Дмитрий Шидловский - Самозванцы
– Надеюсь. Но в Швецию вам перебраться все же стоит.
– Какое там! Я же говорю, нас не выпускают.
– А нелегально выбраться не пробовали?
– Что вы! Финская граница охраняется как никогда. За попытку нелегального перехода расстреливают на месте. Даже тем, кому власти разрешают выезд, приходится несладко: в Белоострове отбирают все ценное. Самые состоятельные люди выезжают за границу буквально нищими. Хорошо еще, если там есть какое‑то имущество: дома, банковские счета. Но я‑то, дурак, держал все свои накопления в Российском торгово‑промышленном банке. Счет заморозили, банковскую ячейку с драгоценностями жены вскрыли и все реквизировали. Мой дом начисто ограблен. Моей семье оставили только две комнаты из шести. Я пережил двенадцать обысков, в ходе которых было изъято все сколько‑нибудь ценное. Теперь я нищий. Цены на черном рынке запредельные. Паек, который мне выдают в университете, – это форменное издевательство. А за этот паек и я, и моя жена, и дочь должны отрабатывать на самых грязных общественных работах как нетрудовые элементы. С точки зрения новых властей, работа – это кувалдой ворочать. Моя семья живет впроголодь. Единственное, что спасает нас, – это продало книг и посуды. Но, видит Бог, этого надолго не хватит. Скоро мы все умрем с голоду.
– Да, товарищ комиссар, у нас действительно ничего нет! – взвизгнул женский голос за спиной у Чигирева. – Ваши люди все забрали при обысках. Мы были вынуждены покинуть Петроград из‑за невыносимых условий существования. Пожалуйста, оставьте нас в покое! Это наш дом. Нам некуда больше идти.
Чигирев обернулся. В дверях стояла бледная как смерть супруга Игнатова, нервно теребя края накинутого поверх платья пухового платка. Узнав гостя, она ужаснулась.
– Сергей Станиславович?! Господи, как вы здесь очутились? Да еще в таком виде! Боже мой, у вас кровь на рукаве! Что с вами произошло?
– Обстоятельства, Софья Вениаминовна, – развел руками Чигирев.
– Погодите, у вас и правда кровь, – наконец‑то обратил внимание на рану Чигирева Игнатов. – Что это с вами?
– Поранился по дороге, – буркнул Чигирев.
– Снимайте свою колонку немедленно! – потребовал Игнатов. – Софья, неси теплую воду, бинты, йод. Надо же перевязать рану.
Чигирев покорно стянул с себя кожанку, свитер и рубашку и осмотрел рану. Пуля прошла по касательной, лишь поранив кожу и немного задев мышцы. Софья Вениаминовна с испугом посмотрела на пистолет, который Чигирев выложил на стол, но, ничего не сказав, быстро обработала и перевязала рану.
– Где же это вы поранились так, через колонку? – недоуменно спросил Игнатов. – Да вы, наверное, голодны? Давайте мы вас накормим.
– Что вы, вам и самим, как видно, еды не хватает, – начал отказываться Чигирев.
– Сергей Станиславович, а что это за дырка на груди? – спросила Софья Вениаминовна, разглядывая чигиревскую колонку. – Кровь… И на воротнике тоже….
– Это не моя, – сухо ответил Чигирев.
– Семен, помоги мне, пожалуйста, в кухне – попросила Софья Вениаминовна мужа.
– Конечно, душа моя, – засуетился тот. – Извините, Сергей Станиславович, мы вас оставим ненадолго.
– Разумеется, – улыбнулся Чигирев.
Когда хозяева вышли, Чигирев быстро оделся, снова засунул за пояс пистолет и на цыпочках подошел к двери. До него донеслись обрывки приглушенного разговора.
– Говорю тебе, он бежал, – наседала на муж Софья Вениаминовна. – Убил чекиста и теперь скрывается в его одежде. В него стреляли и ранили во время побега.
– Но даже если это и так, мы не можем отказать ему в помощи, – бубнил профессор.
– Семен, опомнись! Если его найдут у нас, нам не миновать ареста. Он бывший товарищ министра юстиции во Временном правительстве. ЧК нас может расстрелять за пособничество врагу революции. Подумай о Машеньке!
– Но мы не можем вот так его выгнать…
– Во имя собственной дочери ты обязан это сделать. Он поймет. Сема, пожалуйста, не губи нас! – За стеной раздались сдавленные женские рыдания. – Пусть он уйдет.
– Ну хорошо‑хорошо, я попрошу его, – принялся успокаивать жену Семен Валерьевич. – Я попрошу его уйти. Только не плачь.
Чигирев быстро вернулся за стол. Вскоре дверь открылась, и в комнату вошел профессор. На пороге застыла Софья Вениаминовна.
– Семен Валерьевич, – произнес он, не дав раскрыть рта хозяину дома, – я понимаю, что своим визитом не только стесняю вас, но и подвергаю опасности. Видит Бог, я был бы рад не делать этого, но я действительно нуждаюсь в вашей помощи. Я бежал из‑под ареста. Меня разыскивают. Сейчас, днем, мне надо укрыться. Вечером, как только стемнеет, я уйду. Уйду и в меру сил постараюсь оправдать ваши хлопоты, – Он выложил на стол несколько золотых десятирублевых монет. – И пожалуйста, простите меня за причиненные неудобства. Я не навязываю вам своего общества, но могу предложить вместе перейти границу. Я выведу вас в Финляндию. Там мы вместе доберемся до Гельсингфорса. Я оплачу вам дорогу до Стокгольма.
Софья Вениаминовна медленно подошла к столу и дрожащей рукой взяла одну из выложенных Чигиревым монет.
– Господи, как же вы собираетесь перейти границу? – спросила она.
– Все переходы закрыты. Вдоль границы стоят заслоны, – поддержал супругу Игнатов.
– Залив, – мягко улыбнулся Чигирев. – Он скован льдом. Фактически это открытая дорога, по которой мы можем пройти. Кордонов там нет. На льду застав никто не ставит. Я знаю, что многие петроградцы таким образом уже перебрались в Финляндию.
– Но это же открытое пространство! – воскликнул Игнатов. – Нас увидят с берега, догонят и расстреляют.
– Ночью открытое пространство – это тот же густой лес. Там можно легко затеряться. Главное – не идти у самого берега. Если сегодня, как только стемнеет, мы выйдем, то уже к утру я смогу вывести вас к финскому берегу.
– Но там ведь тоже красные, – возразила Софья Вениаминовна. – Что, если нас задержат там? Не пойдете же вы по льду до самого Гельсингфорса!
– Действительно, – произнес Игнатов. – Парламент Финского княжества провозгласил независимость в декабре. Формально советское правительство признало его. Но уже в январе русские военные части и моряки Балтийского флота, которые располагались в Финляндии, восстали и захватили все основные города, включая Гельсингфорс и Выборг. Их поддерживают финские коммунисты. Сейчас финская белая армия под командованием Маннергейма отступает.
– Конечно, Сергей Станиславович! Это все равно что из огня да в полымя! – воскликнула Софья Вениаминовна.
– Мы пройдем, – уверенно сказал Чигирев. – Насчет передвижения не беспокойтесь. Вы вполне войдете за домовладельцев на Карельском перешейке. Таковые во множестве остались на территории Финляндии. Сам художник Репин, насколько я знаю, таким образом оказался в эмиграции.
– Ну вы, положим, больше похожи на комиссара, – заметил Игнатов.
– Тем лучше. Где‑то пройдем как дачники‑неудачники. Где‑то я проведу вас как комиссар, задержавший буржуев. Нужный мандат я изготовлю, если У вас найдется лист бумаги, перо и чернила. – «Уж я‑то навидался этих мандатов, когда в Историко‑архивном институте работал», – добавил он про себя. – Где‑то пройдем за взятки. Нам надо добраться Только до Гельсингфорса. Там я найду способ переправить вас пароходом в Стокгольм. Не думаю, что Восставшие месяц назад части финского гарнизона сумели наладить у себя такую же охрану границ, какую наладили большевики. В любом случае, оставаться здесь бессмысленно. Чего вы дождетесь? Новых обысков? Реквизиции дачи? Возвращения в свою уплотненную квартиру? Большевики так просто власть не отдадут.
В комнате повисла тишина.
– Однако же это очень опасно, – проговорил наконец Игнатов.
– Действительно, вы просто толкаете нас под большевистские пули, – поддакнула Софья Вениаминовна.
– Мама, папа! – прозвучал вдруг от дверей женский голос. – Лучше уж под пули, чем назад, в красный Петроград.
Все присутствующие повернулись к дверям и увидели, что там стоит дочь Игнатовых Маша.
– Я не выдержу соседства с Петуховым, – продолжила она. – Я не могу больше ходить на эти общественные работы и терпеть насмешки солдатни. А если Сергей Станиславович говорит, что есть хоть один шанс из ста, мы должны это сделать. Если вы не пойдете, я одна с ним пойду. Но в Совдепии я жить не хочу и не буду.
Супруги Игнатовы переглянулись.
– Мне кажется, господа, что решение принято, – с улыбкой заметил Чигирев.
ГЛАВА 24
Советник
– Его высокопревосходительство ожидает вас.
Чигирев насмешливо посмотрел на адъютанта. Даже и скрыть не пытается, что русский офицер. Гордится этим, скорее всего. Обращение, принятое в царской армии, нарочно использует. Не то что эти шюцкоровцы,[35] которые щеголяют прусской выучкой и все время пытаются подчеркнуть неприязнь к России. Ай да Карл Густав Маннергейм! Ай да генерал‑полковник!
