Шломо Вульф - Из зимы в лето
Их хоронили все последователи великого Уточкина — славные одесские рокеры. Закрытые гробы везли на мотоциклетных колясках, вокруг ревели мощные «Явы» и «Уралы» с мужественными парнями, затянутыми в черную кожу и копыта, с куполами шлемов на головах. На кладбище был салют сводного батальона войск КГБ СССР и клятвы молодых людей найти гнусных убийц и отомстить. Помертвевший от горя гэбэшный полковник сказал, что для него теперь дело чести всей его жизни найти и обезвредить банду преступников, невинной жертвой которой стали такие добрые и доверчивые мальчики…
Юлия и Дани стояли в толпе зевак, слушая душераздирающие речи о том, каких светлых людей потеряла любимая Родина. Наглый Дани, вытирая глаза платком, положил цветы к могиле. «Этих я пришиб во-время, — шепнул он, вернувшись к прячущей улыбку Юлии. — Жаль, что тех не успел…»
Потом он провожал ее на переполненном вокзале, совал в руки цветы, что-то горячо говорил на своем певучем непонятном иврите и без конца целовал ей почему-то только глаза. Она проплакала всю ночь, но даже на Киевском вокзале столицы, где ее, в ее Зиме после короткого Лета, встречал и дежурно целовал в щечку постылый муж, на глазах ее все еще было тепло нежных губ доброго несчастного смелого ее Дани… Горячий израильтянин так зарядил ее своей стратью, что она впервые изменила свой клятве мести и устроила несчастному Жене «пир богов». Целый месяц Евгений ходил как в бреду от неслыханного для него секса с фригидной вроде бы женой. Верный своим приоритетам, он даже не пытался понять причину ее пробуждения, а заодно и природу странного свежего шрама поперек нежных выпуклых ягодиц своей жены, появившегося после ее стажировки в ту же злополучную Одессу. Она объяснила, что случайно опустилась в трамвае на косу, положенную на сидение пьяным дачником. Что же, это объяснение, правда без последующего внезапного и бурного проявления ее женской природы, казалось правдоподобнее любого другого. Тем более, что она скоро снова взяла себя в руки и вернула себя и мужа в их привычную Зиму…
Глава четвертая
Море и женщины
На выходе из лифта четверо стюардов ловко обменивали билеты на маршрутные карточки, чтобы найти свою каюту в лабиринте плавучего мегаполиса. Евгений оглядел свое временное жилище и не нашел ни одного изъяна. Тепло, уютный полумрак, за шторками большого окна сейчас были огни какого-то незнакомого города, отраженные в глянцевой дрожащей воде. Явно не Владивосток. Ага, почти обрадовался избалованный придира, это слайд — значит, естественного окна из моей каюты нет. Но его умилили стилизованный под старину торшер с позеленевшей бронзой, ковер с приятным орнаментом, цветы, даже набор сигарет у пепельницы на полированном журнальном столике и подсвеченные бутылки в приоткрытом баре. И, к тому же, потрескивающий камин, электрическая сущность которого умело скрывалась естественным цветом дотлевающих поленьев и даже специфическим легким запахом дыма. Мерцающие словно от ветерка электрические свечи на полке камина легко пахли ладаном. Чемоданы, сданные на причале, уже стояли в стенном шкафу. Сервис, черт побери! Умеем, если захотим…
Евгений переоделся в домашнее — пижаму с замшей и с кистями — и присел на стилизованную под мрамор скамеечку у излучающего тепло камина. Еще бы щипцы и — туши свет! — умилялся он. Беспокоила только одна мысль — кто будет соседом в этой двухместной каюте. Достаточно поселить сюда какую-нибудь свинью, чтобы вся эта техническая эстетика, все эти милые ухищрения стали только раздражать…
В ответ на его тревоги раздался осторожный стук в дверь, и появился сосед. Его энергичное лицо показалось Евгению знакомым. «Натан Поляковский, — веско и дружелюбно представился породистый господин, которого просто язык не позволял назвать гражданином или, того хуже, товарищем. — Рад быть вашим сожителем, если вы не возражаете…» «Тот… самый? — глупо улыбался Евгений. — Народный артист?» «И именно поэтому — все еще Натан, — пристально вглядывался в собеседника знаменитый маг. — А вы?» «Я — простой научный сотрудник. Евгений…» «Евсей, так? Вы не возражаете, если я вас по вашему возрасту буду называть просто Женей?» «Что вы, Натан…» «Просто Натан. Можно Толей, как было принято… у нас…» — помрачнел он. Ре-репатриант, понял Евгений.
«Я как раз сидел тут и думал, — засмеялся он, — кого мне Бог пошлет в соседи. Знаете, как в поезде…» «Еще бы! — страстно перебил его великолепный Натан, не привыкший, как все питомцы нашего племени, дослушивать собеседника. — Мне ли не знать! Полжизни в пути. Но вот на судне я впервые. Итак, вы ученый? И в какой же это области?» «Прикладная математика. Я разрабатываю…» «А хобби? Я ведь ясновидящий, знаете ли… Вот как-то выступал на закрытом концерте для… Так там все только и думали о том, как одной, очень красивой даме досталось от грозного мужа!.. Уж не вы ли нашалили с вот этой фотографией?» Он вдруг достал из портфеля злополучный номер «Плейбоя» со знакомой фигуркой на обложке.
Жена генерала радостно сияла голубыми наивными глазками на любующихся ее прелестями мужчин, раскинувшись на просторном голубом покрывале с пушистым котенком на главном месте. Одной рукой она словно готовилась отшвырнуть живые трусики прочь, а другой пощипывла себя за розовый сосок. До чего же хороша неверная боевая подруга, и не захочешь, а простишь ее подлое бесстыдство!.. Что мы, в самом деле, чекисты какие-нибудь, чтобы такую прелесть так грубо обидеть?.. Даже в мыслях, верно? Ну сфоталась тайком, ну переправили негатив классовым врагам на радость… У нее что, убыло? Наоборот, сам же, козел с Лубянки, этой же фоткой любуешься. За что же?.. Во, зараза беспардонная, генерал этот хренов, правда?
«Еще бы! — тут же согласился ясновидящий Натан. — Ему бы наоборот гордиться, что его супругу на первую страницу такого неприступного издания поместили. У кого еще такая мировая знаменитость в постели завелась? Тем более, все очень даже пристойно, опять же, пока котенок на месте. Он ее там не поцарапал ненароком? Я имею в виду котенка…» «Не помню, — совсем смутился бесстыжий фотограф под веселым взглядом мага. — И вообще… с чего вы взяли… Там был совсем другой…» «Я-то знаю, что другой, — захохотал Поляковский, — а вот вам, математику, откуда эта история известна? Ну-ну, не хмурьтесь… Меня, знаете, столько раз закладывали, что я сам просто не могу себе позволить выдавать кого-то. Позавтракать, кстати, не желаете? Ведь, как ни странно, утро уже. А первая трапеза бесплатно. Ох, и воспользуемся же, а?»
2.Ближайший из ресторанов был почти рядом. Здесь была застекленная стена, за которой сверкал и переливался огнями Владивосток с восходным заревом над Орлиной сопкой, тенями и колючими огоньками у ее подножья. Змеились и мерцали световые дорожки от береговых фонарей на поверхности Золотого Рога. В центре зала тоже за стеклом плескалась вода — там был встроенный в ресторан палубный бассейн. Новых друзей тут же проводили к свободному столику у самого окна. Теперь они словно парили на тридцатиметровой высоте над озабоченными буксирами и черной ледяной водой с летящим под сильным морозным ветром белым паром.
В глубине полутемного зала Евгений увидел уже знакомую семью. Их тоже встретили и проводили за соседний столик. «Ваша старая знакомая, — без вопросительных интонаций тихо произнес маг. — А с ней субъект, которого я бы не хотел встретить никогда в жизни…» «Этот еврей? — удивился Евгений. — Вы же, насколько я знаю, ленинградец, а он местный. Где могли пересекаться ваши пути? Он актер что ли?» «И еще какой! — сжал зубы Поляковский. — Из-за этих актеров рухнула такая замечательная страна, с таким светлым будущим, с такими надеждами всех наших соплеменников по всему свету… Он не еврей, Женя. Он — израильтянин. И не просто израильтянин, а так называемый левый интеллектуал. Именно они и распустили наших арабов, не дали нам, едва вступившим в израильское общество, но сразу почувствовавшим смертельную опасность, исходившую от «двоюродных братьев», принять активное участие в защите своей исторической родины. Они сделали все, чтобы отсечь нам путь в общество той страны, куда мы переселились… Его папаша был главным идеологом интеграции в израильское общество не алии из СССР, а арабов из Иордании, Сирии и прочих, претендующих на Эрец-Израэль и называющих себя палестинцами. Когда же выяснилось, что мы на стороне правых и что правые с нашей помощью набирают силу, эти еврейские большевики, начали просто стрелять в нас. И первыми побежали из страны, когда восстали их подопечные, взорвали все дорожные развязки, парализовав тем самым движение в стране, отравили источники водоснабжения, начали теракты, перешедшие в массовый погром по всем городам…»
