Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис

— Стоять всем! — хриплый голос нового действующего лица заставил вздрогнуть.

Я резко направил пистолет на решительно входившего в комнату мужика в черной шубе с большим воротником. Не дом, а проходной двор. Новое действующее лицо было в годах, явно за пятьдесят, и… Вот есть люди, от которых исходит сила и власть, право приказывать. Все бандиты замерли и даже чуть потупили глаза. Если с Понтером пререкался даже тот же Мартын, то теперь было видно, что вошедшему никто из коллекторов возразить ничего не мог. И понятно, что мужик был заодно бандитами.

— Барчук, ты стрелял? Никого не задело? — спросил вошедший.

— Нет, Иван, я картину у него забираю в счет роста долга, — резко поменявшись, став кротким, говорил Понтер.

— Аркаша, это твое дело, как и о чем ты условился. Не будет денег у меня на столе, не будешь подо мной ходить, сладко спать и вкусно есть, — сказал тот, кого называли Иваном, и вышел прочь.

Повисла пауза. Понтер и его группа прикрытия приходили в себя. Этот Иван, он кто-то по типу вора в законе? Сявок своих на мне натаскивает? Интересно, а получилось бы такого прижать да напугать, как Понтера? Или для авторитетного Ивана смерть менее ценна, чем статус?

Бандиты, выдохнув после ухода Ивана, все же поспешили на выход, оставляя меня в некотором недоумении. Кого они там мять собрались? Кто такие серальки? Или это предмет какой?

Бандиты выходили из комнаты, словно победители и хозяева. Это было неприятно, но стоило смолчать, и так по тоненькому прошел, а еще есть и неучтенный ранее фактор — Иван.

Мужик же, что остался со мной, после ухода бандитов распрямился, коленки выровнял и вообще стал вести себя где-то даже нагло. Я просто не знал, что ему там полагается кто он вообще такой, потому замечаний не делал.

И тут вопрос: а как мне-то себя вести? Пробовать играть роль барина, не зная даже, что за человек передо мной? Похоже, что он отсюда, из поместья или деревни, о которой упоминали бандиты. Не пристав какой-нибудь, не полицейский и не бандит, а местный. Я же главный тут? Значит, мне и требовать от мужика.

— Что молчишь? Говори! — потребовал я.

— А что говорить-то, барин? Ты скажи, о чем рассказать, так я и расскажу. Коли о том, как изготовлена баня для… друзей, стало быть, ваших, так всё, как могли. Закрома ваши уже пусты, хранцузского уже ничего и не осталось, вино только крымское. Да и хлебного вина только пять штофов, — начал заговаривать мне зубы мужик.

Не знаю, жизненный опыт ли это, дар или проклятие, но я зачастую вижу, когда мне врут. Не во всем, конечно, иначе с ума сойти можно, но когда дело касается вороватых людей, которые пытаются доказать, что они кристально честные — чаще всего. И сейчас, с каждым словом мужика, имени которого я пока не знал, всё больше было понятно, что он тут что-то вроде управляющего — и не покидала навязчивая мысль, что мне снова лапшу на уши навешивают. И голос… он казался знакомым.

— Все, хватит! Сейчас это неинтересно, — прервал я словесный поток. — Будет еще время, когда расскажешь обо всем.

Наступила пауза. Я не решался признаться в том, что ничего не помню, думал над другими вариантами, как и сведения получить, и при этом выкрутиться, не упоминать про беспамятство. Так сказать, и рыбку съесть, и… красиво выглядеть при этом. Вот только ничего иного, как казаться потерявшим память, на ум не приходило.

— Кто ты такой? — решившись, ошарашил я мужика вопросом.

По всему было видно, что я обязан знать его.

— Как же так, барин? Что же это деется, Алексей Петрович, родной вы наш? Позабыли, что ль, меня? Да я же… — управляющий чуть ли не ударился в рыдание.

— Хватит причитать. Кто ты? — решительно проговорил я.

Глава 5

Меня здорово раздражало уже не только поведение приказчика, но и голоса, раздающиеся за окном. Бандиты ржали, как кони, а может, люди лысого делали это даже громче — я пока с настоящими копытными близко не знаком.

— Кто ты есть? — спросил я повторно, не дождавшись ответа.

— Кто есть? Я есть, — пробурчал мужик.

«Я есть Грут» — так в одном фильме на все вопросы отвечало ходячее дерево.

— Ты Емельян Данилыч? — вспомнил я голос.

Это он меня нашел, он же и притащил в дом.

— Не признал, барин, сперва? Так и есть, стало быть, Емельян я. Да как же такое может быть, забыться? — удивился мужик.

Нет, не мужик. Более всего Емельян был похож на купчину, или это во мне укоренился образ бородатых толстых купцов, заключавших миллионные сделки без подписания документов — на честном слове. Жилетка, серебряные часы в кармашке, белая шелковая рубаха, картуз. Не совсем только понятно, почему меня тут пробуют прессовать коллекторы, а этот деятель, который явно мне подчиняется, с серебряными карманными часами ходит? Но об этом позже.

— Память меня покинула. Но ты, Емельян, о том никому не рассказывай, а то это… выпорю, что ли, — сказал я, не будучи уверенным, что имею право пороть этого человека.

— Барин, я привыкший молчать, но вы выпорите меня, вот как я есть, так и порите. Служил я еще при батюшке вашем, порите, хоть и до смерти, но повинен сказать, что такого непотребства не было при Петре Никифоровиче. Кабы тати какие… — у Емельяна проступила слеза.

— Петр Никифорович — это мой отец? — догадался я. — А ты мой управляющий?

— Я за лекарем пошлю, барин, пужаете вы меня, — перекрестившись, выговорил Емельян.

— Никакого лекаря! Денег и так нет, я ему еще четыре рубля должен. Да и лекарь тут… Кхе… Не лечит, а калечит. А ты кратко расскажи, что это за люди и почему они здесь! — сказал я.

Надо же понимать, с кем я имею дело. Бандиты? Это понятно. Я даже догадываюсь о причинах долга, и что, скорее-то всего, это развод на лоха. Я же дитя девяностых, кое-чего помню, умею, знаю, сам грешил. Время такое было, что нельзя не уметь и не знать. Но подтвердить догадки необходимо. Всегда есть вероятность ошибки.

— Так знамо, зачем они пришли. Вы же, барин, до карт охочи, да все только проигрываете. А еще у вас вызов в суд на первую седмицу февраля, то по кредиту. Именьице заложено, правда, только раз, но, видать, есть те, кто супротив вас действует, — сказал Емельян. — Видано ли, что лишь раз заложенное имение отобрать норовят!

— Итак, Емеля, вопрос сиюминутный, — сказал я, всматриваясь в маленькие оконца.

— Простите, барин, сею… чего? — спрашивал растерянным голосом управляющий. — Я-то понял про минуты, но причем сеять-то? Вечно вы слова мудреные строите.

— Что ты сеять будешь, о том говорить станем после, — отпрянув от окна, я направился к пистолетам, желая чуть подробнее рассмотреть их конструкцию и подумать, не пригодятся ли они мне сегодня. — Что сейчас происходит? Я правильно понимаю, что эти бандиты сейчас пошли в баню с женщинами, за которых я в ответе?

— Не, барин, женщин там нету. Серальки там, — недоуменно отвечал Емельян.

Нужно было сразу же Емельке указать на то, что я отчетливо слышу — и менее отчетливо, сквозь стелящийся снег, вижу, что возле бани в кучку сбились те самые бандиты и женщины, возможно, даже девчонки. Но слово «серальки» слишком урезало уши.

— И кто такие серальки? — спросил я.

— Дак, знамо же… — Емельян пристально посмотрел на меня, будто рассматривая фигурную родинку на лице. — Барин, а вы — это вы? Али… простите, бес какой вселился?

Меня на обучении по програме «Время героев» убеждали, что начальствующая особа не может бить своего подчиненного. Правда, когда слушатели курсов накинули психологу несколько особо пикантных ситуаций, то сам преподаватель предмета «Этика деловых отношений» не смог ответить однозначно в рамках ранее прозвучавшего от него же утверждения. И прямо сейчас мне казалось, что без применения силы в виде хотя бы подзатыльника диалог с управляющим не склеится.

Положив пистолеты на небольшой столик, я решительно подошел к Емельяну и взял его за шкирку, словно шкодливого кота, только что нагадившего на ковер.