Алексей Федорочев - Начало (СИ)
— Наташа, я сейчас приведу его в чувство и сниму жгут. Твоя задача плотно прижимать ногу. Справишься?
— ..?
— Бл…дь, что неясного, плотно прижимаешь и держишь!
— Я по-по-пробую… — Наталья решила не спорить с сумасшедшим в моем лице.
А обстановочка-то как располагает! Ночь, звезды… кровь, трупы, два раненых и я с оторванной ногой подмышкой. Р-р-романтика!..
Аккуратно промыв водой срезы (скорее обрывки), приставляю ногу к обрубку, ослабляю жгут и с помощью Натальи фиксирую всю композицию. Вкалываю Шаману противошоковое и стимулятор. Боец медленно приходит в себя. Вижу, как ручейки его силы устремляются к ране и затухают.
— Так, боец, не спим, а то не проснемся! Силу направлять умеешь?
Шаман тупо пялится на Наташу, силясь понять сквозь боль, что происходит. Слабой пощечиной привожу его в рабочее состояние.
— Силу направляешь в правую ногу. Концентрируешься, как будто пробку выбить хочешь!
Пациент явно что-то понял, но направляет силу не к ноге, а к груди. Еще одной пощечиной возвращаю его внимание.
— Я сказал к ноге! Ты ногу потерять хочешь?!!
Оп-па, дошло, вот что пендель животворящий делает…
Шаман тужится, преодолевая боль. Несмотря на серьезность ситуации, так и тянет сказать, что тужиться надо в другом месте. Просто многим проще представить процесс напряжения силы, как напряжение мышц. Наталья держит его ногу и смотрит на нас широко раскрытыми глазами.
Точно, ей в анимэ надо.
Шаман периодически отвлекается, но на это у него есть я. Пощечинами, уколами и угрозами заставляю его делать то, что нужно. Ближе к рассвету кровоснабжение ноги восстанавливается и регенерация идет бешеными темпами уже без нашего участия.
Медики оказались бессильны перед желанием пациента жить…
Даю знак Наталье, и мы дружно валимся на землю.
— Он выживет? И поправится? — сиплым шепотом спрашивает девушка.
— Теперь да. Даже одаренным останется.
Неожиданно Наталья дергается, всхлипывает и начинает завывать раненой белугой. Стресс последних суток выходит безобразной истерикой. Из последних сил подползаю к ней, обнимаю, глажу, шепчу что-то успокаивающее. Так в обнимку мы и засыпаем прямо на холодной земле.
Утро встречает нас пением птиц, солнцем в глаза и полным отсутствием обещанной помощи. Проверяю своих пациентов. Шаман тяжело дышит, щеки ввалились, нога выглядит безобразно, но в силе все выглядит совсем неплохо. Регенерация замедлилась, но продолжает работать. Источник пульсирует часто, но ровно, без перебоев. Рана на груди почти затянулась и выглядит лучше.
Второй мой пациент за ночь умер.
Как же так?!. Сука, почему так?!.
Стою над телом неизвестного мужчины и бессильно сжимаю кулаки.
Как же так?!.
Понимание, что в случившемся я не виноват, что у меня не было ни оборудования, ни лекарств, что у раненого видимо были внутренние повреждения, незаметные при осмотре, помогает слабо.
Соберись, тряпка!
Приказ, отданный самому себе, помогает взять себя в руки. Все верно. У меня на руках остался раненый Шаман, который идет на поправку, но которого может прибить где-то задержавшаяся похоронная команда. Остались босая и почти раздетая девушка и полный воз личных проблем, включая отсутствие денег, документов и вещей. Тяжело вздыхаю и отправляюсь в очередной раз на мародерку.
— О, Серый, гляди, артисты погорелого театра на выезде! Гастроли сусликам даете?
На придумывание достойного ответа нет ни сил, ни желания.
Весело балагурящие бойцы выпрыгивают из кузова прибывшей машины и тут же кривятся, обозрев поле деятельности.
— Э, погорельцы, вы что, так всю ночь и день тут и сидели? А чего в село не пошли? В администрации вас с вечера дожидаются.
— В какое село?
— В Заливку. Всего-то в двух вёрстах отсюда.
Захотелось грязно выматериться. Помощь была буквально в двух шагах.
— А мы знали? Нам приказали сидеть здесь, ждать вас, мы и сидим. Да и раненый у нас.
— Бля, пристрелить надо этого му…ка Борисова! Мало того, что приказ передал с опозданием, так еще и гражданских бросил. Урод!
Веселый старшина подошел к нам, посмотрел на забинтованного Шамана, на нас, сплюнул и выматерился.
— Ребят, простите, но у меня приказ. Сейчас здесь приберем и доставим вас в лучшем виде. Пока потерпите. Что-нибудь нужно?
— Воды бы… — робко подала голос Наталья.
— Сейчас сделаем. Мошковцев, организуй воды погорельцам и вообще!..
От кучки бойцов отделился один человек и направился к машине, откуда достал канистру воды и выдал нам со словами:
— Только это, всю не тратьте, нам еще тоже надо будет.
Тем временем прибывшие деловито снарядились в балахоны и занялись организованной мародеркой — не чета нашим дилетантским потугам. Найденное оружие складывалось на один расстеленный брезент, личные вещи, документы и деньги — другой, всякое пригодное к дальнейшему использованию барахло — на третий. Убитые относились в центр лагеря в одно место. Туда же бросался всякий хлам и мусор.
Наташу затошнило, а я внимательно наблюдал за процессом. Мне в этом мире теперь жить. К чести работающих, никакого глумления над поверженными не было. Просто противное дело, которое надо сделать. Вообще я заметил, что в команде были только степенные пожилые мужики, явно повидавшие в жизни. Часа два продолжался этот жуткий конвейер, но всему приходит конец. Закончив, старшина скомандовал:
— Отбой, славяне!
К этому моменту бывшее место лагеря представляло из себя небольшой курган с перепаханной вокруг землей. Командир вызвал кого-то по рации, и все дружно отошли в сторону машины. Пока бойцы упаковывали хабар и приводили себя в порядок, старшина подошел к нам.
— Вы, ребята, это, зла не держите. Про Борисова, что вас здесь ставил, я, куда надо, сообщу, ему там вставят. Нате вот, возьмите, — и он сунул нам по небольшой стопке купюр.
— Зачем нам? — попыталась отказаться Наташа.
— Ну, как же, барышня. Вам теперь документы новые справлять, обувку… Багаж опять же весь потерялся. Берите. Я ведь понимаю все. Попали, как кур во щи… Раненому вашему я в карман положу, — он действительно вложил в нагрудный карман Шамана деньги.
— Спасибо, — только и смогли пролепетать мы.
— Сейчас погрузимся, дождемся погребения, да и отправимся.
Что он понимал под погребением, я понял только спустя минут пять. С севера прилетела одинокая фигура в МБК, покружилась над местом, да и пульнула файерболом в курган.
Не, я, конечно, знал, что огневики круты, но чтоб настолько… А ведь я так же бы мог, наверное…
Еще через пять минут лишь оплавленное пятно на земле да невыносимая вонь напоминали о произошедшем здесь побоище. Волковские сняли фуражки, кое-кто перекрестился, провожая ушедших.
А я в душе ликовал. Почти до самого конца я опасался, что убитых как-то будут фиксировать, хотя бы фотографировать для последующего опознания. Но пронесло, и наш финт с подменой Шамана остался нераскрытым. Почему я так привязался к этому парню, я и сам не мог себе объяснить. Наверно, потому что это был первый спасенный мною в этом мире человек, и я чувствовал ответственность за его судьбу. Прекратив самокопание, отправился на погрузку. Волковские по возможности удобно разместили нас в кузове грузовика, и мы, наконец, отправились в путь.
Заливка оказалась большим селом, где нас сначала завезли в больницу, а потом сдали на руки участковому. Проследив за устройством Шамана, я предупредил доктора о вколотых препаратах, и что пациент одаренный.
— А как зовут-то хоть его? Что в карте написать?
Тут-то я и осекся. Шаман и Шаман, а вот имя-фамилию я и не знал никогда.
На помощь пришла Наталья:
— Да мы ж незнакомы с ним. Только и слышали, что зовут Олегом, вроде.
— Ладно, придет в себя, узнаем. Идите уже, а то самих впору здесь оставлять, — с таким напутствием доктор передал нас в цепкие лапы администрации.
Совсем нестарый участковый реально оказался от слова "участие". Представился, напоил нас чаем с бутербродами, и только потом стал расспрашивать. Первой слово взяла Наталья.
— Меня Натальей зовут, ну, то есть Иванова Наталья Сергеевна, а это племянник мой Геша, Иванов Геннадий Аркадьевич, сын брата. Живем в Каспийском, я там работаю, а Гешка в интернате учится. Решили на Пасху родне сюрприз сделать, да вот, что вышло. К знакомому проводнику в поезд "Москва-Баку" напросились, а тут вот… И главное, гады, мало, что с поезда сняли, так и документы отобрали, обувь, гостинцы, всё… — Пущенная слеза дополнила рассказ.
