Физрук-10: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— В условиях холодной войны каждая из противоборствующих сторон ищет оружие, которое даст ей решающее преимущество перед противником, — начинает свой рассказ Тельма. — Поиски ведутся в самых разных, порой неожиданных направлениях. Ядерные бомбы уже перестали быть таким оружием, потому что они не гарантируют безнаказанного уничтожения врага. Химическое и бактериологическое оружие — тоже. Следовательно нужно изыскать нечто такое, что не только окажется максимально эффективным, но и не сможет быть в кратчайшие сроки воспроизведено этим самым врагом у себя. И вот в поле зрения спецслужб попадают странные насекомые, которые подозрительно похожи на людей, способны к мышлению и готовыми к общению с видом гомо сапиенс сапиенс. По данным разведки на другой стороне океана таких смышленых жучков не водится. Нельзя ли их как-то использовать для обретения стратегического перевеса? В чисто военном плане — нет. Да, Рой, образованный из мутировавшего потомства этих самых жучков, представляет определенную опасность для гражданского населения, что доказано на практике, но эти прожорливые твари слишком хрупки, чтобы стать по-настоящему грозным оружием. Следовательно, этот вариант никуда не ведет. А если нельзя использовать силу инсектоморфов, то может стоит воспользоваться их интеллектом? И вот здесь начинается самое интересное.

Девушка встает, берет банку с молотым кофе, турку и принимается варить кофе. Становится понятно, что ей нужна передышка и допинг, в виде кофеина. Философ тоже не собирается отказываться от него, ибо его начинает клонить в сон. Так что рассказ Тельмы продолжается уже за чашечкой кофе. Уровень ее осведомленности поражает. У Философа начинается складываться впечатление, что его подруга знает не понаслышке то, о чем рассказывает. Скорее всего — она непосредственный участник всех этих событий.

— Инсектоморфов нельзя ни к чему принудить. Страху они не ведают. Смерти не боятся. Да, они могут испытывать боль, но лучше умрут, чем пойдут против принципов своего существования. Кроме того, у них нет политических убеждений, они готовы делиться своими знаниями, накопленными за миллионы лет существования их расы, со всем человечеством. Тем не менее, инсектоморфы не столь наивны и понимают, что никакого единого человечества не существуют, что страны и народы, на которые оно разделено находятся в состоянии непрерывной войны, чередуя только холодные ее фазы с горячими. Поэтому они выбирают тех представителей нашей расы, которые в меньшей степени вовлечены в это противостояние, то есть — детей. Мышление детей более гибкое, по сравнению с мышлением взрослых, закосневших в своих убеждениях и предрассудках, они готовы к новым необычным идеям и концепциям. Вопрос только в том, как им эти идеи внушить? Дети падки на все яркое, броское, захватывающее воображение. И тогда инсектоморфы, которых мы именуем Пастырями, находят человека, который способен эти идеи сформулировать, но не в виде скучных нравоучений, а в виде понятных, впечатляющих образов. Так появляется «Процесс»…

— Постой! — перебивает ее Философ. — Причем здесь инсектоморфы? «Процесс» я написал по заказу кайманов, которые угрожали мне жизнью дочери.

— А ты видел своего заказчика?

— Ну-у, пару раз и не близко…

— Вот то-то и оно!

— Ты хочешь сказать, что Ортодокс — это инсектоморф?

— Да, один из Пастырей.

— Неужто они связаны с кайманами?

— По крайней мере — были, равно как и с КГБ.

— Вот же сволочи насекомьи…

— Не спеши их осуждать. При всем интеллекте инсектоморфов им не так-то просто отличить одних от других. Сам посуди — и те и другие прекрасно организованы и те и другие прибегают в своей деятельности к насилию, а все остальное — юридические тонкости. Однако сейчас речь не об этом. Как бы то ни было, дело свое ты сделал. Сумел сочинить нечто, что донесло философию этих «насекомьих сволочей» до сознания подрастающего поколения. Ты сам знаком с мальчиком-молнией и мог убедиться, что для таких как он твои рассуждения — это не просто набор красивых фраз, а руководство к действию. Они готовы часами упражняться, например, в концентрации вокруг себя грозового разряда, пусть и чрезвычайно слабого. Как они это делают, не знает никто. А ведь это лишь одна из целого веера сверхспособностей, которым обладают детишки, воспринявшие «Процесс».

— Ну не я один приложил к этому руку, — бурчит Философ. — Вот всяком случае, игрушки сделаны не мною.

— Не тобою, верно, — соглашается Тельма, — но и без твоего участия не обошлось. Например, «злой волчок» — это реализация твоего тезиса о свертывании внутреннего пространства, а «трескучка» у тебя описана, как «убивающее нас чувство вины за совершенные и даже — несовершенные поступки», или взять, к примеру, «шар-свирель»…

— Стоп-стоп-стоп, что-то ты разогналась! — тормозит ее словоизлияния он. — Ну «злой волчок», ладно, видел и даже имел сомнительное удовольствие прикосаться. Про «трескучку» хотя бы слышал… А что за «шар-свирель» такой?

— Это то, что тебе подарил Мастер, а ты его легкомысленно потерял.

— Потерял — каюсь, но причем здесь мои бредни? Как можно фразы, изложенные на бумаге, превратить в эти дьявольские игрушки?

— В этом суть мышления инсектоморфов, они воплощают абстрактные понятия в предметы.

— Ладно, хрен с ними, хотя в толк не возьму, какая моя оговорка могла быть воплощена в «утиный манок»…

— Ой, кто это тебя приманивал им? — смеется девушка.

— Игорек.

— Ох уж этот мальчик-молния…

— Не съезжай с темы. Пока что это все теория. Ты обещала рассказать, что произошло с городом? С чего это вдруг его утопили?

— По сути — это давно уже не город, а испытательный полигон, хотя большинство его жителей об этом не знало и не узнает. Место было подходящим потому, что рядом с городом обнаружилось гнездовье инсектоморфов. Специальная научная группа при местном университете, пользуясь готовностью «тонких людей» идти на Контакт, занималась их исследованием, но работа шла ни шатко ни валко. Тогда тот Пастырь, которого ты называешь Ортодоксом, решил ускорить процесс и тогда кайманы заказали тебе, извини за каламбур, твой «Процесс». После того как его распространили в машинописных копиях среди учащихся средних и старших классов, начался лавинообразный процесс — опять это проклятое слово — получения от инсектоморфов не только ценнейших научных данных, но и игрушек, которые поставили наших ученых в тупик. Никто из них не подозревал, что тот эксперимент, который они начали много лет назад, уже вышел у них из-под контроля. Теперь он был полностью в руках, то бишь — в верхних конечностях «тонких людей». По их замыслу, все должно было пройти мирно, передача знаний новой разновидности нашей расы — то есть детям — была на завершающей стадии. Инсектоморфы собирались пригласить в свое гнездилище всех городских детей, которые прошли инициацию твоим учением, но вышло так, что там успели побывать лишь твоя дочь Илга и Игорь Болотников. Из-за того, что его отец убил нескольких Жнецов, Рой вырвался на свободу и устроил в городе бойню. Пришлось срочно уничтожать следы эксперимента. Была объявлена немедленная эвакуация, но «тонкие люди» привнесли в нее свое измерение, они решили очистить бывший полигон не только от живых, но и от мертвых. Отсюда появились белые шары. Я не знаю, как они работают, но знаю, что это часть биотехнологий инсектоморфов.

— Белые я видел, — говорит Философ, — а что собой представляют — черные?

— Откуда ты о них знаешь?

— Один мент рассказал. Вернее — не рассказал, а проорал. Дескать, конец света наступает!

— Не дай бог, если «тонкие» пустят в ход черные шары, тогда точно — конец.

Философ крестится, а потом говорит:

— Может ты пояснишь мне еще один момент?

— Какой?

— Накануне потопа ко мне в номер вошла ты.

— Я? — удивляется Тельма. — Этого не может быть! Я была здесь, с ребятишками.

— И тем не менее. Меня всего покрыло сыпью, после того, как я потаскал «тонкого» на закорках, так вот девица, которая выглядела как две капли воды похожей на тебя, даже глазом не моргнула.