Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
— На этой лоханке? Сколько ведер вычерпали, пока сюда дошли, не считал?
— И до Крита бы дошли.
— Ждут тебя там. У Лукулла корабли из Египта, Кирены, Крита...
— Врешь!
— Сам не видел, врать не буду, но в порту так говорят.
— Врешь! — повторил уверенно Дракил, — римляне никогда не договорятся с Волком. Тем более, против Митридата. А больше не с кем на Крите договариваться. Не с царьками же и олигархами недоделанными. Они давно уже все Волку задницу лижут.
— Ты же не знаешь, что ему предложили. Все продается и покупается. И Леохар в том числе.
Дракил сплюнул на грязный пол. Он был критянином. Гундосый, убрал правую руку, приподнял голову и простонал:
— Газбегаца дада было. Гапгасда все...
Не удержав голову одной левой, Гундосый ткнулся носом в столешницу, громко хрюкнув.
— Переловили бы всех поодиночке, — прошипел Дракил.
Эвдор приподнял голову Гундосого за волосы, и положил обратно: тот спал, пуская слюни. Моряк покосился на компанию у очага, придвинулся к Дракилу и негромко произнес:
— Я тут видел замечательную посудину. То, что надо. Стоит такая, вся из себя красивая, лошадка и хочет, чтобы ее толковый всадник взнуздал. Не большая, не маленькая, всего в ней в меру, как раз для нас.
Эвдор замолчал. На лице Дракила проявилась некоторая заинтересованность:
— Продолжай.
— Шестнадцативесельный акат-афракт[17] из Истрии. Я прикинул, он может поднять пятьсот талантов[18]. Прибыл только что. Я видел, как его разгружают.
— Ты предлагаешь его брать? Как?
— Я почти сговорился с купцом. Нужно, чтобы кое-кто из его людей протянул ноги. Нанимаемся к нему. Выходим в море, дальше все просто.
— Просто, на словах, — возразил Дракил, — сколько у него людей? Одних гребцов, почитай, больше, чем нас. Если он не полный дурень, не возьмет совсем незнакомых людей. Я бы не взял.
— Я думаю, у него внезапно не окажется выбора. Они, северяне, выпить не дураки, а пьют все больше по-скифски. Ушибутся невзначай, до смерти, по дурной-то голове, — усмехнулся Эвдор, — вот он нас и примет с распростертыми объятьями.
— Вот так прямо и с распростертыми? — недоверчиво спросил Дракил.
— Ага, особенно меня, как старого знакомца. К тому же нас ему порекомендуют уважаемые люди...
Дверь отворилась, и на пороге появились двое. Один был темноволос, одет в недорогой хитон и, в целом, не имел особых примет, если не считать бороды, которая за века македонского и римского владычества вышла из моды в материковой части Эллады. Впрочем, здесь, на островах, всегда сильно азиатское влияние.
Второй выглядел поинтереснее. Он был одет в штаны, варварскую рубаху с рукавами, а сверху еще и гиматий, несмотря на жаркую погоду. Край гиматия, обмотанного вокруг тела, наброшен на голову, скрывая лицо.
Первый из вошедших, быстро отыскав глазами Эвдора с Дракилом, направился к ним. Второй не прошел в зал, оставшись у двери, которую он прикрыл, и выглядывал теперь через щелку на улицу. Первый с размаху опустился на скамью рядом с Эвдором. Скамья жалобно скрипнула.
— Выпьешь с нами, Койон? — протянул кружку вновь прибывшему Дракил, — обмозговать кое-что надо.
Однако Койон лишь отмахнулся.
— Убили Одноухого Акаста.
— Кто? Где?
— Стражники. В порту. Ими весь город кишит.
— Как это случилось?
— Я сам ничего не понял. Мы с фракийцем, — кивок в сторону человека, оставшегося у двери, — вместе были, а Одноухий чего-то отошел. Потом гляжу, его Красные Шапки окружили и о чем-то с ним препираются. А он вдруг, хрясь одному в рыло, и бежать. Ну, догнали его, повалили. Четверо их было или пятеро. Акаста они долго били палками, да там и бросили. Народ в стороны шарахается. Я подошел к нему, когда они ушли. Вся башка кровавое месиво, не дышал он уже.
Эвдор крякнул, припоминая встречу со стражей, которая могла бы закончиться вот так же печально.
— Меня тоже сегодня остановили. Возле военного порта. Да отпустили.
— Прямо так просто и отпустили? — недоверчиво спросил Койон. — Они что-то сегодня совсем озверевшие.
— Ну, не просто. За мзду. Свалилось тут, внезапно, богатство, да припрятать не успел.
— Это что за богатство?
— Не важно уже. Тю-тю оно. Ты дальше рассказывай.
Койон прокашлялся.
— А дальше... Дальше сюда шли и все хотели меньше ростом стать. Эти ублюдки повсюду стоят. И гоплиты, в полном вооружении. Из каких нор повылазили? Но, вроде, пронесло. Чем Одноухий им не глянулся, понять не могу.
— У нас у всех рожи неблагородные.
— Одно из двух, — сказал Дракил, — или они просто решили очистить город от всяких оборванцев в честь прибытия Лукулла, или кто-то из Братьев, кроме нас, проник в город и об этом стало известно.
— Может они нас ловят?
— Нет, — возразил Эвдор, — иначе меня бы не отпустили.
— Я тоже не думаю, что они ловят нас, — сказал Дракил, — но наше положение все равно осложняется. Я бы попытался выяснить, кто есть в городе из Братьев и присоединился к нему.
— Так же, как ты хотел присоединиться к Волку? — прозвучал за его спиной тихий шипящий голос.
Дракил вздрогнул от неожиданности и обернулся. Фракиец уже не смотрел на улицу. Он приблизился столь незаметно, что не только Дракилу стало не по себе. Край гиматия сполз на плечи варвара, обнажив длинные темно-русые волосы и худое острое лицо с хищным, чуть горбатым носом. Правое ухо его было проколото, но серьга отсутствовала.
— Да, именно так, — ответил Дракил, — ты что-то против имеешь, Залдас?
Фракиец осклабился.
— Один корабль в порту. На нем знамя. Вот такой знак, — фракиец пальцем прочертил по столешнице несколько линий, которые в воображении собравшихся соединились в изображение обоюдоострой секиры.
Дракил снова сплюнул на пол. Эвдор скрипнул зубами:
— Лабрис[19].
— С римлянами? — недоверчиво протянул Койон.
— А ты мне не верил, — посмотрел на Дракила Эвдор, — ай да Леохар. Ловко. Из них теперь с Лукуллом отличная пара получится. Волк и Волчица.
— Ты уверен? — поднял глаза на фракийца критянин.
Тот кивнул. Пират Леохар, был одним из наиболее известный в Восточном Средиземноморье пиратских вожаков. Ему подчинялось несколько десятков кораблей, несших знамя — черный лабрис на белом фоне. На своем родном Крите Леохар практически всевластен, несмотря на то, что остров формально поделен между несколькими мелкими царьками. Все они всецело зависели от Волка.
С глубокой древности Крит стал одним из двух центров пиратской вольницы. Вторым был Пиратский берег в Киликии. В данный момент киликийцы поддерживали Митридата, и столь открытое и вызывающее выступление Леохара на стороне римлян грозило большим разбродом в Братстве.
— У тебя есть шанс поступить на службу, — усмехнулся Эвдор, обращаясь к Дракилу, — к римлянам. В конце концов, если бы не они, где бы мы сейчас были?
— Ну, уж нет.
Было видно, что новость повергла критянина в смятение. Как и Эвдор, Койон и вообще вся их компания, некоторое время назад Дракил был пиратом, но в отличие от своих товарищей, раньше ходил на кораблях Леохара.
Вся эта братия несколько дней тому назад добралась до северо-западного побережья Родоса из Аттики на утлом суденышке, едва не пошедшем ко дну в совершенно спокойную погоду. Они не имели денег и оружия. Их одежда грязна и оборвана, тела несли на себе следы колодок и кандалов. Неудивительно, что любой внимательный стражник заподозрил бы в этих людях беглых рабов, как оно и было на самом деле.
Еще совсем недавно они глотали белую каменную пыль в серебряных рудниках, что с давних времен были главным источником дохода афинского государства. Лаврийские горы, словно старый дуб, изъеденный жуком-древоточцем, были вдоль и поперек прорезаны десятками, сотнями шахт глубиной до девяноста локтей.
Здесь трудились тысячи рабов. Пойманные пираты, разбойники, тысячи самых опасных, сосланных на эту каторгу за непокорство, побеги, бунты, убийства хозяев. Тысячи просто ни на что не годных, кроме тяжелой физической работы. Сюда редко попадали мастеровые рабы. Даже во времена войн, когда цены на рабов падали, мастер ценился слишком высоко, чтобы гробить его в рудниках. Разве что он был слишком строптив.
По четырнадцать-шестнадцать часов долбили рабы на глубине камень, в плетеных корзинах поднимали наверх богатую свинцом руду, где перемалывали ее в мелкое крошево. Превращенную в песок породу промывали в воде, отделяя свинец и крупицы серебра от бесполезной породы. Свинца в Лаврионе добывалось почти в сто раз больше, чем серебра, но того, что было, в течении уже нескольких веков с лихвой хватало Афинам на новые триеры, храмы, портики и статуи, новых воинов и новых рабов, что заменяли "износившихся". А изнашивались люди здесь быстро. Очень быстро. В шахте крепкий мужчина мог протянуть самое большее полгода. После чего превращался в дряхлую, еле держащуюся на ногах, развалину. Те, что работали наверху, крутили огромные дробящие жернова или промывали породу, жили несколько дольше, но не на много. Редко, кто выдерживал более полутора лет. А потом начинался кровавый кашель, выворачивающий нутро наизнанку. И старший надсмотрщик отдавал подчиненным команду — заменить раба.
