Тина Ребер - Любовь не по сценарию
– Мы с Райаном – обычные люди, совсем как вы, – отрезала я. – Если он работает актером, это еще не значит, что он отказался от личной жизни. У вас есть право на уединение. И у нас тоже.
Лживые обвинения, пугающее поведение Кайла, таящиеся у дома папарацци и разлука с Райаном сводили меня с ума. Я не могла дождаться, когда же полечу во Флориду греться с любимым на солнышке.
* * *До встречи с ним оставалось перетерпеть всего восемь часов и два перелета. Я стянула белую блузку и задумалась, какое надеть пальто. За окном было не так уж холодно – двадцать семь градусов, но в Майами будет за семьдесят[25]. Я надела поверх футболки тонкий джемпер, решив утеплиться в несколько слоев.
Проверив, заперта ли задняя дверь, я покатила чемодан по переулку. Конечно, откуда ни возьмись нарисовались Джимми Поп и еще двое фотографов, рассчитывавшие подловить меня на каком-нибудь промахе. Только этого мне не хватало – очередной фотографии в топке бульварной лжи.
Знали бы в этих журналах, сколько жизней они разрушили своими выдумками и клеветой. Какой жалкий способ зарабатывать на жизнь! Я ненавидела их и всех, кто на них работал.
– Приятного, счастливого пути, мисс Тарин, – пожелал мне Джимми.
– Спасибо, Джимми, – поблагодарила я его за доброту короткой улыбкой.
Он держал камеру объективом вниз – единственный из фотографов, кто давал мне секунду передышки. Поскольку я уезжала, трое папарацци побрели прочь, им больше незачем было стеречь мою дверь.
Я прокатила чемодан по мокрому асфальту и остановилась у входа в переулок, где после снегопада остались подтаявшие и расползавшиеся сугробы. Пачкать чемодан не хотелось, а от колесиков здесь толку не было. Последние несколько шагов до улицы я одолела не торопясь: на холодном февральском ветру кое-где опять намерз лед, и я заранее представляла, как растянусь на скользком асфальте.
Приподняв чемодан над сугробом, я осмотрела Малберри-стрит – нет ли машин.
Ужас – абсолютный ужас – ожег меня, и я застыла на месте, подавив вопль.
Адреналин хлынул в кровь при виде ее – Анжелики, сидевшей в старом синем «плимуте» в каких-нибудь шестидесяти футах. Страх пронзил меня, словно горячий нож – мягкое масло. Она вышла из тюрьмы и ждет меня!
Наши глаза встретились; порыв ее ненависти чуть не сбил меня с ног. Пришло ее время: минута, которой она дожидалась, чтобы наконец убрать меня с дороги.
Я заметила, как ее рука потянулась к переключателю передач. Избыточные усилия, чтобы порвать меня на куски. Тяжелый стальной бампер и сокрушающая тяжесть старой машины расплющат меня не хуже катка. Видавший виды «плимут» отвернул от поребрика и медленно покатил к знаку остановки.
Я молниеносно прикинула, успею ли с чемоданом пересечь мокрую скользкую улицу, прежде чем до меня доберутся. На тротуаре было не лучше, а до задней двери не добежать; к тому же я торопилась на самолет. Выбора не оставалось: единственное спасение – моя машина на стоянке.
Прикипев к ней взглядом, я шагнула на проезжую часть. Может, Анжелика меня и собьет, но не будет гордиться тем, что заставила меня опустить взгляд. Не стану разыгрывать перед ней труса!
Я была уже на середине улицы, а она не сдвинулась ни на дюйм. Почему не мчится ко мне? Я ждала, что преследовательница вдавит педаль газа и ринется в мою сторону.
Я позволила себе бросить взгляд на противоположную сторону улицы, и тут перед глазами мелькнула серебристая полоса. «Плимут» стоит на месте, откуда же этот визг шин?
Режущая боль в животе – такой я не испытывала никогда в жизни. Врезавшийся в меня таран мгновенно вышиб воздух из легких. Пальцы сами выпустили кожаную ручку чемодана, подбородок с силой ударился о что-то холодное и твердое. Щека впечаталась в мерцающее серебро.
Точно так же, как было, когда я наблюдала за сценой с избиением Райана, меня как будто потянуло веревками в разные стороны. Затем возникло ощущение полета. Зачем я кувыркаюсь?
Боль вернулась, на этот раз она прострелила левую руку до плеча. Я, мокрая и холодная, смотрела на свою пролетавшую перед глазами жизнь.
Последним, что я услышала, было звяканье выпавших из моего кармана ключей.
Потом… все стало темно.
Глава 31
Сбитая с ног
Я различила шепот темного призрака: «Не дышит». Затем к моим губам прижались его губы. Теплое дыхание призрака было застойным, лишенным жизни, с привкусом крови и сигарет. Силу его я ощутила, когда он защемил мне нос.
«Ох, больно! Полегче!»
Ветер, который он вдувал мне в легкие, обжигал грудь огнем.
– О господи, господи! – вскрикивал женский голос.
Голову женщины окружал радужный нимб.
– Я тормозила! – всхлипывала она.
– Не тревожься, ангел небесный, все хорошо, – хотела сказать я, но слов не было.
Мне хотелось, чтобы она успокоилась, перестала плакать. Почему я не могу с ней поговорить?
– Мисс Тарин? – крикнул мужской голос, вдувая мне в грудь очередную порцию жгучего ветра.
Третий вдох переполнил мне душу, и я ощутила, как моя грудь поднимается к свету. Ветер опалил меня изнутри, и я зажмурилась от боли.
Все вновь потемнело: тело требовало еще воздуха. Распахнув рот и глаза, я сама втянула его в легкие. Я снова и снова хватала воздух ртом, не в силах насытиться.
Перед глазами все кружилось и расплывалось; лица, смотревшие на меня сверху, терялись в тумане. Одни я видела как бы сбоку, другие вверх ногами. Как странно! Я пыталась объяснить себе необычный ракурс, но жжение в груди и вкус крови во рту сбивали с мысли. Кто эти люди? Почему я лежу на улице?
Я повернула голову, чтобы рассмотреть говорившего со мной. Это оказался Джимми Поп. Он стоял рядом на коленях.
– Ох, мисс Тарин! – воскликнул он и тут же заорал: – Не снимайте ее!
Он попытался заслонить меня собой.
Я хотела встать – не дело лежать на холодном снегу посреди улицы. Стоило шевельнуться, и в груди взорвалась боль, отозвавшаяся ниже до бедер.
Вдали завывали сирены, звук приближался.
– Не двигайтесь, не двигайтесь, лежите тихо, – прикрикнул на меня другой голос.
Сирены выли все ближе и громче, я видела в луже отражение красных и синих вспышек.
– Джимми, – выдавила я сквозь забившую горло кровь. – Джимми…
Старый итальянец взирал на меня сквозь слезы, морща лицо.
– В сумочке, – выговорила я, – мобильник. Позвонить Райану.
– Отойдите, все отойдите!
В поле зрения появилось новое лицо, тоже перевернутое. Я ощутила кожу перчаток у себя на висках.
– Не пытайтесь шевелиться, – предостерег мужчина. – Как вас зовут?
– Тарин… – Я попыталась сглотнуть. До чего же мерзкий вкус у крови. – Тарин… Митчелл.
– Тарин, я из полиции, Карлтон. «Скорая» едет. У вас есть аллергия на лекарства?
– Нет.
При мысли, что помощь скоро прибудет, мне стало легче.
– Вы можете рассказать, что произошло? – спросил полицейский.
Краем глаза я видела, что Джимми Поп уже достал мой телефон и вместе с другим мужчиной копается в нем. Дали бы мне, я позвонила бы Райану сама.
– Дайте, – слабо попросила я, протянув к ним руку.
– Тарин! Вы помните, что случилось? – настойчиво повторил Карлтон.
– Я… переходила улицу. Она… в машине… ждала.
Я шевельнула левой рукой, чтобы показать, где стояла машина Анжелики, и в локте разлилась боль. Должно быть, сломана.
– Я не видела…
Я старалась проглотить кровь, заклеивавшую мне рот.
– О, мистер Райан, мистер Райан! Это Джимми. О, приезжайте. Приезжайте скорее! Мисс Тарин, ее машина сбила. Ох, какое несчастье! – Джимми разрыдался.
Новая сирена добавила шума и сумятицы. Казалось, завывания надвигались на меня со всех сторон, и все звучали по-разному.
– Я жива, – промычала я в надежде, что Джимми повторит это Райану.
Полицейский, придерживая мне голову, продолжал задавать вопросы.
– Да, противозачаточные таблетки, – ответила я на вопрос, принимаю ли какие-нибудь лекарства.
Кто-то укрыл меня одеялом. Я слышала, как Джимми говорит в телефон:
– Она разговаривает с полицией.
По крайней мере, Райан поймет, что я жива. «Ох, Райан!» – безмолвно кричала я.
– «Скорая» прибыла. Вы приезжайте сейчас же, – приказал Джимми. – Я не знаю. Выясню.
Я радовалась, что полиция разогнала собравшуюся толпу. Слишком много всего навалилось, это сбивало с толку.
– Назовите свое имя, – велел новый голос.
Обтянутая латексом рука сменила руки полицейского, и я уставилась в новое перевернутое лицо. Теперь мной занялся санитар.
– Тарин Митчелл. – Я кое-как разлепила губы, попыталась соскрести с них кровь.
Говорить непомерно большими, распухшими губами было непривычно. Правая рука почти не болела.
– Мне двадцать семь, – ответила я на вопрос о возрасте.
Санитар повторил вопросы о лекарствах и аллергии. «Лучше бы убрали меня с проклятой холодной улицы!» – чуть не вырвалось у меня. На голову мне натянули что-то вроде воротника из красной резины. Когда он сдавил мне щеки, я ощутила приступ клаустрофобии. Теперь мне не видно было Джимми Попа и телефона, связывавшего меня с Райаном.
