Майкл Муркок - Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца
— Должен сказать, вы умеете мужественно переносить неприятности, — сказал он с восхищением в голосе.
Постепенно в огромном доме наступила тишина, было слышно только мяуканье маленькой черно-белой кошечки, она потянулась, вылизала себя, а затем устроилась поудобнее и опять заснула.
Переговоры о мире
Заключительная речь
Возвратившись из изгнания по просьбе революционной хунты, Принц Лобкович, выходя из дирижабля, произнес короткую речь. Речь была адресована полковнику Пьяту и восторженно встречавшей его толпе. Он сказал:
— Друзья, у войны нет конца. Самое большее, что мы можем ожидать в своей жизни, так это несколько перерывов в борьбе, несколько мгновений спокойствия. И мы должны ценить эти мгновения.
Пролог (продолжение)
…призраки не родившихся. И призраки без вести пропавших: умерших во время войны или в концентрационных лагерях. Умиравших анонимно, без свидетелей, они никогда не смогут успокоиться окончательно. Это трудно объяснить. И рождение каждого ребенка — это своего рода акт воскрешения. Каждый вновь рожденный ребенок помогает одному из призраков успокоиться. Но на это уходит слишком много времени. А в наше время это едва ли может быть выходом из создавшейся ситуации. Может, нам просто следует прекратить убивать людей.
Морис Лескок, «Прощание»
Выстрел третий
«ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ» ШЕСТИЛЕТНЕЙ ФРЭНСИС
К Папе Римскому обратились с просьбой объявить чудом исцеление шестилетней Фрэнсис Бэрнс. Три года назад она умирала от рака. Врачи, боровшиеся за ее жизнь, говорили, что ей осталось жить всего несколько дней. На сегодняшний день эта девчушка жива и здорова. Консультант, лечивший ее, признает: «Чудо еще недостаточно сильное слово, чтобы описать ее выздоровление». Удивительное выздоровление Фрэнсис Бэрнс началось, когда ее мать, миссис Дедр Бэрнс, забрала измученную болью девочку из Деннинстауна в Глазго и отвезла ее к святым местам римских католиков — в Лурд, на севере Франции. Фрэнсис искупали в водах горной реки, в которой купаются тысячи калек в надежде исцелиться. Она вернулась в Глазго, и два дня спустя находившаяся в детской больнице Фрэнсис села в кровати и попросила есть. Через неделю с лица исчезла опухоль. Так началось ее удивительное выздоровление. Комиссия, в составе которой 31 специалист из медицинского комитета Лурда, обратилась к Папе с просьбой объявить выздоровление Фрэнсис чудом.
«Сан», август 23,1971Театр
Уна Перссон была на сцене. Она играла сложную роль Сью Орф в последней музыкальной комедии Саймона Вейзи «Ясная осень», которая пользовалась большим успехом. Пьеса шла в театре принца Уэльсского. Зал был полон, в зале Уна заметила своего давнего импресарио, Себастьяна Очинека, сидевшего в первых рядах партера. Очинек занялся политикой и писал огромное количество статей и воззваний. Его последним произведением было «Новое отношение к британским евреям».
В пеньюаре из светло-розового шелка Уна стояла, облокотившись на рояль, лицом к Дугласу Крофорду, игравшему главную мужскую роль, когда тот сказал:
— Никогда не предполагал, что ты ведешь дневник, дорогая.
Уна, небрежно держа тетрадь в руке, ответила не задумываясь:
— О, дорогой, это вряд ли можно назвать настоящим дневником.
Именно эта строчка повсюду использовалась для рекламы этой пьесы. Комедийные артисты имитировали то, как Уна произносила эту фразу, казалось, она была написана специально для Уны, которая по-особому, в свойственной только ей манере произносила раскатистое «р».
— Это твоя тайна, как я понимаю, — продолжил Дуглас. — Это, видимо, ужасная тайна.
— Пожалуй.
— Я считал, что у нас нет секретов друг от друга, считал, что мы договорились, что в наших отношениях не будет ничего подобного. — Он был оскорблен.
Ей очень хотелось успокоить его.
— Дорогой, это… ну, это не совсем то, что ты думаешь…
С презрительной холодностью, отстраненно, он сказал:
— Да?
— Ну, дорогой, не будь медведем! — Она отвернулась от него, посмотрела на клавиатуру рояля.
— Ты хочешь сказать, чтобы я перестал надоедать тебе? — Он сложил руки на груди и с гордым видом направился к бару, находившемуся в дальнем конце комнаты. — А что, если я ничего не могу с собой поделать? А что, если я люблю тебя так сильно, что даже мысль о том, что у тебя есть тайны от меня, просто невыносима? Видишь ли, обычно, если люди ведут дневник, это значит, что они чего-то боятся. Чего боишься ты, Сьюзен? Что ты написала о том человеке, с которым познакомилась вчера вечером — ты знаешь, кого я имею в виду? Как его зовут? — Он пытался притвориться, что ему все равно, но публике было ясно, что он едва сдерживает свои эмоции.
Срывающимся от обиды голосом Уна быстро ответила:
— Ты отлично знаешь, как его зовут. Вивиан Гентри. — Она замолчала, вспомнив что-то. — Мы любили друг друга — много лет назад…
— Ты все еще любишь его? И боишься сказать мне об этом? Именно об этом ты написала в своем дневнике? — Дуглас повернулся, у него на лице было выражение страдания.
Уна уронила дневник и быстро подошла к нему.
— О, какой же ты глупец, мой дорогой, ненаглядный ты мой глупец! Разве я могу любить кого-нибудь, кроме тебя?
— Скажи мне, что в дневнике.
Она остановилась, опустила голову. Затем повернулась и указала на упавший на пол дневник.
— Ну, хорошо, читай, если хочешь.
Он колебался, налил себе вина.
— Что в нем написано?
— Что я люблю тебя так сильно, что даже не решаюсь сказать тебе об этом прямо в лицо.
— О? — Было видно, что ему хочется верить тому, что она говорит, но он все еще не решается.
Она заговорила почти шепотом, но ее голос был слышен даже в конце зала:
— Да, Чарльз. Мне кажется, я слишком люблю тебя…
Он поставил бокал и взял ее за плечи. Она все еще смотрела в сторону.
— Поклянись! — сказал он почти грубо. — Ты клянешься в этом, Сью?
Она немного пришла в себя и посмотрела ему прямо в глаза. Насмешливо, прижав ладонь к сердцу, она сказала не задумываясь, хотя и несколько раздраженно:
— Хорошо, если ты считаешь, что это необходимо. Слушай! Я клянусь в этом. — Ее голос смягчился. Она взяла его за руку. — А теперь прекрати это — перестань так глупо ревновать.
Теперь он был несчастен от того, что сомневался в ней.
— О, дорогая, извини. — Он сжал ее в своих объятиях. Оркестр начал негромко играть вступление к одной из самых популярных песен в этом спектакле.
— Я — медведь! Абсолютно невоспитанный медведь! Я — тупой и самодовольный человек! Как я мог сомневаться в тебе. Ты простишь меня?
Голос ее был теплым и нежным, когда она выдохнула:
— Я прощаю тебя.
— О, дорогая!
Он запел:
Без тебя, дорогая,
Я буду хандрить, дорогая.
Ты мне никогда не надоешь,
Жестокое разочарование и горе
Никогда не постигнут нас,
Я никогда больше не буду хандрить, дорогая…
В конце действия занавес закрылся, а Себастьян Очинек с глазами, полными слез, все хлопал и хлопал, пока кто-то не положил ему на плечо руку, и он увидел перед собой серьезные, вежливые лица двух полицейских, одетых в штатское.
— Очень сожалеем, что помешали вам развлекаться, сэр. Но мы бы хотели, чтобы вы прошли с нами и ответили на несколько вопросов.
Это было похоже на плохую детективную историю, особенно в сравнении с тем, что он только что видел. Когда он заговорил, его голос звучал трогательно и даже немного легкомысленно.
— А здесь я на них не могу ответить?
— Боюсь, что нет, сэр. Видите ли, нам было поручено только доставить вас.
— За что вы меня арестовываете?
— Может, было бы удобнее, если бы мы ответили на этот вопрос на улице, сэр?
— Думаю, вы правы. Мне нужно взять свое пальто.
— Оно уже ждет вас в вестибюле, сэр. — Полицейский почесал свои небольшие усики. — Мы взяли на себя смелость…
Себастьян Очинек оглянулся вокруг на других людей в партере, но все устремились в бар, изучали свои программки и болтали между собой.
— Понятно, — сказал он. — Что ж… — Он встал, повел плечами. — Вы знаете, что я менеджер мисс Перссон. В газетах напечатают, что меня арестовали.
— Это еще не арест, сэр. А просьба помочь. Только лишь.
— Ну, тогда, я думаю, мне можно досмотреть пьесу до конца?
— Дело срочное, сэр.
Очинек вздохнул. Он бросил последний взгляд на занавес, последний раз вдохнул воздух театра и вышел через боковые двери.
Летающая лодка
Огромная летающая серая лодка маневрировала на двух пропеллерах, расположенных впереди с внешней стороны, разворачиваясь на мелководье, пока не повернулась носом в сторону просторов голубого озера. Если бы не рябь, которая шла от движения острых углов лопастей, поверхность озера была бы совсем гладкой, блестящей и спокойной. Грохот моторов лодки «Куртисс-Победитель», раздававшийся над озером ранним утром, заглушил все остальные звуки. Лодка была марки «Дорньер», на крыльях у нее было установлено впритык один к одному двенадцать охлаждаемых жидкостью моторов по 600 лошадиных сил каждый.