Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

– Портки ему подтяни, – скомандовала Стефэ, наводя красоту перед зеркалом.

Форма одежды младшего Лавренко была приведена в порядок, Тимофей отряхнул собственные парадные галифе. Выходить уже скоро. Мероприятие торжественное, а опаздывать учащийся Военно-гражданского института товарищ Лавренко-средний не любил. Впрочем, Стефэния Лавренко опаздывать тоже страшно не любила, наверняка вовремя доберемся. Тут не очень-то и далеко – через Крымский мост, а там еще минут десять. Правда, погодка того…

Снег за окном валил все гуще. Утопала в сугробах Москва, на этот новый, 1947 год каждый столичный прохожий – вылитый Дед Мороз. Квартировали Лавренко в Хвостовом переулке, выделили две комнаты, как семейным, да и квартира отличная: все свои, спецучащиеся и спецслужащие. Кто-то все время в командировках, свобода на кухне и в иных местах, но и с квартирной взаимопомощью полный порядок.

Сейчас вон одна Мари Сергеевна с детьми на хозяйстве остается. Тимофей им елку укрепил, а то пацаны два раза опрокидывали, силясь звезду на верхушку водрузить. Стефэ великолепный кукурузный пирог испекла, но то уже будет после собрания-концерта, чисто домашняя часть.

Хорошая квартира, повезло с жильем, тут ничего не скажешь. Батя уже трижды из Харькова в командировки приезжал, ночевал с удобством, с внуком возился, портреты на стене смотрел. О войне много говорили, о будущем…

В коридоре сокрушительно засигналил дверной звонок. Сигнальную систему сосед Армен поставил, он флотский, привычки тамошние. Тимофеич на диване залег за валик, бдительно выставил пистоль.

– Сейчас открою, – сказал Тимофей, накидывая китель.

Жена от зеркала смотрела слегка встревоженно: у своих жильцов ключи, гостей не ждали, случайно или… Нет, для вызовов на службу телефон имеется, едва ли посыльные бегать будут.

Тимофей прошел по коридору, машинально крутанул колесо висящего на стене велосипеда – отличный у капитана транспорт, летом цены такому нет.

В дверь снова позвонили. Тимофей переждал оглушительное дребезжание и поинтересовался:

– И к кому это?

– К Лавренко! У вас туточки не указано, кому сколько трезвонить, оцим-поцим. Передайте: знакомая, сослуживица, проездом, жаждет видеть, соскучилась зверски.

Тимофей хмыкнул и убрал ладонь с заткнутого на спине за пояс галифе вальтера. Не узнала. А саму узнать просто: та же томность в голосе, уж не говоря о словечках неистребимых.

Тимофей снял цепочку и открыл дверь.

– Заходи, гостья дорогая, сослуживица.

– А я думаю: он, не он? Заматерел! – ослепительно улыбнулась гостья.

Выглядела Лиза-Лизавета шикарнейше: шуба, сияющая снежинками-бриллиантами, лицо киноактрисы, локоны уложенные, но все те же – дерзко-рыжие. Шагнула в облаке холода и духов, перестукнула каблучками, сбивая снег.

– Как твоя? Можно сунуться?

– Чего же нет? У моей нервы железные.

Показывал фарватер по коридору. Лизавета с любопытством вертела головой, но накрашенную губу не оттопыривала. Слухи до Тимофея доходили: работает старая знакомая, да так успешно, что уже и слегка легендой успела стать. По той линии службы, что совсем уж закрытая, но косвенно догадаться кое о чем можно. Уж точно не в московских коммуналках Лизавета воевала, не тот профиль.

– Здесь, значит?

Гостья сделала малопонятное движение, прихватывая полу шубы. В следующее мгновение она впорхнула в комнату, с ходу упала на одно колено и простерла руки:

– Прости! Прости шалую, неприличную девушку! Да, искушала, соблазняла, был грех. Но я же не знала и не ведала!

Тимофей подозревал нечто вроде этакого, но чтоб так вопиюще и театрально, во весь голос… У Тимофеича от изумления аж браунинг из рук вывалился, у Стефэ тоже вид был ошарашенный.

– Сдуру то было. Эх, божечки, оцим-поцим, не в себе была, – продолжала каяться гостья. – А он говорит: «Я женатый». Весь такой железный, сплошь сталь с металлом. Меня потом совесть так мучила, так мучила. Да как никогда больше в жизни, вот крест даю…

Коленопреклоненная красавица крестилась изящно и истово. Вся эта ерунда в сочетании с шубой, орденом на платье и искренне сияющими слезами глазами выглядела так странно – прямо не передать.

Но Стефэ уже пришла в себя, засмеялась:

– Вставайте, гражданочка. Незнание прощаю. Тем более Тимофей иной раз и дурит, но уж точно не по части красавиц. А если что, так у меня сковорода есть. Чугун дореволюционный, весу, как в том «тигре».

– Учту, но тут я уж точно мимо. – Лизавета поднялась. – Рада вас видеть здоровыми и бодрыми. Повзрослел Тимофей Артемович, что да, то да.

– Сама-то тоже уже не девчушка, – парировал Тимофей. – Расцвела, почти и не узнать.

– Ой, оцим-поцим, с ходу же признал. Не утерял цепкости глаза. А это, значит, Тимофеич? Дадите рассмотреть? Чаем напоите?

– Мы бы с радостью, но уходить нужно, – замялась Стефэ.

– У меня машина на улице. Водитель – бывший летчик. Подвезем. И если вам в клуб на Хамовники, так и вообще будет по пути, – невзначай упомянула хитрая рыжая гостья.

– Удивительное совпадение, – подивился Тимофей. – Пойду чайник поставлю.

Сидели, пили чай. Гостья держала на коленях Тимофеича, тот изучал орден на шикарном платье – у папки Красного Знамени не имелось.

– Тима, тут все свои. Посоветоваться думаю. А ты вроде мой «крестный», – сказала Лизавета.

– Ну уж и «крестный». Бегали-воевали, ты из нагана тогда тоже давала жару, – усмехнулся Тимофей.

– Что говорить, там все хлопцы славные подобрались. Но пендаля в нужную сторону той шалаве именно ты отвесил. Вспоминала часто. Собственно, у меня все равно никого не осталось, шоб о личном посоветоваться. Ты умный, все знаешь, обо всем догадываешься.

– Да откуда же «все»? К слухам прислушиваться привычки не имею, – заверил Тимофей.

– От то шоб я околела! Какие слухи?! Просто скажи, что думаешь.

– Да ты все наверняка и сама решила. Что тут скажешь? Высотный полет та еще штука. Тут и личные способности нужно иметь, и склонность к виртуозному пилотированию. У тебя вроде как все имеется. Про него даже и не говорю, – очень общо сказал Тимофей.

– Верно. Но и еще кое-что прошу учесть, – уже без всякого южно-одесского устарелого акцента продолжила Лизавета. – Хочу изловчиться и отпуск взять. По семейно-личным обстоятельствам. Года на полтора.

Гостья чуть заметно качнула на колене Тимофеича, увлеченного кусманом мамалыжного пирога.

– Извини, я в ваших службах мало понимаю, но это – самое нужное. Тут и думать нечего, – очень вовремя сказала Стефэ.

Тимофей кивнул.

– Вот я тоже к тому очень склоняюсь, – вроде бы с облегчением призналась Лизавета. – Но потом на службу! Жиреть дома мне никак нельзя!

– Это я, что ли, жирею? – возмутилась Стефэ.

– Ты-то здесь при чем? – всплеснула холеными руками гостья. – Ты же поступать в институт на следующий год собираешься, готовишься. И вообще такая куколка, оцим-поцим, даже втрое красивее, чем рассказывают. Кстати, вам письмо поручено передать. Тоже от красавицы, только та нравом еще построже товарища Лавренко.

На конверте угадывался округлый почерк Марины Шведовой.

– Как там, в их городке? – не удержался Тимофей.

– Да как… Непросто. Как и везде. Но поможем, а как же иначе, – улыбнулась Лизавета.

Нужно будет ей сказать, чтобы пудрилась и губы красила чуть иначе. Понятно, разницу только очень наблюдательный человек уловит, но все же моды раскраски дам здешние и тамошние – разные. Но это потом, сейчас ехать нужно. Какие бы гости не приходили-приезжали, а опаздывать на торжественную часть нехорошо. Сам генерал в клубе будет, а это обязывает. Особенно некоторых.

Уже выходили из квартиры, когда Лизавета узрела стоящую у дверей саперку.

– Та щоб мне щас сдохнуть! Та самая?!

– Ну, а чего же, мы с Тимофеичем снег на крыльце чистим, там на ступеньках скользко. Пусть малый привыкает. Ну и вообще, лопатка в хозяйстве нужна, мало ли… Пошли-пошли, опаздываем…