Йен Уотсон - Альтернативная история
В Эдинбурге база Улучшителей находится поблизости от неизменной Замковой Скалы, под тем местом, где располагался многоуровневый парк. Я добежал до двери, увидел красную бусину на стене, потянулся рукой в сторону, набрал код в замке и шмыгнул в проем. И окунулся в неяркий флюоресцирующий свет бледных коридоров. Наверняка преследователь последует за мной, поэтому я поднял тревогу. Двое охранников уже поджидали его, когда он скользнул на нашу территорию из вероятности, где этажи автостоянки не разметало от взрыва в Росайте. Захват длился один миг: зашипел газ, вылетела сеть, лазерный пистолет вышибли у него из пальцев.
Охранники привязали его к стулу вместе с сетью. Я попытался допросить своего преследователя до того, как развеется вызванный газом эффект, он соберется с силами и шагнет прочь отсюда.
— Зачем ты преследуешь меня?
Его голова дернулась, глаза закатились, язык вывалился наружу.
— Разве непонятно? Твоя миссия — подрыв Джи-Би-Эра!
— Тебе-то что? — спросил я. — Так или иначе, консерваторы должны питать отвращение к этому режиму — радикальному и даже революционному. Разве вы не выступаете против всего этого?
— Нет-нет. — Он изо всех сил пытался сфокусировать взгляд и перестать пускать слюни. — Это же диво дивное — пережившее падение коммунизма социалистическое государство в действии! Ведь в Стратклайде из идей Канторовича и Нейрата развилось компьютерное планирование. Ты даже не представляешь себе, что может из этого выйти, верно? И мы тоже. Поэтому нам хочется выяснить.
— Что ж, — сказал я, — мне жаль, старина. Без сомнения, это ужасно интересно, но черт меня возьми, если моим родственникам придется страдать на этой Шотландской Кубе хотя бы секундой дольше, чем нужно.
Он втянул в себя сопли и пробормотал:
— Чтоб тебя!
Ясно, что больше мне от него ничего не добиться, поэтому я ждал, когда он придет в себя и ускользнет, коротая минуты колкостями и рассказом о том, чем я занимался в поезде. Он с ужасом и ненавистью взирал на меня:
— Ты явил этому миру Дарвина?
— Кого? — переспросил я. — Теорию о естественном отборе Уоллеса — вот что я вкратце изложил.
Он забился в сетях, приговаривая:
— Не важно. Ты понимаешь, что натворил. А если та молодая особа убедит мир, что эволюция имеет место? И однажды, много лет спустя, где-нибудь на задворках Восточной империи, возможно, грузинский православный семинарист прочтет ее работу, потеряет веру и встанет во главе кровавой революции…
— …которая в любом случае произойдет в этой или другой дыре, — заверил его я. — Над данной проблемой мы как раз и работаем.
— Желаю удачи, — сухо проговорил он.
Он уже пришел в себя и теперь почти собрался с силами, чтобы исчезнуть у нас на глазах.
— А как быть с этим миром? — спросил я. — С этим постъядерным кошмаром? Хочешь, чтобы мы и его оставили в покое?
— Да, — последовал утвердительный ответ. — Посмотрим, что выйдет. Будь что будет!
И он отчалил. Сеть упала на стул. Я взглянул на охранников и пожал плечами.
— C’est la vie,[18] — заметил один из них. — Что ж, теперь вам не помешает чашечка кофе. А еще перевязка.
Вместе с ними я отправился сначала в медицинский кабинет, а потом в столовую. Потягивая горячий черный кофе, я поймал себя на том, что разглядываю стены помещения, обклеенные старыми газетами и страницами журналов, спасенными из руин. Особенно сильно меня поразила передовица газеты «Дейли миррор» от 28 мая 1968 года, на которой были изображены четверо длинноволосых молодых людей в белых футболках с большими черными крестами, которые на цветной фотографии должны были быть красными. Подпись под фото гласила, что это Андреас Баадер, Ульрика Майнхоф, Бернадетта Девлин и Денни Кон-Бендит. С развевающимися на ветру волосами, они стояли перед громадной толпой на помосте с АК-47[19] в руках, а у них за спиной вырисовывался Стамбул — город, на улицах которого они через несколько часов погибнут от града пулеметного огня вместе с подавляющим большинством юнцов.
«Что хорошего может выйти из такой безумной вероятности?» — спрашивал я себя. Подобной той, когда папа римский Павел VI в ответ на победу Израиля в Шестидневной войне 1967 года потребовал вернуть Палестину в лоно Церкви и убедил молодежь Европы выступить для этого в Крестовый поход. Поход закончился нападением на Стамбул — город слишком упрямый, чтобы просто взять и пропустить людской поток. Там резня получила размах международного конфликта, который перерос во всемирную ядерную войну.
Пока существуют такие миры — и еще хуже, — я останусь Улучшителем.
Через несколько недель я, снова наведавшись в Республику, встретил Мэри-Энн Дьюкс. Я доставил письма диссидентам, и у меня оставалось несколько часов на то, чтобы разыскать девушку. Я нашел ее в женском центре для беженцев, где она, как она выразилась, работала потому, что хотела отплатить за оказанную ей помощь. Девушка щеголяла короткой мини-юбкой и стрижкой, ее щеки ярко розовели румянами, а манеры явно не соответствовали истинной леди. Я поговорил с ней на улице, куда она вышла выкурить сигаретку. Она подала заявление в Глазго, где собиралась изучать зоологию.
— Могу забрать вас обратно, — предложил я. — Назад, в ваш мир, где обретенные здесь знания сделают вас богатой и знаменитой.
Мэри-Энн глубоко затянулась сигаретой и посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. Она махнула рукой, показывая на улицу в выбоинах, заваленную мусором и банками, где трепетали на ветру флаги партии, портреты официальных лиц Джи-Би и повсюду были натыканы камеры наблюдения.
— Зачем? — ухмыльнулась она. — Мне и здесь хорошо.
Беда в том, что кому-то такое может нравиться…
перевод М. СавинойЮджин Бирн, Ким Ньюман
БЛУДНЫЙ ХРИСТИАНИН
— Я умираю, — сказал безумец, лежавший рядом с ним.
— Что с того, — прокряхтел Авшалом, чувствуя, как наконечник стрелы царапает ребро, — многие из нас умрут.
— Нет, — ответил безумец. Глаза его горели, будто огоньки свечей. — Я и в самом деле умираю.
Авшалом кашлянул, и на губах его выступила кровь. Стрела пробила одно из легких — так что, предположительно, он медленно тонул в собственной крови, заполнявшей легкие. Он разбирался в медицине лучше, чем те коновалы-цирюльники, что время от времени навещали раненых. И, как солдат, он был отлично знаком с многочисленными путями, которыми человек способен уйти из жизни.
Он попытался вспомнить, видел ли этого безумца раньше — может быть, на стенах Рима, на защите ворот. Теперь лицо несчастного осунулось и заросло бородой. Руками он прижимал к животу грязную тряпку, чтобы удержать кишки внутри. Его оружие и доспехи давно перешли к другому защитнику стен — к тому, кто еще мог держаться на ногах.
— Настал конец времен, — сказал безумец. — Какой сейчас день?
— Второй день Таммуза.
— Нет. — Сумасшедший закашлялся. — Какой год? Я забыл.
Авшалом хорошо знал Единственное Истинное Писание.
— Четыре тысячи семьсот пятьдесят девятый, — ответил он. — Прошло четыре тысячи семьсот пятьдесят девять лет с Сотворения мира. И сейчас вовсе не конец времен. Мессия еще не пришел.
Лицо безумца скривилось в болезненной гримасе. Авшалом осознал, что его сосед и вправду сумасшедший. Двадцать два года примерной службы — и вот итог: он сдохнет забытым и безымянным, в обществе какого-то психа.
— Даже если Рим падет, это не конец света. Избранный Народ выживет.
Сумасшедший начал задыхаться. Авшалом уже решил было, что его сосед сейчас отдаст концы, но тут кашель сменился горьким смехом. Для безумца уже не существовали ни боль, ни все остальное.
— Избранный Народ, — пробормотал он. — Избранный Народ…
За стенами персидские полчища без особого энтузиазма возводили земляные валы, ведущие к городским укреплениям. Атаки с помощью огромных деревянных осадных башен почти прекратились. Персы забрасывали город камнями и трупами из катапульт и засыпали дождем стрел, но в основном полагались на голод и болезни — эти вскоре довершат работу за них. Поначалу шах Яздкрт, более известный как Яздкрт Свежеватель, объявил, что все аристократы смогут беспрепятственно пройти сквозь ряды осаждавших и после уплаты небольшого штрафа отправиться восвояси. Но, согласно слухам, тех граждан, у которых хватило глупости купиться на сладкие посулы, отвели на поляну рядом с Тибром и перебили, как стадо баранов. Их тела швырнули в реку в надежде отравить городские источники воды. Два месяца назад рабби Иуду, доброго и смирного торговца, тратившего немало сил на благотворительность, отправили для переговоров с персами. Он нес дары для Яздкрта и мирное послание от императора. Яздкрт приказал медленно содрать с него кожу. Содранную кожу разостлали на земле перед главными воротами, чтобы напомнить осажденным римлянам, какую судьбу шах уготовил им всем.
