Телепортация (СИ) - Арен Марк

Его покоряли громады домов на десять и более этажей. И живут в них обычные люди, самых разных сословий. Целая слобода может уместиться. Огромные пространства, подчиненные человеком, переустроенные им по своему усмотрению. Прощай, бараки и обшарпанные доходные дома!

А, pardon, канализация?! Оказывается, нынче и вода – причем как холодная, так и подогретая!!! – и помойные стоки отводятся цен-тра-ли-зованно! И дело тут не только в комфорте, опять-таки царском, поскольку в его время таковым удобством могли похвастаться исключительно апартаменты венценосных особ. Остались в прошлом ужасные эпидемии, каковым он сам был очевидцем, слава те Господи, что не участником…

Да, жизнь поменялась. Чего только стоят дороги из искусственного камня, никакого булыжника, а про деревянные тротуары здесь, похоже, забыли. Кое-где рытвины и ямы встречались, и то лишь, вероятно, оттого, что русская дорога не может быть безукоризненно ровной.

Лошадей на улицах нет совсем, по словам его провожатого, уже лет семьдесят! Сплошь самобеглые кибитки. Нет, о существовании таковых он и в свое время слыхал, но сколь необычным и притягивающим был их вид! А скорость! И двигатель их питался керосином, будто лампа! Единственной ложкой дегтя был запах сгоревшего топлива, но, право, это такая мизерная плата за такую воистину царскую роскошь!

Да что там материя… Более всего его удивляли и восхищали люди. То, как они выглядели, их прически, их платья… Он сперва решил, что сегодня какой-то праздник и спросил провожатого. Оказалось, что нет, день самый что ни на есть обычный, понедельник. Оказывается, здесь так ходят в повседневье! Вся одежда будто похожа на привычный ему фасон. Да только вот взяли и все лишнее убрали. А в случае с некоторыми барышнями кое-где и чересчур… Но, честное благородное, самые именитые модницы его времени многое бы дали за такой наряд… Хотя вряд ли бы решились надеть. А здесь ходят совершенно спокойно.

Ему, кстати, сделалось немного стыдно за то, что он худо подумал о той девушке в узилище. Верно, Андрей Петрович что-то напутал: не могла она быть путаной. Да, наряд у нее вызывающий, но только ведь все ходят так. Или почти так, он в этом сам убедился. И никто ничего худого в этом не видит. Смущения нравов не наблюдается совершенно.

Правда, немного портила картину реакция встречных людей. Несколько мужчин возраста примерно с ним одинакового, достойно и добротно одетые, без видимых причин смотрели ему с Андреем Петровичем вслед с нескрываемой злобой. Так что ноги сами невольно ускорили шаг, хотя они ничего такого и не сделали.

Остальные просто отводили взгляд, в котором просматривалась смесь брезгливости и почему-то страха.

Это было непривычно: немного обидно и странно. Впрочем, он попытался вспомнить, как сам в свое время смотрел на нищих и прочих бродяг. Они… они тогда представлялись ему неким отдельным миром, не имеющим к нему никакого отношения. Что он чувствовал? Наверное, жалость. Да, жалость и некоторую брезгливость. Когда даст копейку, когда мимо пройдет, не со злобы, а просто спеша. Да уж, вот никогда не думал…

Однако очень скоро это впечатление растворилось в солнечном теплом дне, ослепительной голубизны небе и всем том великолепии, что их окружало. Ему хотелось увидеть все и сразу, но Андрей Петрович сказал, что им следует обходить оживленные магистрали. Правда, несколько раз из переулка он услышал многоголосый рев, будто шумел прибой. То был прошпект, и не единственный в Москве. Хотя бы на миг, хотя бы одним глазком взглянуть!

Надо сказать, что шли они весьма диковинным манером. Андрей Петрович сворачивал посреди улицы, и вот они протискиваются между какими-то железными ящиками (кузня, что ли?!), ныряют в подворотню, пересекают пустынный сонный солнечный двор, проходят мимо каких-то приземистых построек и снова оказываются на улице, теперь уже другой. И так до следующего, столь же неожиданного поворота.

Погруженный в свои размышления, он не заметил, как его провожатый остановился в тени серого каменного куба. Без окон, но с большими деревянными дверьми, запертыми на массивный, тронутый ржавчиной висячий замок. Изнутри слышалось неприятное зудение, явно механического генезиса, однако наводило оно на мысли о гигантском моските, запертом внутри. Андрей Петрович оглянулся, предостерегающе поднял руку.

– Стойте здесь, у трансформатора, мы почти дома.

Перед ними был двор, пустынный и сонный. Таких вот дворов они уже прошли без счету. Дом о шести этажах, рядом примостились с облезлой краской железные коробки, как объяснил Андрей Петрович, каретных сараев для самобеглых кибиток. Пара штук, разных с виду, но одинаково блестящих краской стояли буквально в двух шагах от него, и он поразился тому, что на них было писано по-латыни.

– А что, латынь ныне в почете? – спросил он своего провожатого, указывая ему рукой на буквы.

– В почете ныне иноземные машины, – ответил тот и, подойдя к щели меж двух гаражей, кивнул ему, оглядевшись, – за мной. Узкая, воняющая дерьмом щель привела их прямиком к какой-то заколоченной двери. Он не успел и пикнуть, как Андрей Петрович потянул на себя дверь, и та распахнулась без скрипа – посеревшие доски, как оказалось, были приколочены к ее полотну.

– Мы зашли в парадное с черного хода, – прошептал Андрей Петрович, аккуратно притворяя дверь, – говорить попрошу вас тихо, так как акустика здесь просто сумасшедшая. Он тут же кивнул, осторожно оглядываясь.

Свет из окон был бледным, призрачным. Странно, ему казалось, что такие нарядные снаружи, эти дома и изнутри должны быть под стать, но не тут-то было.

На какой-то миг почудилось даже, что он угодил в нутро одного из мусорных баков, в основном из-за запаха. Обрывки бумаги, жестянки… Мутные разводы на замызганной плитке пола. Из-под пакета у стены растеклась лужа, кисло пахло отбросами.

Поднимаясь, он прижался к холодной стене и обмер. Изнутри почудился протяжный, ввинчивающийся в сознание стон. Низкий, он закручивался выше, выше и вот уже перешел на визг. Он помотал головой, но нет, то была не игра воображения. Андрей Петрович, увидев его замешательство, только махнул рукой и прошептал:

– Это вода… трубы гудят… ничего страшного, идемте дальше.

Он подчинился, но на всякий случай держался от стен подальше. Стараясь ступать как можно тише, они поднимались по замызганным ступеням вверх.

Наконец лестница привела их на последнюю площадку, где кроме трех дверей тянулась ввысь железная лестница, упирающаяся в увенчанный замком квадратный люк. Он вопросительно взглянул на Андрея Петровича, который вместо ответа, кряхтя, начал лезть вверх, а дойдя до люка, разомкнул замок и осторожно откинул крышку. Помешкав секунду, он, стараясь не шуметь, полез за ним следом…

Чердачный полумрак, пронизанный косыми лучами света из слухового окна, пах пылью и старым деревом. Где-то рядом курлыкали голуби. Андрей Петрович аккуратно притворил люк, приложил к нему увесистый кирпич и тихо, но уже в голос сказал:

– Добро пожаловать в мою резиденцию. Живу аки парижский художник, на мансарде. Удобств особых нет, зато, – он похлопал рукой по стропилу, – над головой есть крыша. Здесь сухо и спокойно. Идемте, – сказал он, увлекая за собою гостя мимо столба света, в котором танцевали потревоженные пылинки, к кирпичной кладке, видимо, трубы, подле которой лежало много разного тряпья.

– Вот и мой закуток. Вы побудьте здесь, а я спущу пока мусор.

Андрей Петрович вернулся сравнительно быстро и извлек из недр своего линялого плаща пластиковый фугас с водой. Порывшись в вещах, он добыл видавшую виды кастрюлю, отсыпал туда откуда-то взявшейся крупы и залил водой из фугаса.

– Как вы относитесь к каше? – спросил он своего гостя.

Тот неопределенно пожал плечами.

– В вашем положении я б не стал привередничать, – усмехнулся Андрей Петрович и, отложив кастрюлю, кряхтя, уселся на пол, вероятно, собираясь отдохнуть.

– Простите, однако, я всегда предполагал, что для процесса варки необходим… огонь?.. – удивился гость.