Анатолий Спесивцев - Вольная Русь. Гетман из будущего
Вокруг все было серо и мрачно. Не расступавшиеся на небе темно-серые, свинцовые тучи, с которых большей частью лило или моросило. Высокие волны, в которых его глаз никак не мог уловить привычных для Черного моря сине-зеленых ноток, вода во рву. Земля, песок, камень… Многочисленные палатки, навесы, шатры, установленные во вражеском лагере, имели разнообразную раскраску, однако под таким небом и в таких условиях и они, казалось ему, несли на себе сероватый налет.
Воистину, погода была как раз такая, в какую хороший хозяин и дворового пса на улицу не выгонит, побережет животину. Ежась от порывов холодного ветра, да еще насыщенного влагой, то и дело сморкаясь при любом выходе из помещений, разглядывая копошащихся в грязи врагов, он начинал их даже жалеть. Им-то приходилось куда хуже, чем казакам, сидящим в хорошо оборудованной, с обогревом помещений крепости. Легко было догадаться, что настолько регулярное обливание холодной водой для многих в гиреевском войске – смертный приговор. Не приспособлены южане к таким испытаниям.
«Дьявольщина, Ислам и командиры оджака с ума, что ли, посходили, зимой в поход трогаясь? Там же уже сейчас наверняка тысячи заболевших, скоро они умирать сотнями в день начнут без всяких пуль и ядер. А ведь и моя затея с вырубкой древесины дала эффект – мало костров у турок, смехотворно мало, учитывая холодрыгу на дворе. К утру-то вода льдом покрывается, при мокрой одежде это приговор. А когда тепло придет, на них новые напасти свалятся – место под их лагерем за последние годы капитально унавозили, эпидемия дизентерии, если не холеры им обеспечена».
Уже позже он узнал, что в поход турецкое вой-ско вышло в теплую, солнечную погоду. Собственно, для османов начало похода в конце зимы или самом начале весны было нормой. При малой скорости передвижения основного войска – километров двадцать в сутки – туркам добираться до границ приходилось не менее трех месяцев, а то и дольше. К этому обстоятельству добавилось другое, не менее важное – у султана кончились деньги. В огромную сумму обошелся контракт с голландцами на перевозку хлеба из Египта в Стамбул. Кормежка войска и части горожан столицы этой зимой производилась на кредиты, полученные у тех же голландцев, с выплатой им больших денег за транспортировку. Ислам среди своих называл договор с голландцами грабительским и несправедливым, но вынужден был его заключить. Самостоятельно перевезти что-либо по морю турки на данный момент не могли. Совсем. На Средиземном море турецкое мореплавание блокировалось Венецией, в Черном море – казаками. Пойти на мир с теми или другими, уступив им, султан не мог из-за полной потери лица (и более чем вероятной потери вскоре после этого собственной головы). Суда голландцев венецианцы вынуждены были пропускать. Но кредит кончился, платить воинам уже было нечего. Замаячила и перспектива совместного голодного бунта горожан и всего вой-ска. Даже всученная голландцами по цене осетрины подпорченная соленая селедка заканчивалась. Именно поэтому так легко поверили в Стамбуле в приход весны в середине февраля.
Время для рассматривания осадных работ у Москаля-чародея имелось. Жизнь в Созополе устаканилась, его ценные указания испрашивались редко, опытнейшие казацкие руководители прекрасно справлялись и без них. Затевать разброд и шатания перед огромным вражьим войском никто не спешил. Даже под низким покрывалом плотных облаков, с которых то и дело лило, можно было рассмотреть в подзорную трубу вражеский лагерь. И наблюдаемое там характерника радовало.
«Однако я молодец. Особенно гадостную гадость врагам придумал, сидеть в лужах при холодрыге и сильном ветре – только, чего уж там, именно врагу и пожелаешь. Еще неделька-другая – и ни в кого стрелять не надо будет, сами посдыхают. Ох, и нелегко им приходится – отсюда можно рассмотреть, что многих трясет от кашля. А вот костров-то для такой погодки у них маловато, вряд ли успевают просушить одежду. Ай да Аркашка, ай да сукин сын! Да простит меня тень Александра Сергеевича за наглый плагиат».
И проблемы во вражеском лагере Аркадий, находящийся в тепле, сытый, уверенный в сытных обедах и ужинах на ближайшую перспективу, сильно недооценивал. Смерть уже собирала, пока в основном среди полуголодных, с ослабленным иммунитетом райя обильную жатву. Однако ими она не ограничивалась, мерли чем дальше, тем больше воины – сипахи, янычары, топчи… Сотни покойников в сутки уже прибавлялись, причем с каждым днем их число росло. Иезуитская выходка казаков с обезлюдниванием округи и вырубкой деревьев обрекала осаду на неудачу. Издали возить дрова для варки пищи и обогрева на такую массу людей во всех смыслах ослабленной турецкой армии оказалось не по силам. А ведь еда, причем не только прошлогодняя солома, но и зерно, нужна была и животным. Как таскавшим эти самые дрова за десятки верст, так и боевым коням гиреевской кавалерии. Несчастные лошади и быки также мерли в большом количестве, оттягивая своей смертью начало голода среди людей.
Убивали осаждающих не только простудные заболевания. В их лагере вовсю гуляла и дизентерия: находилось достаточное количество неосторожных, готовых при жажде попить из лужи. Вот малоактивные в холод микробы и отогревались в их желудках, благо иммунитет у голодающих, лишенных витаминов людей ослабел.
Заметили с бастионов и продвижение больших отрядов конницы на север. Помешать им осажденные не могли, даже разведать, сколько всадников и куда отправились, были не в силах. Шторм то немного утихал, то опять усиливался, но волнение до приемлемого для каторг уровня не снижалось. Оставалось ждать и готовиться к штурму.
Попытка больших конных отрядов прорваться в Валахию или поживиться чем-то на западе Болгарии не удалась. Болгары, те, кто не пожелал переселяться на север, успели понастроить крепостей, для конницы неприступных, а перевалы надежно охранялись валашскими гарнизонами в мощных укреплениях. Султану оставалось одно – взять штурмом Созополь, в котором, как он знал, имелись большие запасы продовольствия. Сожалея, что ночной штурм не удался, турки копили возле осажденного города пехоту, подтягивали туда расходный материал – райя. О минном поле и глубоком рве Ислам знал, их и должны были ликвидировать ненужные ему голодные рты, уменьшая, таким образом, и проблему нехватки продовольствия.
Уже на второй день осады Аркадий заметил во вражеском лагере сумятицу. Орта не орта, но несколько десятков янычар в красных доламах (куртках), легко опознаваемых по головным уборам, юскуфкам, устроили митинг возле одного из больших шатров с охраной из тех же янычар, но в синих доламах, все сплошь с челенками (гребнями) – знаками доблести – на шапках. «Красные» норовили прорваться в шатер, «синие», выстроившись в два ряда и держа в руках ружья, этому препятствовали. Обе стороны конфликта, несмотря на погоду, быстро разогревались и возбуждались, но… тут с неба ливануло как из ведра, видимость резко ухудшилась, и узнать, чем все закончилось, не удалось.
На следующий, третий день осады особо приглядываться нужды не было. Кучки, кучи и целые толпы, часто с признаками явного возмущения, собирались или перемещались между шатрами и палатками. При виде дружно разеваемых ртов – подзорная труба дала неожиданно хорошую картинку – у наблюдателя даже слуховая галлюцинация возникла. Ему послышалось: «Хейя, хейя».
Разумеется, никто здесь забитой противнику шайбы не жаждал, но Москаль-чародей невольно потряс головой и улыбнулся про себя. Он с удовольствием бы предпочел соревнование за голы и очки битве не на жизнь, а на смерть. Вот только никто его о предпочтениях не спрашивал.
«С другой стороны, нехрен бога гневить. Были у меня разные варианты, кому служить в этом мире, легко мог спрыгнуть в Москву, Варшаву или Стамбул. Третий вопрос – что меня там ждало… но выбор я сделал сам. И по месту и цели в этой жизни. Пенять и жаловаться не на кого».
Раза три оттуда раздавались звуки ружейной стрельбы, однако узнать об их зачинщиках и итогах пока не представлялось возможным. Минное поле и шторм напрочь исключали засылку разведчиков во вражеский лагерь, одновременно блокируя путь для возможных перебежчиков. Рисковать не только жизнями разведчиков, но и экипажем корабля для вылазки было слишком авантюрно. Хотя и сомнения быть не могло: кинь Москаль-чародей клич на такое дело, добровольцев нашлось бы на все три имеющиеся в наличии каторги.
Оставалось злорадствовать вражеским неприятностям (слаб человек) и ждать. Последнее, в полном соответствии с народной мудростью, было особенно тяжело: ведь повлиять на ход событий, безвылазно сидя в крепости, затруднительно. Но можно. Если очень хочется.
«Если у врага беспорядки, то почему бы не добавить для них поводов? Пребывать в месте, обстреливаемом врагом, не имея возможности ответить – очень серьезное испытание для нервной системы, а жестокого Мурада, способного заставить своих воинов не замечать вражеские выстрелы, уже нет. Посмотрим, как справятся с подобной ситуацией нынешние лидеры Турции».
