Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го
Тут уж мы дружно заржали, до того уморительная рожа стала у Сергея, причем ржал он громче всех.
— Ладно, хорош ржать. — Капитан стал серьезным. — Насколько я понял, ситуация не ахти. Поэтому слушайте сюда. Батальон следует в Киев автотранспортом, всего 20 машин. Будете в кузове моей, я иду третьим в колонне. Ваша задача — не трепаться и выполнять все мои распоряжения. Если все понятно, то пошли.
Попрощавшись с гостеприимным Смирновым, мы потопали за комбатом. Выйдя на улицу, увидели стоявшую перед крыльцом «полуторку», возле которой дружно дымила группа бойцов. Посмотрев на них, я понял, что это действительно «ОСНАЗ». Такие милые, интеллигентные лица я видел только в передачах, посвященных спецназу. Ничего не меняется со временем! Такая уверенность в своих силах перла от этих парней, что я посочувствовал их будущим противникам. Лучше самому застрелиться, чем с такими в ближний бой пойти! Да и вооружены. Все, кроме одного со снайперской СВТ, вооружены автоматами, помимо этого, у всех кобуры с наганами плюс гранаты и ножи. Бесила мысль, что оружия такого у нас мало. Подготовленных настолько бойцов и того меньше. Наскоро познакомившись с ребятами, мы запрыгнули в кузов «полуторки», и в путь.
Удовольствие от езды прошло быстро. Нет, так-то оно вроде как и ничего… Только вот ПЫЛЬ! Поневоле вспомнились ковбои, которые шейными платками себе морды завязывали. Ну не было у нас платков! Поэтому пришлось кушать пыль. Именно кушать, потому что она так быстро набивалась в рот, что хоть заотплевывайся, все равно наглотаешься! А мужики еще и ржали! Говорили, что ее количество можно вычислить по земляным пирамидкам с вкраплением остатков пищи, оставленным по кустам в местах привалов. Причем рассуждали они на эту тему настолько серьезно, что мы с Серегой засомневались. А вдруг не шутят? На первом же привале поняли — шутили, гады!
Следующим вечером мы уже подъезжали к Киеву. К счастью, по дороге не было никаких приключений и происшествий. Наша и еще одна машина на въезде в город вышли из колонны, и уже через полчаса мы подъехали к управлению НКВД. Попрощавшись с мужиками, с которыми просто не хотелось расставаться, мы с Сергеем в сопровождении комбата направились к дверям. Я, повернувшись, хотел махнуть ребятам на прощание, как вдруг сильный удар в живот бросил меня на асфальт. Пытаясь перевернуться, я приподнял голову, новый удар, и уже знакомая восхитительная легкость начала завладевать моим телом. Меня куда-то понесли мягкие теплые волны, все быстрее, быстрее. Покачивания превратились в резкие рывки. Пересиливая слабость, я открыл глаза. Надо мной мелькал белый потолок, рядом что-то говорили о каком-то профессоре. Потом все поле зрения заняло Серегино злое лицо, которое, увидев мой взгляд, заорало:
— Я тебе сдохну, скотина! Ты… — И изображение погасло.
Глава 9
— Бу-бу-бу. Бу-бу-бу-бу…
Да что такое? Поспать не дадут! Попытался высказать все, что думаю об этих разговорчивых типах, и задохнулся от боли. Бли-и-и-н. Как же больно! Что произошло-то? Открыв глаза, увидел над собой хорошенькую медсестру, с озабоченным видом трогающую мне лоб. Увидев мой взгляд, она вздрогнула и, повернувшись в сторону, громко закричала:
— Иван Максимович! Профессор! Он очнулся!
Через пару минут вокруг моей тушки уже крутился вихрь из белых халатов, озабоченных лиц и громко озвучиваемых непонятных, загадочных медицинских терминов. Наконец суматоха немного улеглась, и перед моими глазами появилось лицо. Я аж зажмурился! Открыл глаза, черт, ну до чего же устойчивый глюк! Перед моими глазами было лицо профессора Преображенского из фильма «Собачье сердце», которого гениально сыграл Евстигнеев. Роскошным басом «глюк» пророкотал:
— Ну, батенька, как вы себя чувствуете? Если вам тяжело говорить, моргните два раза. Очень хорошо!
В последующий час меня замучили вопросами, осмотрами, ощупываниями и покалываниями. Достали! Хорошо, что больше не было приступов одуряющей боли. Так, зудела немного грудь да живот подергивало. Как только закончились издевательства над моим организмом, появилась та, первая, хорошенькая сестренка и начала кормить меня с ложечки куриным бульоном. Проглотив несколько ложек, я почувствовал такое желание спать, что уснул в тот момент, когда к моему рту приближалась следующая ложка.
Проснувшись, не открывая глаз, прислушался к своим ощущениям. Боли не было, скорее, была ее тень в области живота и груди. И слабость. Казалось, что на каждую клеточку моего тела прикрепили какое-то утяжеление, и пошевелиться стало для меня неподъемной задачей. Открыв глаза, попытался оглядеться. Лежал я в просторной светлой палате. С трудом повернув голову направо, увидел большое окно с занавесками, через которое были видны ветки дерева с пожелтевшими листьями. Черт! Это сколько же я валяюсь? И где? Повернув голову налево, увидел стол, заставленный какими-то баночками и бутылочками, стул и приоткрытую дверь, через которую послышались чьи-то шаги и тихий разговор. Через минуту в палату вошли две девушки, в одной из которых я узнал мою «кормилицу». Заметив мой взгляд, девушки заулыбались, одна из них выскочила обратно в коридор, а «кормилица» подскочила ко мне. Что-то мило щебеча, она протерла мое лицо влажной тряпочкой, из маленького стаканчика напоила водой и засунула мне градусник прямо в рот. А я только лупал глазами, даже не пытаясь возмущаться. Через несколько минут в палату зашел профессор «Преображенский» со второй сестричкой. Что-то потихоньку бурча себе под нос, он рассмотрел мои глаза, язык. Потом занялся невидимыми мне животом и грудью. Бурчание становилось довольным, видимо профессору нравилось то, что он видел. Наконец, закончив осмотр и глядя на меня, заявил:
— Все, молодой человек, моя помощь вам больше не требуется. Через недельку снимем швы, а еще через одну будете скакать, как раньше, — и довольно уставился на меня.
— Профессор… — Я словно разучился говорить, настолько трудно мне сначала давалась речь. — А что со мной? Где я и какое сегодня число?
— Сегодня 3 августа, находитесь вы в Киеве, в госпитале, обслуживающем сотрудников НКВД. А что с вами произошло? Вы получили четыре пулевых ранения. Два в живот и два в левую часть груди. А вы, юноша, родились в рубашке! Одна пуля прошла над сердцем, не задев ничего важного, вторая под сердцем, зацепив левое легкое. С пулями в живот еще интересней. Одна вошла чуть выше пупка и вышла со спины, не задев ничего важного. Вторая же, от чего-то отрикошетив и потеряв скорость, попала прямо в район аппендикса. Так что аппендицит вам теперь не грозит!
— Спасибо профессор, просветили.
— Ничего, ничего, молодой человек, не нужно меня благодарить. Благодарите свой здоровый организм и удачу! Засим позвольте откланяться, дела, знаете ли! — И профессор ушел, что-то довольно бася. А я попал в нежные, но крепкие руки сестричек.
Сначала меня помыли, протерев все тело влажными полотенцами. Потом накормили густым мясным бульоном с растертыми овощами. Самое трудное началось после еды. Мне захотелось в туалет! Обратив внимание на мою покрасневшую физиономию, сестрички быстро поняли причину моего смущения и подставили судно. Блин! Как же мне было неудобно! Но ничего не поделаешь, закончился и этот кошмар. Потом меня заставили выпить какую-то ужасно горькую микстуру с таблетками, поставили укол, и я уснул.
Проснувшись следующим утром, я понял, что начинаю приходить в себя. Очень уж кушать захотелось, да и двигаться получилось. Не вставать, конечно, но приподняться и двигать руками я уже мог. Увидев в изголовье кровати тумбочку со стоящим колокольчиком, не замеченные мной раньше, я, сообразив, для чего это нужно, позвонил. Почти сразу в палату вошла пожилая медсестра, узнав, что хочу кушать, она заулыбалась и быстро утопала, видимо на кухню. Через полчаса, сытый и довольный, я непринужденно болтал с подошедшей вчерашней «кормилицей». Как оказалось, зовут ее Олеся, сама она из Белоруссии, в Киев попала с папой, капитаном НКВД, переведенным сюда перед самой войной. Только закончила школу и собиралась поступать в медицинский институт, стать хирургом. Наш разговор прервали неожиданные посетители. Мартынов и Серега! Олеся сразу покинула палату, наказав не переутомлять больного, и я остался наедине с мужиками. Сергей аккуратно, будто хрупкую игрушку, приобнял меня, а Мартынов просто пожал руку.
— Ну, как ты? — Серега пытливо оглядывал меня.
— Да нормально все. Лучше расскажите, что вообще произошло?
Слово взял Мартынов:
— Просто тебя расстреляли два снайпера. Правда, уйти не смогли, одного грохнули сразу, второго взяли почти целым. Осназовцам Серегина очень не понравилось, что кто-то стреляет по их товарищам. Кстати, мужики просили передать тебе пожелания о скорейшем выздоровлении. Кто инициатор стрельбы — не знаю, но дело идет. По тому, что мы с тобой записали, начались шевеления. Приехала комиссия во главе с Мехлисом. Некоторых командиров уже отозвали в Москву, кое-кто и под конвоем уехал. И говорят, что Хрущев шибко грустный ходит. И, наконец, самое приятное: за доставленные в расположение наших войск особо важные сведения, за помощь в раскрытии антисоветского заговора и вражеской агентуры сержант государственной безопасности Стасов награждается орденом Красной Звезды и получает внеочередное звание лейтенанта государственной безопасности.
