Ральф Питерс - Красная Армия
— Если фильм возымеет такой эффект, как заверяет нас полковник Штейн, — сказал Трименко — зачем нам отвлекать часть моих сил, чтобы на самом деле уничтожить этот город?
— Люнебург был тщательно выбран генштабом. — Сказал Чибисов, повторяя, словно попугай, аргументы Штейна. — Он в пределах досягаемости с самого начала операции, слабо защищен и имеет большую культурную ценность для западных немцев из-за своих памятников архитектуры. В то же время, город не имеет никакой хозяйственной ценности. Отдел полковника Штейна потратил немало сил на то, чтобы построить модель главной площади города и других известных его мест, которые и были разрушены в этом фильме. Можно сказать, чудеса советского кинематографа. Но когда этот фильм будет круглосуточно транслироваться, он должен быть дополнен реальными кадрами, а главное, нужно учитывать, что противник попытается проверить эту информацию. На месте исторических кварталов должны остаться руины. Мы должны уничтожить настоящий город, после того, как сняли разрушение его модели.
Трименко все еще не собирался сдаваться. Чибисов знал, что он был жестким и упрямым человеком, и каменное лицо командарма сейчас это подтверждало.
— А чего мы добьемся? В самом деле? Одна из моих дивизий теряет время, мы задействуем для этого десант, отвлекаем от реальных целей штурмовики и, возможно, теряем так необходимые нам вертолеты. — И ради чего, Чибисов?! Что мы хотим показать западным немцам? Покажем всему миру, что мы варвары?
Чибисов был согласен, но ничего сделать не мог. Как выразился Малинский, это то, что устроили бы татаро-монголы, имея современные технологии.
— Видите ли — сказал Чибисов. — Пропаганда будет направлена на то, что таких инцидентов легко можно избежать. Завтра наши репортеры будут на всех участках фронта. Я ожидаю, что Гёттинген станет отличным примером того, что произойдет, если сопротивления не будет или оно будет незначительно. Но правительство и население ФРГ получат предупреждение, что если сопротивление продолжиться, будут новые Люнебурги, не потому, что мы так хотим, а потому что они не оставляют нам другого выбора. Они также увидят непострадавшие города и деревни там, где не было оказано сопротивления. В любом случае, мы сможем убедить значительную часть населения ФРГ, что за разрушение города более ответственные голландцы, чем мы, потому, что решили защищать его. Мы бы не тронули город, если бы они не заставили нас вступить в бой.
— А если голландцы не будут отстаивать Люнебург?
— Это не важно. Вы видели фильм. Даже если голландцы завтра сквозь землю провалятся, они все равно будут виновны в разрушении города, потому, что так было снято. Конечно, теоретически голландцы могут привести доказательства обратного. Но напуганные люди не ждут объяснений, тем более, от заинтересованной стороны. Что голландцы или НАТО могут привести в качестве контраргумента? Пустое возмущение? Оправдания всегда слабее обвинений. Можно сказать, элементарная физика.
Полковник Штейн прервал разговор. На правах представителя генштаба с особым заданием, он не собирался позволить мелким препятствиям, вроде разницы в званиях, встать на пути выполнения его задачи.
— Товарищи, — сказал он менторским тоном. — По оценке генерального штаба западные немцы стали столь материалистичны и столь привыкли к комфорту, что они не смогут вынести разрушения своей страны. Они быстро потеряют волю. Бундесвер будет сражаться, но только на начальном этапе. Их офицерский корпус не есть представители народа. Эта операция, в сочетании с окружением и угрозой уничтожения немецкий войск и угрозой ядерных ударов НАТО по их же территории ради спасения других стран, вынудит немцев быстро найти повод сдаться.
Командарм посмотрел на штабного полковника.
— А если не сработает? Если он проигнорируют это? Или фильм наоборот, заставит их сражаться отчаяннее?
— Они не станут, — сказал Штейн. — Независимо от того, как они будут сражаться, мы будем следовать этой стратегии. У нас есть такой же фильм о Хамельне. И, если будет необходимо, мы можем нанести удар по среднему городу, вроде Бремена или Ганновера. Но, в конце концов, генштаб убежден, что такой подход приведет к скорейшему окончанию войны на наших условиях.
Трименко повернулся к Чибисову.
— Все равно мне это не нравится. Это не по-солдатски. Да и не нужно отвлекать любые силы от решения действительно важных задач.
Чибисов заметил, как изменился голос Трименко. Командарм говорил уже не столь непреклонным тоном, чего не мог скрыть, несмотря на тщательный подбор слов. Он, так же как и Чибисов, понял, что спорить бесполезно. Его слова были сказаны лишь для проформы.
Чибисов обратился к Дудорову.
— Юрий, а что вы думаете об этом? Вы же знаете западных немцев лучше, чем любой из нас. — Дудоров предпочитал, чтобы к нему обращались только по имени, без отчества — одна из его «западных» привычек.
Дудоров посмотрел на Чибисова и Трименко со всей торжественностью, которую могло выразить его пухлое лицо. И сказал необычайно медленно:
— Товарищи… Я считаю, что это блестящий план!
* * *Проводив Трименко, Чибисов побрел в оперативный центр. Диспетчер, управлявший воздушным движением, не хотел давать разрешение на вылет вертолета в связи с ожидаемым пролетом крупных сил. Диспетчер, впрочем, не знал о том, что пролет будет началом авиационного наступления, а знал только то, что ему приказали очистить небо за час до рассвета. Ситуация потребовала личного вмешательства Чибисова, усугубив и без того скверное настроение Трименко. Он должен был находиться на командном пункте своей армии. Вскоре небо действительно станет тесным, когда волны самолетов пойдут на запад, чередуясь с пусками оперативно-тактических ракет и залпами артиллерии, пробивая себе путь через вражескую ПВО. Затем весь фронт пойдет в наступление.
В командном центре было гораздо спокойнее, чем ожидал Чибисов. Затишье перед бурей, подумал он. Малинский пользовался последними часами спокойствия, чтобы поспать. Пусть спит, решил Чибисов. Завтра Малинскому предстоит лететь на фронт, чтобы быть вместе с командармами на критических участках и управлять наступлением с передового командного пункта фронта ближе к границе с ФРГ. Так что ему нужно было быть отдохнувшим. Чибисов по сравнению с ним спал значительно меньше. Эти «нормы» они негласно определили уже давно.
Офицер отмечал что-то на огромной карте, другие принимали информацию по телефонам. Рации на постах управления молчали, за исключением рутинных переговоров об организации движения, которые противник мог ожидать. В ночной тьме части и соединения посылали множество фиктивных сообщений, часто с ложных позиций, чтобы противник счел, что ничего особенного не происходит. Но важнейшие средства связи все еще молчали.
Через семь минут первый самолет поднимется с аэродрома в Польше. Затем другие самолеты взлетят с полос между Польшей и Великой Разделительной Линией в такой последовательности, что небо накроется металлическим одеялом. Чибисов был согласен с Малинским. Авиационный удар был ключевым элементом наступления.
Чибисов обошел банк накопителей информации, стоящих на втором ряду столов от карты. Он остановился у поста контроля средств радиоэлектронной борьбы. Чибисов положил руку на плечо подполковнику, говоря ему не вставать.
— Все в порядке?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
— Никаких сюрпризов?
— Пока нет. Мы не узнаем этого еще полчаса, или немного позже. Тогда, может быть, действительно начнутся проблемы. На таком уровне мы еще никогда не работали.
Чибисов знал о возможных проблемах. Когда вы используете это оружие новой эры, поражающее системы связи и радары противника, вы не можете быть уверены, что ваша собственная электроника не пострадает, потому что всегда что-то будет неучтено или не проверено. Так происходит всегда, когда что-то используется впервые. Чибисов видел на контрольных пультах, как электромагнитный спектр заполняется почти видимым потоком энергии. Вполне естественные эффекты, думал Чибисов, обычные законы природы дают удивительные боевые возможности. Вместе с тем он понимал, что люди там, на передовой, ожидающие взрывов и приказа идти в атаку, были так же напуганы, как и их далекие предки, вышедшие из своей пещеры на бой.
Чибисов отправился на последнюю проверку — проконтролировать расход топлива.
ТРИ
Никто не хотел прикасаться к телу. Солдаты стояли вокруг трупа под моросящим дождем и просто смотрели. Капли дождя, отражаясь в свете фонаря, текли в открытые раскосые глаза и открытый рот. Прапорщик Бибулов, руководивший загрузкой транспортно-заряжающих машин, пытался вспомнить имя солдата. Он помнил, что парень был таджиком, но азиатские имена были для него столь чуждыми, что никак не могли удержаться в голове. Парень попал в армию, не говоря по-русски, за исключением нескольких наиболее необходимых слов. Все попытки коллектива научить его говорить пропали даром. Он делал, что прикажут, когда понимал, делал как все, когда не понимал, а в остальное время тихо ждал команды, словно собака. Бибулову иногда казалось, что он просто выключил мозг, чтобы пережить эти два года с минимальным личным участием. Он безропотно выполнял все, дожидаясь, когда вернется в свой далекий дом. Теперь он был мертв, хотя война еще даже не началась.
