Василий Звягинцев - Андреевское братство
Вразнобой защелкали затворы и спускаемые предохранители винтовок и автоматов, зазвенели по булыжнику отбрасываемые после зарядки жестяные обоймы «маузеров» и трехлинеек.
Роты, разбившись на взводы и отделения, начали рассасываться по близлежащим переулкам и проходным дворам.
Людмила, навалившись грудью на спинку сиденья, неровно вздрагивала. Внушенная влюбленность заставляла ее постоянно искать возможность быть поближе, прикоснуться к руке невзначай, а глубинная основа личности сопротивлялась столь несвойственному ей сентиментализму, и чувствовала себя она от этого крайне неуютно.
Станислав при свете квадратного, с синим стеклом электрофонарика продолжал, шепча что-то неразборчивое, водить пальцем по карте, в последний раз просчитывая известные только ему варианты.
Я поставил машину наискось перед перекрестком, чтобы из-за угла обшитого тесом полутораэтажного домика были видны ведущие в парк кованые чугунные ворота, часть фасада с темными провалами окон. В некоторых из них сквозь щели в плотных шторах пробивались лучики неяркого света.
Стараясь, чтобы мотор не загудел слишком громко, я продвинулся вперед еще на пару метров. Теперь с моего места различалось и крыльцо парадного подъезда.
Станислава этот наблюдательный пункт не устраивал, он выбрался наружу, не спросив моего, как водителя и хозяина машины, согласия, взгромоздился с биноклем на крышу, утвердив ноги в грязных сапогах на капоте прямо перед лобовым стеклом.
– Эй, ваш папа что, стекольщик? – вежливо поинтересовался я, высовываясь в окно.
– В каком смысле? – не понял «англичанин».
– Сдвиньтесь в сторону. Сквозь вас плохо видно.
Людмила фыркнула, Станислав переместился левее.
– И каблуками от азарта не топочите, лакировку попортите… – Пусть видят, что я совершенно спокоен и никаких личных пристрастий к воюющим сторонам не испытываю.
После полуночи погода стала улучшаться, дождь прекратился, тучи почти рассеялись, показалась над крышами полная луна. Она довольно прилично освещала подходы к посольству, только в парке лежала плотная тьма, а широкая аллея от ворот к подъезду поблескивала мокрой брусчаткой.
«Испано-Сюиза» тоже весьма удачно маскировалась в тени дома, за которым мы прятались.
Я пожалел, что у меня с собой не было ноктовизора. Впрочем, не слишком он мне был и нужен. Что бы ни случилось, наружу я решил не выходить и в бою не участвовать. Разве когда все кончится, сходить посмотреть, как там сейчас в этом здании внутри, многое ли изменилось?
Людмила была настроена аналогично. Было ли на то распоряжение Станислава-Сиднея, или ей самой так захотелось, но нежным шепотом в ухо она пригласила меня перебраться из водительского отделения в пассажирскую каретку. Сжав мое запястье, сказала, что выпила бы еще моего прекрасного коньяка, и еще – что ей меня жалко. И действительно, тогдашние машины этого класса были устроены так, что водительское место не имело боковых стекол, тепло от мотора шло только назад, в герметичное господское купе, а шофер за рулем имел полную возможность замерзать и мокнуть или перед выездом в рейс одеваться, как Амундсен на Северный полюс.
В салоне действительно было тепло и уютно, пахло французскими духами, которыми, наверное, пользовались еще прежние, законные пассажирки этого автомобиля.
И для занятий любовью там были все условия. Не зря же боящиеся ревнивых мужей и не желавшие снимать номера в отелях дамы приглашали своих кавалеров в машину и приказывали шоферу везти «по большому кругу», Парижа ли, Москвы или Петербурга.
Людмила задернула шторку и с ходу кинулась мне на шею. Я отнесся к этому спокойно.
Позволил ей шарить по моему лицу горячими влажными губами, но до определенного предела.
Потом пришлось деликатно, но решительно освободиться и даже пояснить, что почем.
Тем более что снаружи наконец началось. Я высунулся в боковое окно. Две редкие цепочки латышей добрались, маскируясь и прижимаясь к стенам, до парадного входа (сняв, очевидно, предварительно внешние посты охраны) и заколотили прикладами в толстые двери.
На их месте я сразу, не давая гарнизону времени опомниться, взорвал бы дверь гранатами или динамитным зарядом. Это дало бы серьезные тактические преимущества и нейтрализовало внутреннюю охрану, если она сосредоточилась в тамбуре и рядом.
Теперь же нападающие потеряли темп. Впрочем, другие штурмовые группы уже успели окружить здание и по общему сигналу предприняли атаку сразу со всех направлений.
Зазвенели разбиваемые стекла окон первого этажа, с противоположной стороны здания кто-то сдуру или по необходимости первый раз выстрелил. И пошло!
…Я еще раздумывал, чем такое начало для латышей чревато, когда ответ прояснился сам собой.
Парадная дверь то ли не была заперта вообще, то ли ее быстренько открыли. Два десятка бойцов штурмовой группы разом ввалились внутрь.
Дальнейшего я не видел, мог только догадываться по едва слышным звукам. Но догадаться было нетрудно.
Пока с заднего фасада здания громыхали беспорядочные выстрелы (что и нормально – атакующие, видимо, лезут в окна довольно высокого цокольного этажа, немногочисленные защитники отстреливаются как и из чего могут), внутри посольства решительные события уже начались.
Во время непродолжительных, но напряженных занятий с Александром Ивановичем я научился различать отчетливый дробный перестук автомата «АКСУ», и когда его услышал, то понял, что очередная авантюра товарища Станислава, или господина Сиднея, благополучно закончилась для него неудачей. Слишком деловито и спокойно звучали доносящиеся сквозь толстые стены очереди. Так стреляют люди, которым некуда спешить. Отдельные хлопки драгунских винтовок и звонкие очереди длинноствольных «маузеров» на этом фоне звучали неубедительно.
Я представлял происходящее так, будто сам находился в здании посольства.
Штурмовые группы проникли в здание, в его обширный холл перед парадным входом, и сзади в длинный, пересекающий первый этаж коридор.
Сопротивления им не было оказано специально, а потом на четырех дубовых лестницах и окружающей холл галерее вспыхнули яркие аккумуляторные фонари и ударили короткие, предписанные уставом очереди в два-три патрона, которые с расстояния в несколько метров все шли в цель.
Стрелять снизу вверх, в растерянности и панике, против слепящего света – практически безнадежно.
Думаю, поняли это и Станислав, и Людмила. Только отреагировали по-разному. «Англичанин» вскочил, вопреки моему предупреждению, яростно ударил ногой по тонкому металлу капота и заорал, адресуясь к залегшему с незначительным резервом за парапетом ограды латышскому ротному:
– Вперед, вперед, вашу мать, к окнам, гранатами – огонь!
Команда разумная, но запоздалая. Им бы с этого начать… А Людмила, наоборот, вцепилась мне в плечо.
– Скорее за руль, заводи, назад…
Заводить было незачем, мотор и так работал на холостых оборотах, но идея была здравая, только вот… Дверцу я открыл и уже поставил ногу на подножку. Одновременно увидел, как из распахнутой двери парадного начали высыпаться уцелевшие латыши, которым идея участия в ночном бою внутри незнакомого, пугающе-запутанного лабиринта лестниц, коридоров и комнат показалась совсем не заманчивой.
А тут вдруг, снова без всякого предупреждения, из-за деревьев парка ударили сосредоточенным огнем автоматы группы тыловой поддержки защитников посольства. «Засадный полк воеводы Боброка», можно сказать.
– Ну нельзя же так подставляться, – просто в азарте болельщика заорал я Станиславу. – Что ж вы, кретины, снова без разведки?!
Здесь не было такой вакханалии огня, как на Лубянской площади. Зашедшие в тыл латышам автоматчики стреляли короткими, сухо потрескивающими очередями, которые на удалении в сотню метров звучали совсем не страшно. Но зато огонь велся прицельно и, я бы даже сказал, беззлобно. Как в тире.
Судя по вспышкам и алым цепочкам трассеров, в парке нападающих поджидало всего человек десять, но хорошо умевших стрелять и не испытывавших нехватки в боеприпасах. Позиция у них тоже была идеальная. Толстые, в обхват деревья надежно защищали от ответных выстрелов, если бы таковые и последовали, никто не показывался на открытом месте, а перебежки, если они и были, совершались стремительно, где-то чуть выше уровня земли. Даже я, находясь вне простреливаемой зоны и имея возможность наблюдать сравнительно спокойно, ничего и никого не видел.
Потери отступающих даже нельзя назвать «тяжелыми». Это был расстрел мало что понимающих и уже неспособных к активным действиям и даже самозащите людей.
Совершенно аналогично той, что уже осуществилась на Лубянке, подготовленная операция. И режиссер у них явно один.
Бежать надо, немедленно бежать, спасая себя и немногих уцелевших в грамотно подготовленной (но только вот беда, без всякого учета реального противника) атаке.
![Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]](/uploads/posts/books/110177/110177.jpg)
