Своеволие (СИ) - Кленин Василий

— Верно… — Чакилган опустила глаза. — Всегда есть шанс не попасть. Но это не значит, что он шел неверно. Просто мы не понимаем.

— Ну, и зачем тогда ему и нам все эти лоча⁈ — взвился маленький тигр, уставший от иносказаний.

— Не знаю, брат, — вздохнула девушка. — Я ведь тоже вижу также мало, как и ты.

— Я, конечно, сквозь елки не вижу, — ноздри Аратана раздувались широко, но он принял правила игры. — Но и такой слепой, как я, может понимать кое-что. И дать совет. Неужели Сашика не понимает, что ему не нужны все эти лоча! Ну… не все. Есть тут неплохие батары. Но, в основном, они ж его поедом едят! Дай то, дай это! Ты вот не знаешь, а на севере те лоча его едва не убили. Дархан-Кузнец его не любит и норовит засудить. Зачем Сашике это всё? Ведь он твой муж! Зять Галинги! У него пектораль Бомбогора и целая ладонь князей, что готова ходить в бой под его началом. К нам ему надо идти! Дауры ценят и мудрость, и храбрость, и поддержку онгоров. А у него всё есть. Теперь, когда старый Балдачи ушел, когда Лавкай и Гуйгудар пали, на Черной Реке не осталось великий князей. Вот к чему надо идти Сашике! А не к какой-то жирной кабарге…

Выпалив одним духом наболевшее, Аратан остановился, чтобы отдышаться. Чуть успокоившись, добавил:

— Он, конечно, чужой крови. Но Сашика ведет себя, как настоящий даур. Уж я-то вижу. Вот, если бы у него родился сын… Настоящий внук Бомбогора! Отца такого наследника приняли бы многие роды!..

Чакилган вспыхнула и уставилась в пол. Не от показной скромности. Все эти месяцы, после свадьбы, она старательно прислушивалась к своему телу: не зародилась ли в нем новая жизнь. Видит Небо, она желала этого сильнее кого бы то ни было. Но никаких признаков…

А у нее уже был ребенок. Почти.

Когда совсем юная Чакилган попала в руки злого Хабары, то забеременела очень быстро. Но страшный лоча терзал ее снова и снова — и ребенок вышел, не созрев. Мертвым. С той поры девушка ни разу не чувствовала в себе новую жизнь. Она молила онгоров, чтобы те дали ей дитя с новым — настоящим — мужчиной. Но пока не получалось.

Чакилган очень надеялась, что это только «пока». Хотя, безумно боялась, что тело ее проклято окончательно и навсегда.

Заглушая боль, девушка заговорила, чтобы сменить тему.

— Ты говоришь: какая-то кабарга. Потому что ты видишь только кабаргу. И я тоже. А может быть, это и есть самое главное? Просто мы не видим… не так видим. А Сашика — видит верно. Я помню, каким увидела его у злого Хабары: глупым, ничего не умеющим, ничего не понимающим. Потом он приехал свататься ко мне — уже вольным батаром, со своим домом. Теперь я стала женой большого вождя, под рукой которого ходят и лоча, и воины многих наших родов. Онгоры помогают ему побеждать богдойцев. Как думаешь, стоит ли довериться такому человеку?

Аратан тогда ничего не смог возразить. Но уже через несколько дней Чакилган сама перестала верить своим словам.

Потому что в Темноводный пришел князь из земли Белого Царя — Федор Пушчи.

Глава 12

— Ой, сэрдэнько мое! — голос был высокий, а слова — будто краденые. — Панко, ты тока глянь!

— Ах, очи изжарила! — включился в мерзкую игру второй. — Шо за краля!

Чакилган возвращалась из даурского выселка, где теперь проводила всё больше времени, когда мужа не было рядом. На этой-то нахоженной тропе к ней и подошли внезапно эти двое. Кажется, они ее поджидали. Девушка легко скользнула вправо, затем — по поваленной черной березе, чтобы их обойти, да не вышло.

— Куды стрипанула? Кисель, держи дивчину! Ну, краля, давай перемолвимся!

За полу халата ее сдернули вниз. Казаки тут же притиснулись к ней с двух сторон.

— Мочи нет, кака ладна девка, — засопел с гадкой улыбочкой тот, которого звали Кисель. — Да, Петруха?

— Да, Петруха, — заржал Панко. — Хочь, и даурка. Даурей нэнавиджу, усем кровя пускал бы. А енту кралю… Ужо облобызал бы.

У Чакилган от страха пропал голос. Все прежние ужасы, все страшные воспоминания вспыхнули у нее перед глазами. Горло сдавило, не было сил ни закричать, ни позвать на помощь.

— Не смей… — сипло выдавила она из себя. — Я жена атамана… Сашики.

— Тю! — лоча испуганно округлил глаза, схватился за щеки, но тут же глумливо расхохотался. — Дурнова баба? Ой, спужалися!

— Ты б, чухонка, нас не раззадоривала, — уже более зло вставил Кисель. — К твоему муженьку и то счет немалый мается…

Этот Петруха тут же притиснулся к княжне и ухватил ее. Не бродя долго руками, сразу наложил руку на небольшой выступ одежды.

— Эх, Панко, жидковаты титьки…

Договорить он не успел. Едва почувствовав на себе чужую руку, Чакилган словно удар оглоблей получила. Закипела княжья кровь, страх теперь не сковывал ее, а сил придавал. Пнула Киселя в колено и рванула на тропу. Но два Петрухи — сибиряк да черкас — ее удержали. Только у девушки, словно, зверь внутри проснулся. Еще раз крепко лягнула Киселя, и тот выпустил, наконец, руку, а Панко потерял равновесие и рухнул в листву.

Но уцепился за халат. Дернул — и повалил беглянку на тропу.

— Кисель! Казак ти чо али баба? Хватай тварину — и тикаемо!

Чакилган со слезами на лице вцепилась руками землю, ползла прочь изо всех сил, пропахивая ногтями глинистую землю, но Панко держал крепко.

— Духи, молю вас! — шептала она. — Не оставьте! Молю… только не это… Сашика!

На этом слове голос ее вдруг внезапно прорезался… И лес ответил. На тропе никого видно не было, но из-за кустов явственно раздалась… песня.

— Ой, как ходил-то Дончак, ой, по иным землям,

По иным-то землям, ой, по Туречине.

Голос врал безбожно, но пел незримый исполнитель с душой. Наконец, из-за поворота тропы ленивой походкой выбрался вороной конёк, на котором восседал Митька Тютя.

— Он не год-то ходил, ой, да не два-три года, — горланил казак, запрокинув голову в небеса. Ехал он вальяжно, бросив повод и запрокинув левую ногу на луку седла.

Бросив взгляд на странную сцену впереди себя, Тютя на миг сбился, но все-таки допел:

— Как ходил-то младец, ой, ровно тридцать лет, — потом помолчал хмуро и добавил. — Поздорову тебе, Челганка-краса!

Перевел взгляд на поднимающихся на ноги Петрух.

— И вам, люди… добрые.

Почуяв свободу, княжна быстро вскочила на ноги и метнулась под защиту всадника.

— Ты не домой ли шла? — спросил Тютя, при этом, не сводя пристального взгляда с мрачных отряхивающихся лоча. Чакилган, прижав руки к груди, только молча кивнула. Тютя вернул ногу в стремя и протянул ей руку. — Ить давай подвезу?

В первый миг княжна в ужасе дернулась назад. Только представив, как будет сидеть на коне, вплотную к мужчине… Но усилием воли заставила себя остановиться. Это же Митька. Друг ее мужа, друг Делгоро. Подала руку, ловко уперлась ножкой на носок его сапога и взлетела на передок. Уселась боком. Тютя потянул повод, стараясь не прижиматься к даурке, развернул коня… но не удержался и бросил через плечо красным от досады Петрухам:

— Не прощеваемся! — хлопнул пятками бока вороного, и тот бодрой рысью двинул в острог.

Темноводный шумел привычным суетливым рабочим шумом… Словно, ничего и не было. Мир вокруг жил и радовался, не ведая о том ужасе, что всё еще терзал сердце девушки. Сашика, по счастью, уже вернулся домой. Покуда светло было на небе, он выбрался на чурбачок у входа и латал прохудившиеся коты. Увидел их издали: сначала удивился, потом, узнав, улыбнулся (так, как умеет улыбаться только Сашика), но, разглядев хмурые лица жены и друга, сразу посерьезнел. Отложил обувь, встал и двинулся навстречу.

— Что случилось?

— Да на тропке к женке твоей двое причепились, — смущенно пояснил Тютя, так как у Чакилган опять перехватило горло, уже от стыда.

— Кто? — на месте ее Сашики стоял уже другой человек. Княжна несколько раз видела такое преображение своего мужа. Тот словно каменел, наливаясь ледяным холодом — и Чакилган понимала, что ее любимый может становиться таким же пугающим, как и остальные лоча.