Ольга Денисова - Вечный колокол
Дана начала рожать в полдень, Вторуша привела повитуху, Млад - старенького врача, которому доверял с тех пор больше, чем остальным. Его, конечно, не пустили в баню, и он сидел на пороге, мучительно переживая каждый вскрик Даны. Отец говорил, что родовые муки - расплата человека за то, что он стоит на двух ногах. Млад считал это не вполне справедливым, ведь на двух ногах ходят и мужчины, и женщины, почему же расплачиваются за это только женщины? Отец ответил ему, что именно поэтому мужчина должен принять на себя все остальные страдания этого мира. Отец считал материнство самой необъяснимой загадкой жизни, высшей степенью ее проявления.
Млад зажимал руками уши и понимал, что это нечестно. Он бы с легкостью принял на себя и это страдание, если бы мог: слышать крики Даны было гораздо трудней, чем мучиться самому. Лучше бы ему позволили быть рядом с ней, хотя бы подержать ее за руку, - может быть, ей стало бы от этого немного легче. Ему казалось, она умирает, а он сидит и ничем не может ей помочь.
Долго ждать Младу не пришлось, хотя сам он был уверен, что прошло несколько суток, - ребенок появился на свет задолго до заката. Сначала крики Даны превратились в стоны, а потом их заглушил рев младенца - Млад вскочил на ноги и хотел наконец войти в баню, но дверь была заперта изнутри. Он слышал, как лилась вода, слышал, как перестал кричать ребенок, и снова испугался: почему он замолчал? И почему совсем не слышно Дану? Что с ними произошло?
Когда ему навстречу распахнулась дверь, он едва успел отскочить в сторону, чтоб не получить ею в лоб.
- У тебя дочь, - улыбаясь, сказал ему врач и похлопал по плечу. - Все хорошо. Обе живы и здоровы.
Повитуха вышла вслед за ним, и в руках у нее был крохотный сверток - Млад и не задумывался, что ребенок столь мал сразу после рождения. Он видел множество детей, но старше, когда на них уже можно смотреть чужим. Красненькое сморщенное личико с отрешенными светлыми глазами показалось ему чем-то знакомым, но он, как ни старался, не почувствовал никакого трепета. Повитуха нисколько не удивилась его равнодушию к младенцу и понесла ребенка в дом, а он наконец зашел в баню, где на полке в рубахе, перепачканной кровью, лежала Дана.
- Ну куда ты, Млад Мстиславич? - заворчала Вторуша, которая скоблила пол. - Подождать не мог? Да еще и в сапогах! Сейчас мы Дану Глебовну переоденем, умоем и тебе вернем лучше прежнего!
- Дана… - он присел перед полком на одно колено. - Как ты, Дана?
- Я - очень хорошо, чудушко. Только немного устала, - ответила она и улыбнулась. - Ты уже видел ее?
Он кивнул.
- Она похожа на тебя как две капли воды, - сказала она, - ты заметил?
Только тут Млад понял, почему маленькое личико показалось ему знакомым: он действительно видел его - в зеркале.
Глава 13. Крещение
Волот хотел жить. И если раньше его преследовал страх смерти, то теперь страха не было в его сердце - только сжигающее желание остаться в живых. Он был одержим этой мыслью, он цеплялся за малейшую надежду, он готов был последовать любому, самому бессмысленному совету. И вместе с тем он оказался замкнутым в узком мирке самых близких или необходимых людей: чужое присутствие выводило его из себя и, в конечном итоге, вызывало мучительный припадок. А доктор говорил, что любой из приступов может его убить, любой! Волот перестал ездить в думу и в судебную палату, перестал принимать решения. Если требовалось что-то от князя Новгородского, ему приносили грамоты, которые он подписывал не читая.
Лекарство доктора Велезара приносило ему временное облегчение, но не излечивало до конца. Он бежал от людей, подчиняясь какому-то неведомому зову, противиться которому не смел, и каждый раз оказывался в пугающем белом тумане, наполненном голосами и жуткими образами, похожими на ряженых в Масленицу или на Коляду: Волот считал, что это преддверие Нави, желающей втянуть его в себя, оставить там навсегда. Но после этого тоже наступало облегчение, князь несколько часов пребывал в здравом рассудке и только тогда был способен понимать слова, обращенные к нему.
Как бы ни пугал его Борута Темный, рядом с ним у Волота ни разу не случилось судорог, и он цеплялся за этого человека, выдумывая несуществующие поводы для того, чтобы побыть около него. Однажды князь признался в этом доктору Велезару, и тот, нисколько не удивившись, посоветовал ему спросить главного дознавателя напрямую: может быть, он знает какой-то секрет, самому доктору неизвестный, и эта его удивительная способность поможет Волоту излечиться?
Неразговорчивый Борута усмехнулся, когда Волот задал ему этот вопрос, и усмешка его была похожа на звериный оскал.
- А я ждал, князь, когда ты наконец догадаешься… - сказал он медленно. - Догадаешься спросить.
- И что же, ты знаешь ответ?
- Конечно, знаю.
- Ты владеешь каким-то колдовством?
- Я? - главный дознаватель снова усмехнулся. - Нет. Никакого колдовства. Просто мой Бог всегда со мной, и милость его простирается не только на меня, но и на тех, кто рядом.
- Твой бог? - Волот хлопнул глазами.
- Да, князь. Я бы не стал признаваться тебе в этом, чтоб не вызывать ненужных толков, но раз ты спросил и хочешь услышать ответ, я отвечу: я христианин.
Борута расстегнул кафтан, отодвинул в сторону ворот рубахи и вытащил на свет маленький серебряный оберег в форме креста.
- Твой бог так силен? - Волот нагнулся и посмотрел на оберег внимательней. - Но это же человек! Какой же это бог?
- Это божий сын, Исус. Он был распят ради спасения всех людей на земле. Бог помогает нам через своего сына. И он действительно очень силен. Он не просто силен - он всемогущ.
Волот задумался на минуту, а потом спросил:
- И что, он мог бы вылечить мою болезнь?
- Думаю, да. Если его хорошенько попросить.
- И какую жертву он потребует за излечение?
- Я, по крайней мере, не возьмусь решать. Это надо узнать у христианских жрецов.
Надежда забрезжила перед Волотом и словно оживила его. Оживила настолько, что когда вечером к нему явился Чернота Свиблов, князь не стал подписывать грамоты не глядя, а спросил:
- И какое мое решение вы приняли на этот раз? - он сделал упор на слове «мое».
- Это пустячная бумага, князь, - пожал плечами Свиблов, - разрешение на въезд в Новгород десятка проповедников ортодоксальной церкви.
Волот уцепился за неожиданное совпадение, увидел в нем тайный смысл, почувствовал в нем Удачу.
- Послушай, Чернота Буйсилыч… А не мог бы ты устроить мне встречу с кем-нибудь из них? Разумеется, мне нужен сильный жрец, способный говорить со своим богом.
- Они все говорят со своим богом, и все одинаково не слышат его. Но, я думаю, тебе нужен иерарх, а не просто жрец. И такую встречу я для тебя устрою - они только и мечтают о ней.
- Откуда ты знаешь?
- Разве я не говорил тебе? Дума уже месяц обсуждает вопрос крещения Руси и выбирает confessio.
- Без меня? - Волот поднял брови.
- А что ты хотел, мой мальчик? - фыркнул боярин. - Война не станет ждать, когда ты поправишься. Решения надо принимать сегодня, а не завтра. Жизнь не останавливается, если ты выходишь из нее даже на время.
- Но такое решение должно принимать вече! Вече, а не дума и не Совет господ!
- Будет и вече, - усмехнулся Свиблов, - будет. Об этом я давно хотел с тобой поговорить. Но сначала я устрою тебе встречу с иерархом.
Волот ждал доверительной беседы, а ортодоксы явились к нему, облаченные в парчу и золото. Они говорили о римском понтифике как о своем враге, с которым вынуждены заключить перемирие, о богослужении на славянском языке, очень близком к языку новгородцев, о провозглашении незыблемости власти императора (или другого самодержца - князя, например), о воздвижении храма Святой Софии на Севере, которая затмит былое величие Константинополя, о третьем Риме, которым станет Новгород, о будущем могуществе Руси под сенью божественной длани. Волот с трудом сдерживал раздражение и желание убежать.
- И насколько силен ваш бог? - спросил он в конце концов, утомленный высокопарным бормотанием.
- Бог всемогущ, - улыбнулся ему иерарх. - Он не наш, он един для всех.
Кто-то подтолкнул его локтем в бок, иерарх пожевал губами и замолчал, а потом Волот расслышал сказанную по-гречески фразу:
- Это дикий варвар. Он не готов понять единобожия. Пусть пока считает его самым сильным из богов, этого достаточно.
Волот не стал их разочаровывать: слишком ему не хотелось вступать в долгий спор о дикости и силе богов. Он мечтал поскорей закончить эту встречу, ему казалось, что его вот-вот на пол свалит новый припадок. Ему на выручку пришел доктор Велезар, объявив присутствующим, что здоровье князя не позволяет ему продолжить разговор.
Едва закрыв за собой дверь, Волот не пошел в спальню, как настаивал доктор: напряжение в нем требовало немедленного выхода, и он потихоньку покинул терем, вышел на берег Волхова и нахоженной тропой кинулся в лес. В груди что-то клокотало, кипело, жгло, свербело невыносимо - Волот скинул нарядный кафтан и долго топтал его ногами от злости и безысходности. Но и это ему не помогло, ему хотелось выпустить наружу то, что в нем накопилось, отпустить это нечто на свободу: он порвал ворот рубахи и упал на колени, обливаясь слезами.
