Анатолий Спесивцев - Вольная Русь. Гетман из будущего
Аркадий встал, подошел к турку и, схватив за волосы, приподнял его голову, чтоб посмотреть в лицо. Того такое обращение не смутило, потому что был пленник уже за гранью бытия. На отрешенном лице невозможно было заметить и тени чувств. Несмотря на открытые глаза, вряд ли он находился в сознании – смотрел сквозь заслонившего его от света колдуна, не замечая и не реагируя. Лицо выглядело вкрай измученным, но неизуродованным. Только под глазами светились два огромных синяка да в густых, черных с проседью волосах виднелись песчинки. Вблизи стала заметна и мелкая дрожь, пробиравшая его то ли от сырости и холода, то ли от перенесенных волнений и мук.
«Да… не случайно в двадцатом веке форсированный допрос иногда именовали потрошением… И что любопытно, но по голове и лицу его, кажется, не били, берегли, чтоб мог связно говорить, синяки, скорее всего, образовались от сотрясения мозга, полученного при падении на него соплеменника. Но мучить его еще раз вряд ли стоит, все, что надо, у него наверняка выспросили запорожцы, большие мастера подобных собеседований».
– Неужели не все вызнали, что его сюда приволокли? – обратился Москаль-чародей к Нестеренко.
– Що зумилы, то выспросылы, – развел руками атаман. – Може, ты захочешь щось ще взнаты.
– Хлопцы, посадите его пока на лавку и сами там посидите, а мы с атаманом поговорим, – скомандовал Аркадий казакам, продолжавшим держать обессилевшего пленника, который без их усилий немедленно обрушился бы на пол. – Пошли, Назар, присядем, в ногах правды нет.
Нестеренко, также не выглядевший «огурчиком» после тяжелой ночи, принялся рассказывать, что удалось выведать у турка. Знал простой кочевник, даже не десятник, немного, но уж что знал, все рассказал. Выяснилось, что вместе с попавшими в великую немилость юруками к Созополю вчера подъехали несколько отдававших команды их племенным вождям пашей из оджака и крымских татар из числа приближенных к султану Исламу. Имен вельмож, как ни «уговаривали», пленный не назвал, значит, точно не знал. После совещания с ними ханы собрали своих соплеменников и рассказали, что новые власти поставили их перед выбором: захватить крайние укрепления или их семьи уничтожат как мятежные. Захватят – то все грехи за бунт против законного султана Ислама Гирея будут списаны, а здесь, в Румелии, им выделят вдвое больше земли под кочевья.
Будь у людей выбор, идти или не идти на самоубийственный приступ по смертоносной полосе прибоя, многие не пошли бы, но выбора не было. Вскоре после наступления темноты к Созополю подошло несколько тысяч всадников. Сколько точно, и не спрашивали, зато неожиданно выяснилось: юрук слышал, будто это анатолийские сипахи, так же лишившиеся наделов и жаждущие их получить. Ханы предупредили соплеменников, что в случае успешного захвата сипахи придут им на помощь, а тех, кто вздумает трусить и повернет назад, порубят.
Назар рассказал, что, по словам пленника, многие до вала не дошли, сгинули по пути в волнах, но подгоняемые страхом за родственников и надеждой турки смогли добраться до вала. А уж потом-то пошли на приступ, будто крылья обрели. Сам он шел не в первых рядах, на вал даже не успел взобраться, но был потрясен полетевшими с него гранатами, буквально выкосившими всех, кто шел на подкрепление.
Воспоминание об этом отрезке допроса вызвало у вымотанного, осунувшегося Нестеренко улыбку.
– Очи вытаращив и повторяв: «Шайтан-бомба, шайтан-бомба…»
Участники второго штурма до крепости так и не дошли, хоть сгинуло их куда больше, чем при первой попытке, уточнить сведения, полученные при допросе, пока возможности не было. Пока же Москаль-чародей пообещал Нестеренко и Некрегу пополнения из резерва в связи с особой уязвимостью их участков и, предупредив о скором совете атаманов, пошел отдохнуть хоть часок. Адреналин из крови ушел, на него всерьез навалилась усталость, а на совете, смахивающем на бандитский сходняк, зевать не рекомендуется во всех смыслах.
«Блин горелый! Всегда казаки переигрывали вчистую турок по разведке, а здесь – будто злой колдун поколдовал. И ведь ничего во время шторма не сделаешь, ни за помощью послать нельзя, ни разведчиков в тыл турок забросить. И греки теперь для нас скорее не союзники, а недоброжелательные нейтралы, уж очень за последние годы пострадали. Наверняка кто-то из перебравшихся в Крым или Азов стучит султану. Наше счастье, что стамбульская беднота те погромы устроила, о массовом переходе греков на сторону турок после них и речи быть не может».
Заснул в этот раз Аркадий легко, будто в сон провалился. Хотя по-настоящему отдохнуть ему еще долго не судилось. Отдыха от многочисленных забот не получилось. Не судьба. Или наоборот: кисмет.
В осаде
Созополь, 24–29 февраля 1644 года от Р. Х
Первый день в осажденной крепости выдался для Аркадия очень бурным. Нервотреп из-за вражеских атак, горе и волнения по поводу гибели друзей-атаманов, переживания об обустройстве в крепости властной вертикали… много чего навалилось. Без твердого единоначалия любая армия ущербна, не один он это понимал. Высокий статус и среди запорожцев, и среди донцов позволил Москалю-чародею на удивление беспроблемно взять власть в свои руки, но злоупотреблять ею он не собирался. Оставил всех атаманов и полковников на своих местах, прислушиваясь к их советам, усилил оборону крайних бастионов.
Самочувствие все это время проявляло тенденцию к ухудшению. Донимали постоянно вялость, слабость, сонливость, но употребление кофе – от греха подальше – Аркадий сократил. Давление в груди тревожило его все чаще, даже запах любимого напитка иногда уже не радовал, а вызывал тошноту. Однако отказаться от кофе совсем он пока не смог.
Естественно, сразу же поутру двадцать четвертого казаки проверили глубину рва – немаловажной части укреплений Созополя. Почти на всей своей длине он обмелел незначительно, но вот по краям, там, где соединялся с заливом, оказался занесен песком почти полностью. Обвязавшись веревкой, осажденные промерили эти места и шестом, и собственными ногами, попробовав перейти его вброд туда и обратно. Один проверяющий отделался мокрыми – точь-в-точь как у пленника – штанами, другой оступился и был сбит достававшей до этого брода волной. Товарищи, его страховавшие, вытащили совершенно мокрого и продрогшего друга из воды. Одно утешение – броды оказались узкими и из-за волн очень ненадежными и опасными, даже если не учитывать легкость обстрела их со стен и из бастионов.
Углубление рва решили отложить до лета – копаться, стоя в холодной воде, уж очень не полезно для здоровья. Теперь, когда осажденные знали об этом слабом месте, оно уже не представляло для них опасности. Пытаясь атаковать здесь, турки должны были делать это плотными колоннами, становясь прекрасной мишенью сразу для сотен стволов. Аркадий про себя решил, что спешить с углублением вообще не стоит: чем больше врагов сгинет на узких прибрежных полосках, тем легче и быстрей удастся добиться победы казакам.
Само собрание атаманов и полковников Созополя прошло без скандалов и весьма свойственных этому контингенту попыток хапнуть нечто себе. Оглядев присутствующих, Москаль-чародей понял, что они почти все смущены и… нет, не испуганы, но пребывают в некотором беспокойстве. Такое начало – гибель сразу обоих командиров – не предвещало ничего хорошего. Поэтому желание знаменитого колдуна возглавить гарнизон прошло на ура. Кто, как не характерник, сможет переколдовать вражеских чародеев? А о мистической природе почти закончившейся удачей попытки приступа турок в гарнизоне говорили открыто. Как и о том, что бежали враги именно после вступления в бой бомбометов под командой Москаля-чародея. Не только турки были в те времена склонны к вере в сверхъестественные причины самых обыденных событий. К ночи, совершенно вымотанный, он выпал в осадок и продрых до полудня двадцать пятого.
Возможность отдохнуть вволю не только новоявленному начальнику гарнизона, но и большей части его воинов дали враги. Больше на приступы они в этот и последующие несколько дней не ходили, сосредоточившись на сооружении лагеря для жилья и осадных укреплений – вопреки мнению некоторых наших современников о совершенной отсталости осман, осаждать и захватывать вражеские укрепления они умели.
На вышку – при таком-то ветрище – Аркадий больше не лазил, но все увеличивавшиеся полчища врагов рассматривал с бастионов при первой же возможности, стараясь уловить для этого любое улучшение видимости в светлое время суток. И открывающееся при этом зрелище вызывало у него целую гамму чувств.
Вокруг все было серо и мрачно. Не расступавшиеся на небе темно-серые, свинцовые тучи, с которых большей частью лило или моросило. Высокие волны, в которых его глаз никак не мог уловить привычных для Черного моря сине-зеленых ноток, вода во рву. Земля, песок, камень… Многочисленные палатки, навесы, шатры, установленные во вражеском лагере, имели разнообразную раскраску, однако под таким небом и в таких условиях и они, казалось ему, несли на себе сероватый налет.
