Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены
На другой день, в понедельник двадцать пятого апреля, пришло президентское воззвание: он обращался к народу с просьбой собрать сто двадцать пять тысяч добровольцев из рядов народного ополчения штатов, чтобы пополнить нашу почти не существующую армию. Утром Том, как обычно, уехал в свою Батлерскую академию. Воззвание застало его там, и в полдень он прискакал обратно — его чалый меринок Красавчик Браммел был весь в мыле. Том попросил Фрэнка обтереть Красавчика и уединился с отцом в кабинете. Минут через десять они вышли, и отец сказал матери:
— Мадам, наш сын Том желает записаться в добровольцы, чтобы послужить родине. Сейчас мы с ним поедем в Спрингфилд. Я должен присягнуть, что ему восемнадцать и он получил родительское согласие.
— Но ему же еще нет восемнадцати!
— Вот потому-то мне и надо с ним поехать. Где Фрэнк? Я хотел, чтобы он запряг Бездельника.
— Давайте я запрягу, отец, — вмешалась я. — Фрэнк только что убежал в школу, он опаздывает. (Опаздывал он из-за того, что провозился с Красавчиком, но об этом я умолчала.)
Отец заколебался. Я настаивала:
— Бездельник меня знает, сэр, и никогда не причинит мне вреда.
Вернувшись в дом, я увидела отца у нашего нового телефона, который висел в холле, служившем приемной для больных.
— Да, понимаю, — говорил он. — Удачи, сэр, и храни вас Бог. Я скажу ей. До свидания, — он отвел трубку от уха, посмотрел на нее и лишь потом вспомнил, что ее надо повесить. — Это тебе звонили, Морин.
— Мне? — такое случилось впервые.
— Да. Твой молодой человек, Брайан Смит. Извиняется зато, что не сможет приехать в следующее воскресенье. Сейчас едет в Сент-Луис, а оттуда в Цинциннати, чтобы записаться в ополчение от штата Огайо. Просит разрешения приехать к тебе, как только кончится война. Я дал согласие от твоего имени.
— О-о, — у меня закололо в груди и стало больно дышать. — Спасибо, отец. А нельзя ли мне позвонить туда, в Роллу, и самой поговорить с мистером Смитом?
— Морин! — воскликнула мать.
— Мама, я не навязываюсь и не веду себя недостойно. Это совсем особый случай. Мистер Смит уходит сражаться за нас. Я просто хочу ему сказать, что буду молиться за него каждый вечер.
— Хорошо, Морин, — мягко ответила мать. — Если будешь с ним говорить, то скажи ему, пожалуйста, что я тоже буду молиться за него. Каждый вечер.
— Дамы… — кашлянул отец.
— Да, доктор?
— Ваша дискуссия носит чисто теоретический характер. Мистер Смит сказал мне, что у него всего одна минута, потому что к телефону стоит целая очередь студентов. С такими же сообщениями, полагаю. Так что звонить бесполезно — там будет занято, а он сейчас уедет. Что отнюдь не мешает вам, лед и, молиться за него. Можешь написать ему об этом в письме, Морин.
— Но я не знаю, куда писать!
— А голова тебе на что, дочка? Узнать это — проще простого.
— Доктор Джонсон, прошу вас, — и мать ласково сказала мне: — Судья Сперлинг должен знать.
— Судья Сперлинг?
— Да, дорогая. Судья Сперлинг всегда знает, где находится каждый из нас.
Вскорости мы все поцеловали Тома и заодно отца, хотя он-то должен был вернуться и заверял нас, что Том скорее всего вернется тоже: его только запишут и скажут, в какой день явиться. Не может же ополчение штата разместить больше тысячи людей разом.
Они уехали. Бет тихо плакала, а Люсиль нет — вряд ли она что-нибудь понимала, только посерьезнела и глазенки стали круглыми. И мы с матерью не плакали… в тот момент. Но она ушла к себе и закрыла дверь. Я тоже. У меня была отдельная комната с тех пор, как Агнес вышла замуж, и я закрылась на засов, легла на кровать и выплакалась.
Я пыталась внушить себе, что плачу по брату. Но это из-за мистера Смита у меня так болело сердце.
Я от души жалела, что неделю назад, занимаясь с ним любовью, всучила ему французский мешочек. А ведь было у меня искушение — я знала, уверена была, что гораздо лучше без этой резинки, лучше, когда обнажаешься совсем — и снаружи, и изнутри.
Но я торжественно обещала отцу, что всегда буду предохраняться… вплоть до того дня, когда, трезво обсудив вопрос со своим мужчиной, решусь завести ребенка — и твердо условлюсь вступить с этим мужчиной в брак, если ребенок получится.
А теперь он уходит на войну… и может быть, я никогда больше его не увижу.
Я осушила глаза, встала и взяла томик стихов — «Золотую сокровищницу», составленную профессором Палгрейвом. Мать подарила мне ее на день рождения в двенадцать лет, а ей эту книгу тоже подарили в двенадцать лет, в 1866 году.
Профессор Палгрейв отобрал для своей сокровищницы двести восемьдесят восемь лирических стихотворений, отвечающих его изысканному вкусу. Сейчас мне нужно было только одно: Ричард Лавлейс, «К Лукасте, уходя на войну».
Я не любил бы так тебя,
Не будь мне честь дороже.
Потом я поплакала еще и уснула. Проснувшись, встала и не дала больше воли слезам, а просунула матери под дверь записку, что сама приготовлю всем ужин, а она может поужинать в постели, если хочет.
Мать позволила мне приготовить ужин, но сошла вниз и села во главе стола. Фрэнк впервые в жизни усадил ее и сел напротив. Она посмотрела на меня.
— Прочтешь молитву, Морин?
— Да, мама. Благодарим тебя, Господи, за то, что Ты послал нам пищу сию. Да будет благословенна она и да будут благословенны все наши братья и сестры во Христе, известные нам и неизвестные, — я перевела дух и продолжала: — А ныне мы молим Тебя сохранить нашего возлюбленного брата Томаса Джеферсона и всех других молодых людей, ушедших защищать нашу любимую родину. Et je prie gue le bon Dien garde bien mon ami[90]. Bo имя Христа. Аминь.
— Аминь, — твердо повторила мать. — Фрэнклин, нарежешь жаркое?
Отец с Томом вернулись на другой день к вечеру. Бет и Люсиль повисли на них — я тоже хотела бы, но не могла: держала на руках Джорджа, который именно в этот момент намочил пеленку. Но пришлось ему подождать: я не собиралась ничего пропускать. Подложила снизу под него еще одну пеленку, вот и все. Я знала Джорджа: этот ребенок писал больше, чем все остальные, вместе взятые.
— Ты это сделал, Томми, — спрашивала Бет, — сделал, сделал, да?
— Конечно, — ответил отец. — Теперь он рядовой Джонсон, а на той неделе будет генералом.
— Правда?
— Ну, может быть, не так скоро, — отец нагнулся поцеловать Бет и Люсиль. — Но на войне быстро продвигаются. Взять, к примеру, меня — я уже капитан.
— Доктор Джонсон!
Отец вытянулся.
— Капитан Джонсон, мадам. Мы оба записались. Я теперь военврач медицинской части Второго Миссурийского полка в звании капитана.
Тут я должна рассказать кое-что о семьях моих родителей, особенно о братьях и сестрах моего отца — ведь все, происходившее в Фивах в апреле 1898 года, уходит корнями в прошлый век.
Мои прадеды и прабабки со стороны отца:
Джордж Эдвард Джонсон (1795–1897) и Аманда Jly Фредерик Джонсон (1798–1899),
Теренс Мак-Фи (1796–1900) и Роза Вилъгелъмина Брандт Мак-Фи (1798–1899),
И Джордж Джонсон, и Теренс Мак-Фи участвовали в войне 1812 года.
Родители моего отца:
Эйза Эдвард Джонсон (1813–1918) и Роза Альтеда Мак-Фи Джонсон (1814–1918).
Эйза Джонсон участвовал в Мексиканской войне в качестве сержанта Иллинойского ополчения.
Мои прадеды и прабабки со стороны матери:
Роберт Пфейфер (1809–1909) и Хайди Шмидт Пфейфер (1810–1912),
Оле Ларсен (1805–1907) и Анна Кристина Хансен Ларсен (1810–1912).
Родители моей матери:
Ричард Пфейфер (1830–1932) и Кристина Ларсен Пфейфер (1834–1940).
Мой отец родился на ферме своего деда в Миннесоте, графство Фриборн, близ Элберта, в понедельник 2 августа 1852 года. Он был самым младшим из семи детей — четырех мальчиков и трех девочек. Его дед Джордж Эдвард Джонсон, мой прадед, родился в 1795 году в графстве Бакс, Пенсильвания. Умер он в Миннесотской лечебнице, и газеты носились с фактом, что он родился еще при жизни Джорджа Вашингтона. (Мы к этой шумихе не имели отношения. Я ничего не знала о политике Фонда, пока не вышла замуж, но даже тогда Фонд Говарда старался не разглашать возраста своих старейшин.)
Джордж Эдвард Джонсон в 1815 году женился на Аманде Лу Фредерикс (1798–1899) и увез ее в Иллинойс, где она в том же году родила первенца, моего деда Эйзу. Похоже, дедушка Эйси был из тех же «недоношенных», что и мой старший брат Эдвард. После Мексиканской войны Джонсоны переехали на запад и обосновались в Миннесоте.
Фонда Говарда в те дни еще не существовало, но все мои предки вступали в брак смолоду, имели множество детей, отличались крепким здоровьем, не поддавались опасным поветриям того времени и жили долго — до ста лет и больше.
Эйза Эдвард Джонсон (1813–1918) женился на Розе Альтеде Мак-Фи (1814–1918) в 1831 году. У них было семь детей:
