Томас Сван - Вечный лес
Ее интерес к Эвностию становился понятным. Если то, что находилось под рукой, был Солнцеподобный, то почему бы не поискать чуть подальше?
– Надеюсь, ты будешь счастлива здесь, в Стране Зверей, – проговорила я как можно ласковее, хотя мой голос, отозвавшийся в комнатах и коридорах, напоминал скорее отзвук землетрясения. – Теперь твоя очередь прийти ко мне (а я-то уж угощу тебя беленой). Иди прямо по тропинке между кипарисами, затем, дойдя до скалы, похожей на критскую галеру, сверни, перейди через поляну с желтым гусиным луком и сразу увидишь мое дерево. Его легко узнать по наружной лестнице и густой листве.
– Но сначала, в знак благодарности за визит, я хочу кое-что преподнести тебе в дар, – сказала Шафран.
Я протестующе замахала рукой – еще один обмен любезностями, и я просто умру, но Шафран ударила ногой об ногу, браслеты зазвенели – ив дверях появилась работница.
– Принеси моей гостье напиток.
Не успела драпировка на двери подняться, как тут же опустилась, и работница влетела обратно, держа в руках кубок с вином янтарного цвета.
– Оно получается в результате брожения меда и пыльцы, – сказала Шафран.
– Никогда не пью до завтрака, – ответила я твердо. Любезно это или нет, но мне вовсе не хотелось, чтобы она меня отравила.
Шафран не ожидала этого, улыбка ее стала менее уверенной, но не исчезла.
– Тогда ты должна принять небольшой подарок, иначе я буду глубоко оскорблена.
Она закинула руки за шею и сняла с себя непонятное создание, при ближайшем рассмотрении оказавшееся чем-то вроде птицы или зверька. Сова? Кролик? Нет, и то и другое вместе, только очень маленькое, что-то вроде кролика с птичьими крыльями. Существо уютно свернулось калачиком у нее в руках.
– Это стриг. Он очень неприхотливый. Кроме семечек подсолнуха, ему ничего не надо. Почти все время спит, а больше всего любит, когда его оборачивают вокруг шеи. Он вполне заменит тебе лисий хвост, к тому же руки будут свободны.
Она обернула его вокруг моей шеи. Невозможно описать, каким он был теплым и мягким. Он тихонько мурлыкал, и я сразу его полюбила. Надо отнести его Эвностию. Он любит маленьких зверьков, и ему с ним будет все-таки веселее, пока мы не спасем Кору. Кроме того, если отказаться, королева может заподозрить, что я видела подвеску.
– Но, Шафран, я принесла тебе только желуди и куропатку, а ты отдаешь мне своего любимца!
– Ценность подарков в сердце дарящего, а ты разожгла во мне очаг дружбы.
Она помахала мне вслед и стала опять сновать между своими работниками, отдавая им приказы мелодичным, но не терпящим возражений голосом. Трутни улыбались вялыми и порочными улыбочками, а Солнцеподобный сказал:
– Я вижу, ты произвела такое впечатление на нашу королеву, что дело дошло до ее любимого стрига. Ну и повезло же тебе, девочка!
Я не могла удержаться, чтобы не сказать ему на прощание гадость:
– А днем ты когда-нибудь работаешь, мой мальчик?
Но мои слова прозвучали неожиданно тихо. Похоже, я потеряла силу голоса в обществе нежноречивой Шафран. Солнцеподобный вытянул шею, пытаясь расслышать, что я ему говорю, и мне пришлось повторить оскорбление. Он принял его с вежливой усмешкой:
– Если бы работал, то не разговаривал бы сейчас с тобой, правда?
Идя по лесу, я чувствовала себя победительницей. Я добилась своего и доказала вину Шафран. Сейчас я разбужу Эвностия и расскажу ему все, что узнала. Если он уже отдохнул, мы пойдем к кентаврам и разработаем с ними план спасения Коры. Но что за странное недомогание? Почему моя последняя фраза, сказанная Солнцеподобному, превратилась в шепот, а не прозвучала громко и оскорбительно, как я того хотела?
– Эй, Мосх, – позвала я, чтобы попробовать голос, хотя, к сожалению, Мосха нигде не было видно. Но если бы даже он и стоял за соседним деревом, то все равно не услышал бы моего слабого шепота. И тут я почувствовала неодолимую сонливость. Надо остановиться на минуту и перевести дыхание. Все эти приключения – опасность, подспудная борьба с этой коварной женщиной – вымотали меня. Я прислонилась к стволу кипариса, потом соскользнула на землю и изо всех сил попыталась открыть глаза. Неужели Шафран опоила меня чем-то? Ведь я была такой осторожной и не притронулась к ее вину!
Маленькое существо у меня на шее стало тяжелым, как бронзовое ожерелье. Я попробовала поднять руку и снять его, но рука бессильно упала.
– Спи крепко, моя дорогая.
Последнее, что я запомнила, была склонившаяся надо мной Шафран. Рядом с ней стояли работницы и протягивали ко мне свои толстые, похожие на сучковатые палки руки.
– Нет, – с трудом выговорила я.
– Да, – улыбнулась она.
И я потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, то увидела, что нахожусь в комнате со стенами из восковой глазури. В ней не было ничего, кроме двух леопардовых шкур. На одной из них лицом вниз, страдая от боли во всем теле, лежала я, на другой – Кора.
– Кора!
Хорошо, хоть голос вернулся.
Она судорожно зашевелилась, но даже не открыла глаза. Мертвенно-бледное лицо закрывали спутанные пряди золотисто-зеленых волос, губы посинели. Я знала эти симптомы. Ее не одурманили, она страдала от того, что слишком долго была оторвана от своего дерева. Жизненные силы постепенно иссякали.
Шафран в сопровождении двух работниц появилась в дверях.
– Сколько может протянуть твоя подруга? – спросила она.
– Ты имеешь в виду, без дерева? Пять или шесть дней. В лучшем случае семь. С каждым днем она будет все больше слабеть.
– Я полагаю, и ты тоже. Она у нас только три дня, а черты лица уже обострились. Ты, вероятно, продержишься подольше, потому что, как бы это сказать, в тебе есть что-то коровье.
– Если ты считаешь, что я слишком толстая, – так и скажи, – огрызнулась я. – Мои любовники называют меня пышнотелой, но тебе, с твоей худобой, этого не понять.
Я попыталась подняться, но сразу же бессильно опустилась обратно на шкуру.
– Почему ты не отпускаешь Кору? Ведь ее подвеска уже у тебя.
– А тебе не хочется узнать, как ты здесь оказалась?
– Ты, наверное, опоила меня чем-то. Я, правда, не понимаю как, ведь я не пила твоего вина.
– Нет, не пила, и поэтому мне пришлось одолжить тебе одного из моих друзей.
Я не сразу поняла, кого она имела в виду.
– Стрига?
– Конечно. Он освободил тебя от лишней крови. У него язычок, как тонкая игла. Он вонзил его в твою шею так, что ты ничего и не почувствовала, и высосал ровно столько крови, чтобы ты потеряла сознание. К счастью для тебя, мы сняли его раньше, чем он успел высосать свою норму.
– Почему же он не пьет твою кровь?
– Она желтая. А он любит зеленую или красную. Видишь ли, это особое существо, мой любимый малыш.
У меня накопилось много вопросов:
– А Кора, почему ты купила ее у панисков?
– Во-первых, они поймали Кору специально для меня. За вознаграждение, конечно.
– Но зачем?
– Это– приманка.
– Для Эвностия! – Я содрогнулась. – Ты держишь ее здесь, чтобы заманить его в свой улей?
– Конечно. Я вела переговоры с главарем панисков Флебием, кажется, так его зовут? Но он сказал, что целым и невредимым Эвностия сюда привести не удастся, сделать это совершенно невозможно. И подал мысль, что Кору поймать гораздо легче, а результат будет тот же самый.
– Но что тебе нужно от безобидного теленка-минотавра?
Как будто я сама не знала!
– Я бы сказала, молодого бычка. Ты заметила, какие у него рога? Даже самый хороший трутень – никуда не годный любовник. Вспомни того, которого ты встретила, Солнцеподобного. Удовлетворил бы он тебя?
– Я бы лучше осталась девственницей, но ни за что бы не позволила ему даже попробовать.
– Совершенно верно. Если дриады могут общаться с минотавром, то почему не могут трии? Честно говоря, взрослый минотавр немного великоват для меня. В лучшем случае он просто сомнет мои крылья. Но в Эвностии только шесть футов. Интересно, какое потомство он произведет. Наверное, получится кто-то более живой и подвижный, чем работницы, и, надеюсь, более мужественный, чем трутни. Может быть, крылатый бык, вроде тех, которым ставят памятники хетты?[19]
– Скажи, а правда, что трутень, который спаривается с королевой, – тут мой голос дрогнул, – обречен?
– Спаривание у нас происходит довольно бурно. И обычно дело кончается тем, что мы, – извини меня за грубость, но, думаю, тебя я не шокирую, – потрошим трутня.
Глава VI
Я немного пришла в себя от потери крови, высосанной стригом, и пока еще не начала чувствовать последствий отлучения от своего дерева. Поэтому я была хоть и не очень сильной и бодрой, но довольно подвижной. Кора же, бедняжка, вяла, как сорванная хризантема. Мраморная белизна кожи превратилась в нездоровую бледность, и солнечные искорки исчезли из ее волос. Движения ее стали медленными и сонными. Ей срочно требовалось усиленное питание.
