его собираются придавить. И не стоит обольщаться — где-то лежит и на него самого «наблюдательное дело», и в любой момент тесемочки на папке могут развязать. Арест в Москве плевое дело, у него всего трое охранников, причем из пограничников, вернее егерей — сам отбирал. Но суда не будет, открытого, за «связь» с английской разведкой — сейчас маршал Кулик стал знаковой фигурой, и просто так по навету, не уберешь, а после войны тем более. Не та будет для МГБ ситуация, чтобы маршалов «душить», хотя пробовать будут. Только на отпор нарвутся — тут все воедино стеной встанут, а с армией даже Сталин не стал тогда ссориться, не рискнул. А излагать сейчас свои просьбы Берии, это тоже, что уподобиться глупой рыбе, и крючок добровольно по дурости заглатывать.
Ему вызволенных «авиаторов» за глаза хватит, и до икоты — ведь еще в прошлом сентябре рапорт с ходатайством Сталину направил, и ответа не получил, до сего дня считал, что всех расстреляли. Но нет, видимо Иосиф Виссарионович своего согласия давать на то не стал, а нарушить его распоряжение не могли. Вот и держали в заключение, а сейчас освободили, пусть и без реабилитации, на «птичьих правах». А то, что ему придется исподволь самому разбираться в этом «деле», Кулик не сомневался. Тут как в поговорке — «коготок увяз, всей птичке пропасть».
Но если есть возможность «заклевать» оппонента, то этим шансом нужно воспользоваться, тут главное опередить и суметь…
Петлицы генерального комиссара госбезопасности, каковых в истории было трое — Ягода, Ежов и Берия — и все «плохо закончили» свою деятельность…
Глава 14
— Это не «четверки», такие же «ящики», но крупнее размером. Не те, что появились у Харькова, там шесть катков на борт, у этих в шахматном порядке, в бинокль хорошо видно, хотя пыль столбом.
Петров внимательно рассматривал приближавшуюся лавину танков, которые выходили ротами — их было неимоверно много, такого количества он никогда за всю войну не видел, знал только по сводкам и рассказам. Сейчас сам насчитал до сотни машин, но позади в клубах пыли двигались и другие, просто сейчас их было не видно. Так что разведка не ошиблась — против его армии немцы выставили целый танковый корпус, решив мощным лобовым натиском опрокинуть окопавшиеся советские дивизии. А впереди шли эти самые «ящики», всего два десятка, прикрывая своей мощной броней средние танки, что на их фоне выглядели такими же угловатыми, но «недомерками». По вражеским танкам пока стреляли только из полковых минометов, надеясь сбить пехоту, да вела огонь тяжелая артиллерия — две выдвинутые в первую линию дивизии корпуса поддерживал полк МЛ-20. А вот противотанковая артиллерия пока не была задействована — батареи двух полков 18-й противотанковой бригады с Ф-22Б и ЗИС-3 прикрывали фланги, чтобы открыть наиболее действенный фланкирующий огонь — борта германских танков прикрывались всего 30 мм броней, которая с версты проламывалась бронебойными трехдюймовыми снарядами. Выбить артиллерию немцы за эти три дня так и не смогли — по опыту севастопольской обороны все орудия ставили в отдельных капонирах, причем с верхними перекрытиями — страшно было только прямое попадание авиабомбы или 150 мм снаряда — 105 мм гаубицы «брали» через раз. А вот в «лоб» немецкие панцеры будет брать совсем другой калибр — поставленный заблаговременно на прямую наводку дивизион 122 мм пушек, и стоявший в резерве дивизион ИСУ-107, которые начали потихоньку поступать из Челябинска на «южные» фронты. На них полагались больше всего — из распоряжений маршала Кулика следовало, что это будет самое действенное средство против «тигров»
Опыт восьмимесячных боев с отражением штурмов сейчас приносил пользу — «выковыривать» бойцов и пушки для немцев было чрезвычайно трудной задачей. Может быть, раньше и «филонили», но кровавая плата, взымаемая с сорок первого года научила всех бойцов и командиров Приморской армии вести бои именно в обороне — вначале Одессы, потом Севастополя и сейчас Перекопа. К тому же проверяющим был армейский комиссар 1-го ранга Мехлис, который теперь постоянно считал, что укреплений «недостаточно, и они слабые», и обвинял всех и каждого в нерадивости, угрожая расстрелом. Последнее было отнюдь не пустой угрозой — прецедентов более чем достаточно. К тому же Мехлис прямо сказал, что если Приморская армия отступит с занимаемого рубежа, то командарм с комкорами и комдивами тут же предстанут перед военным трибуналом со всеми вытекающими из этого последствиями. Так что ни сам Петров, ни стоявший рядом с ним на НП комкор-74 генерал-майор Коломиец об отходе и не думали, все мысли были о том, чтобы выбить как можно больше вражеских танков. Да и 25-я дивизия, что занимала оборону на центральной позиции, была лучшей в армии, знаменитая «Чапаевская», в нее оба стоявших рядом генерала старались отправлять лучшее пополнение, а раненных бойцов и командиров после выздоровления в госпиталях отправляли обратно в их «родные» полки.
