Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
Лейтенант и Гусев беспрепятственно, под пристальными взглядами укрывшихся за мешками и шпалами солдат, подошли вплотную.
– Где дежурный? – спросил «железнодорожник», удивленный столь вопиющим нарушением караульной службы.
– А нема никаво, тарищ литинант, – развязно ответил один из солдат, намеренно коверкая слова, тем самым давая оценку произошедшему. – Убегли усе.
– Что значит «убегли»?!
– То и значит. Как началось вчерась, так и убегли, бросили нас на произвол судьбы, так сказать.
– Всем построиться у огневой точки, – сухо приказал офицер.
Суровый тон возымел свое действие.
Семеро бойцов – все рядовые – выстроились в одну шеренгу, торопливо поправляя обмундирование.
Пока лейтенант выяснял все обстоятельства, Гусев думал, что бардак, давно укоренившийся в армии и цветущий пышным цветом, незамедлительно дал свои всходы, стоило только запахнуть жареным.
Неожиданно, примерно в километре, грохнул взрыв. И тут же один за другим последовали еще и еще…
Утреннюю тишину разорвал сплошной грохот рвущихся снарядов.
«Полковая артиллерия! Боги войны, мать их!» – мелькнуло у Павла.
– В укрытие! – крикнул лейтенант и метнулся за мешки.
Остальные ринулись за ним.
Павел в амбразуру наблюдал за разверзшимся хаосом. Земля качалась под ногами, от грохота закладывало уши. А потом все пропало в клубах взметнувшейся до самого неба пыли.
И было не видно, как в щепки разбиваются вагоны, с лязгом отлетают колесные пары, кувыркаются, будто спички, шпалы…
Обстрел сместился ближе к комендатуре.
Уши уже не просто закладывало – появилось такое чувство, что рвутся барабанные перепонки. Почва ходила ходуном, дышать стало нечем.
Павел сжался в комок, притиснулся к мешкам так, что, казалось, вот-вот залезет под них, превратится в маленькую песчинку и спрячется, спасая свое тело – такое слабое и незащищенное.
какой-то солдат с дурным от страха лицом истошно орал:
– Не надо!!! Не надо!!! Не надо…
Но никто не обращал на него внимания.
«Господи… Господи… – шептал исступленно Гусев. – Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»
Дальше слов молитвы Павел не знал. Он и эти-то короткие, но наполненные поразительной глубиной и силой фразы запомнил случайно.
Лейтенант, тоже судорожно сжавшись, с белым лицом и пропавшими губами что-то шептал, а может, кричал – Гусев за грохотом разобрать не мог. Видел лишь круглые, наполненные животным страхом глаза.
Сверху сыпались комья земли и щебень, причиняя боль и добавляя паники, готовой захлестнуть разум, когда уже невозможно совладать с собою, когда надо бежать.
Бежать!!!
Как можно дальше и никогда не возвращаться, потому что человек создан, чтобы жить. Жить, а не умирать так глупо, непонятно за что и почему.
Обстрел прекратился как-то сразу. Мгновение назад еще все грохотало, и вдруг – тишина…
Лежащие вповалку люди зашевелились, неуверенно приподнимались, ожидая нового удара. Потом вяло отряхивались от пыли.
Оглушенные и почти раздавленные чудовищным ураганом солдаты потерянно глядели по сторонам и друг на друга. Каждый понимал – просто чудо, что им удалось выжить. Вместе с тем напуганные души сковал еще больший страх от осознания собственной уязвимости, неизбежного повторения подобных обстрелов, и нет никакой уверенности, что в следующий раз повезет.
– Я обделался… – обреченно вымолвил один из солдат.
В другое время его обязательно подняли бы на смех, но сейчас на такое откровение не обратили внимания: каждый был занят собой.
Солдат неловко скособочился и поковылял к выходу из огневой точки.
Гусев никак не мог избавиться от звона в голове. То и дело зажимал нос, чтобы выдавить воздушные пробки из ушей. Потом прекратил, надеясь, что со временем слух восстановится.
Минут через двадцать опять полезли опóзеры. Их встретили выстрелами. Знать, не всех перемололо в этом огненном урагане. Вот только плотность огня была так себе, не то, что вчера или ночью, когда грохотало со всех сторон и приходилось сходиться в рукопашную, иной раз по ошибке да в темноте – со своими.
Из еще не осевшей пыли и чадящих клубов от пылающих вагонов появлялись стреляющие фигурки солдат. Они перемещались короткими перебежками, используя любые подходящие укрытия.
– К бою, – скомандовал лейтенант.
Солдаты заняли позиции.
– Огонь! – приказал офицер и первым нажал на спусковой крючок автомата.
Безоружному Гусеву ничего не оставалось, как наблюдать. Он пытался хоть что-то разглядеть в амбразуры, высовываясь Из-за напряженных спин бойцов. Удалось увидеть, как фигурки, в который уже раз, залегли. А потом по шпалам и мешкам огневой точки крепко застучали ответные пули.
Порой мешки шевелились, будто живые, а иногда из них с пылью и осколками щебня вырывались смертоносные «фонтанчики», словно срабатывали маленькие взрывные устройства.
Один из «фонтанчиков» угодил в лицо солдату, стрелявшему из пулемета. Боец громко вскрикнул, отшатнулся и схватился руками за лицо. Между пальцами обильно потекла кровь, а несчастный упал, утробно воя.
Павел склонился над ним, пытаясь оторвать руки от окровавленного лица, чтобы понять, чем можно помочь. На секунду это удалось, но лучше бы он не делал этого: на него смотрели залитые кровью пустые глазницы.
Павел отшатнулся. А боец снова схватился за лицо, не прекращая выть – страшно и надрывно.
Замолчал второй пулемет: кончились патроны. Пулеметчик принялся менять коробку с лентой. Движения его были суматошными, неотработанными.
Опóзеры снова активизировались, засновали чаще. То тут, то там отдельные группки солдат поднимались, бросались на несколько метров вперед, падали и открывали огонь. Расстояние между цепью атакующих и огневой точкой стремительно сокращалось.
– К пулемету! – крикнул лейтенант Гусеву.
Тот приник к оружию, прижал приклад к правому плечу.
Мысли хаотично заметались, он не мог выбрать цель. Но как только атакующие поднялись, открыл огонь.
Приклад равномерно задолбил в плечо, затвор бешено задвигался, выбрасывая гильзы. Шквальный огонь заставил бойцов противника залечь. Они открыли ответную стрельбу.
Непрекращающийся град пуль шевелил мешки и выбивал щепу из шпал.
Стиснув челюсти, подавляя страх, Гусев бил очередями, не давая противнику подняться.
Подключился второй пулеметчик. Он давил на спусковой крючок и со злым отчаянием кричал на одной протяжной ноте:
– А-а-а!!!
…Выстрел из гранатомета, выпущенный опóзером, угодил прямо в мешки.
В глазах Павла взорвались красные шары, по голове будто ударили кувалдой. Его швырнуло в черноту…
Он уже не почувствовал, как на него упали два мешка, набитые щебнем, а сверху на них рухнула расщепленная шпала, и, конечно же, не видел и не слышал, как ворвавшиеся опóзеры одиночными выстрелами добивали раненых. Он не знал, что его сочли мертвым – просто пнули в пах и, не увидев никакой реакции, не стали тратить пулю. Гусев так и лежал придавленный двумя мешками и шпалой…
Бой продолжался недолго: слабое после артподготовки сопротивление федералов сломили быстро.
Прятавшихся в вагонах женщин, детей и стариков не тронули. Правда, всех мужчин призывного возраста без явных признаков инвалидности расстреляли, посчитав переодетыми военными.
Глава VI
Карьер
Двое молодых солдат-оппозиционеров стаскивали тела к «ГАЗ-66» и, хватая убитых за руки-ноги, забрасывали в кузов.
Начали они с огневой точки у комендатуры. Вели себя с демонстративной циничностью, за которой скрывался страх и отвращение к выпавшей на их долю работе, громко обсуждали ранения и внешность убитых.
– Глянь, как этому жмурику пузо-то разворотило…
– Ага… и говном воняет, главное дело. Точно говорю тебе, говноедом он был. Давай, хватай этого говнюка за ласты. Раз-два… Три!
Труп, раскинув руки и ноги, полетел в кузов с откинутым задним бортом.
– Вон того из-под мешков будем доставать?
– Придется. Летеха сказал убрать всех. Тут теперь мы базироваться будем, не ходить же промеж трупов. Да и вонять станет.
– Это верно, – согласился его товарищ, сваливая мешки с тела. – Гляди-ка, а этот вроде целенький. Мешками, что ль, пришибло?
– Да хрен знает, чем его там прибило. Сам видишь, как разворотило все. Давай, хватай. Раз-два… Три!
Собрав тела у комендатуры, солдаты сели в кабину. Автомобиль отъехал немного дальше. Там трупов тоже было с избытком.
– Слушай, мы так неделю провозимся. Смотри сколько. В иных местах и земли не видать – лежат вповалку друг на друге. И наши, и ихние – все в куче. Я уж не говорю об ошметках.
– А чего ты хотел после артобстрела? Целого жмурика нашел, считай, повезло.
– Я точно обрыгаюсь, если буду еще и в клочки разнесенных собирать.
