Барбара Пахль-Эберхарт - Четыре минус три
Кто же, кроме меня, в состоянии побеспокоиться о том, чтобы траурный праздник не был уж очень траурным.
И кроме того: как мне выдержать «праздник», если у меня не будет обязанностей и занятий?
«Я буду вести церемонию», — отвечаю я, не дрогнув бровью.
«Хорошо. Есть ли у вас особые пожелания?»
Последний, самый сложный барьер.
«Мне нужно место для переодевания примерно 50 клоунов. С зеркалами и умывальниками. Если можно».
Опять кивок. Я что, нахожусь в Похоронном бюро Страны Дураков? Я что, заказала парочку ваз для цветов и подставок для нот?
И вот передо мной распахивают дверь. Чудо? Подарок небес? Почти. Так мне кажется. Я вижу красивую гримуборную. Зеркала. Местное освещение. Крючки. Всего достаточно. Все на месте.
«Здесь обычно переодевается священник. Вы можете распоряжаться этим помещением».
Священник!
Тут мне приходит в голову то, что родители Хели пригласили на похороны священника из его родного города. Чтобы он прочел проповедь. Возможно, ему придется разделить это помещение с клоунами. Я живо представляю себе, как он между коробками с гримом, боа и гавайскими гитарами, среди полуголых, возбужденных клоунов старательно распаковывает свое облачение. И больше не понимает ни мир, ни людей.
Я стараюсь не задумываться об этом. Священник всегда найдет себе местечко. А вот клоуны без гримерной могут быть по-настоящему невыносимыми.
«Благодарю. Отличное помещение».
Мы возвращаемся в бюро. Я беру пальто и прощаюсь. Видно ли по мне, какое облегчение я испытываю?
И сегодня я недоумеваю на предмет того, что заставляет человека выбирать профессию похоронных дел мастера. Но я снимаю шляпу перед представителями этого цеха.
Были ли мои желания чересчур экстравагантными, или еще пребывали в рамках, — этого мне узнать так и не довелось. На все давалось добро. Никто не хмурился, не качал осуждающе головой. Не возражал. Меня просто принимали такой, какая я есть, — в смысле пожеланий выражения своей скорби. Все, что меня устраивало, — безоговорочно и доброжелательно принималось. Вот позиция, которой нам всем неплохо поучиться.
Бюро ритуальных услуг. Подходящее название.
29 марта 2008 года, 10.00
Будильник моего мобильного телефона бесцеременно прогоняет грезы. Бодрая мелодия, с которой в прежней жизни начинался мой каждый день, кажется мне сегодня неуместной. Словно я сегодня являюсь из совсем другого мира. Я перевожу себя в режим дремы, активизируя при этом функцию stand by (ожидание).
Десять часов десять минут.
Уже слишком поздно. Спешка — это именно то, что мне сейчас надо. Ведь по крайней мере у меня нет времени думать.
Платье, в которое я облачаюсь, уже давно приготовлено. Почти бордового цвета. Цвета сердца.
Смотри, Хели. Вот платье, в котором я тебе всегда нравилась больше всего.
Куртка, которую я в спешке надела поверх, — это куртка «Gore-Tex» слишком большого размера. Но она подходит лучше другой. Это куртка Хели.
Бывали времена, когда я выглядела достаточно комично. Из-за того, что носила слишком большие пуловеры, футболки и штаны. Мне это было все равно. В одежде Хели у меня возникало ощущение, что он сейчас во мне, чувство нераздельности с ним. Я обоняла его запах и вспоминала о том, до чего же нежной была его кожа.
Сабина уже ждет перед домом. Мы вместе едем на кладбище. У входа в зал прощания толпится народ. Все знакомые лица.
Неужели у меня так много друзей? Вернее, у нас? Если бы Хели мог все это видеть!
«Ты здесь?» — шепчу я.
Ответа мне не расслышать. Потому меня уже обнимает моя любимая школьная подруга, которую я не видела много лет. Мы пытаемся улыбнуться друг другу. Для слов нет времени. Объятия не прекращаются. Каждый стремится ко мне прикоснуться. Дружелюбные лица сменяются добрыми словами. Одно крепкое объятие сменяется другим.
Все это напоминает мне любимую в детстве игру во время занятий физкультурой. Школьники выстраиваются в два ряда друг против друга. Каждый крепко берет за руки стоящего напротив. Тебя приподымают и переваливают из одних сплетений рук в другие. Ты чувствуешь себя невесомым, оторванным от земли силой невероятной мощи. Тебя несут друзья, своей энергией, своими словами, своими прикосновениями. Именно это я ощущаю сейчас. Прекрасное ощущение.
Однако у меня кружится голова. Как же много людей! Друзья, сотрудники, родственники из Германии и Франции. Приятели Хели. Соседские дети. Соученики. Мой лечащий врач. Бургомистр… Я чувствую растерянность, я переполнена эмоциями и впечатлениями, перенапряжена. И вместе с тем я испытываю странное чувство счастья. Как же огромна человеческая паутина! Мой взгляд наталкивается на пеструю команду клоунов, которые стоят у входа и наяривают какую-то веселую музыку. Я машу им рукой.
Моя мама обнаруживает в толпе своего смеющегося ребенка. Она спешит ко мне и обнимает меня, тесно ко мне прижимаясь.
«Перестань смеяться. Пожалуйста!» — шепчет она.
«Разве я смеюсь?»
«Люди вокруг уже обращают на это внимание».
«Какие люди?»
Я вижу вокруг лишь дружелюбные лица.
«Вот там, две пожилые дамы у ворот кладбища».
Мама, передразнивая этих дам, повторяет их слова:
«Что это за балаган? Не видно, чтобы она очень страдала!»
Уф. Люди злословят. Обо мне. О, как бы я хотела с ними побеседовать! Уж я бы им сказала, — думалось мне.
Нашла бы я тогда правильные слова? Скорее всего, нет. Удалось ли бы мне им сегодня объяснить лучше? Пожалуй, я бы сделала попытку.
Итак, «Что это за балаган?».
Ответ: «Это не балаган. Это клоуны. Мои коллеги, которых я пригласила для того, чтобы они облегчили наши сердца настолько, насколько это возможно. Мне хотелось, чтобы они порадовали множество присутствующих здесь детей. И мои дети любили клоунов. А мой муж сам был клоуном».
Но разве так скорбят?
«Мои друзья-клоуны стараются не выражать свое горе. Свое горе в связи с потерей верного друга, каким был для них Хели. Им это наверняка дается нелегко. Но они стараются ради меня. Потому что я попросила их об этом. Их способность радоваться придает мне силу».
Им место в цирке, а не на кладбище.
«Мои друзья, будучи клоунами, поставили себя на службу радости жизни, чтобы вызвать у нас, скорбящих, хотя бы подобие улыбки. Чтобы нам напомнить о том, что в жизни, кроме невыносимых испытаний, припасено для нас и что-то хорошее».
Но этот шум! Ведь это место не случайно называется местом упокоения. Скорби пристала тишина и покой!
«Клоуны играют веселую музыку, чтобы привлечь сюда моего мужа и моих детей. Потому что праздник, который мы празднуем, — для них».
Похоже, вы, мягко говоря, по-своему представляете себе рай. Похоже, вам кажется, что там можно развлечься.
«Мне кажется, ангелам нравится, когда люди на земле не забывают о том, что означает безмятежная радость. Ведь в этом случае нельзя говорить, что мы и они так уже не похожи друг на друга. Кроме того, мои дети, думаю, меня не поймут, если я заплачу. Ведь им хорошо. И они навсегда в моем сердце. Они будут пытаться меня утешать. И будут нервничать, если я не позволю себя утешить. Ради них я всерьез прилагаю усилия к тому, чтобы радоваться!»
Ну и взгляды у вас! Остается только удивляться, что вам все это удается.
«Я и сама себе удивляюсь. Но почему-то, по неизвестной причине, все получается. Даже сегодня. Прежде всего потому, наверное, что я отдаю себе отчет в том, что выражением своего горя ровно никому, никому абсолютно не помогу».
Вы явно не хотите себя перегружать!
«По сути дела, да. Я пытаюсь облегчить свою участь настолько, насколько это возможно. Вы, скорее всего, можете представить, что мое положение и так достаточно сложное. При полном отсутствии на то моей воли, я вдруг — в один день — осталась совершенно одна. У меня нет больше мужа, которому я могу дарить свою любовь и рассказывать о своих проблемах. И детей, которых я могла бы обнять, у меня тоже нет».
Но…
Дама (так я себе представляю) открывает рот. Возможно, она желает мне возразить. Например:
Неужели вы думаете, вы — единственная, которая…
Но продолжать я ей не позволю.
«Разве недостаточно случилось того, что невозможно изменить? Позвольте же мне принимать с радостью все, что дарит жизнь. После того, как она слишком многое у меня отняла.
Возможно, ваша жизнь отняла у вас не только ваших близких, но и способность радоваться. Если это так, мне вас невероятно жаль. У вас отнято гораздо больше, чем у меня. Я очень уважаю ваше горе и хотела бы сделать все от меня зависящее, чтобы вам помочь или вас утешить.
