Дмитрий Селин - Судьба наизнанку
— Что задумался? — Николай отвлёк Мишина от воспоминаний.
— Да так, — Алексей всё крутил в руках пустую чашку, — мы движемся в сторону совка, как бы нам этого не хотелось. Как говорится, нельзя жить в обществе и быть свободным от него.
— Классиков вспомнил? — прищурился Меркушев, — только не тех! Вот тебе другая цитата, из Высоцкого, — "те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме" и ещё одна, оттуда же – "настоящих буйных мало, вот и нету вожаков!" Что к нам уже не относится, а? Только подумай, прежде чем отвечать!
Алексей поставил чашку на стол, опёрся подбородком на сплетённые в замок ладони, упёршись локтями на самый край столешницы, и долго-долго смотрел куда-то в пространство, мимо левого уха Меркушева.
— Интересная у нас с тобой дискуссия, получается, — наконец сказал Мишин, переведя взгляд на лицо Николая, — как-то мимо, боком, но всё-таки вышли на самую главную причину нашего сегодняшнего положения. Нашлись у нас летом "настоящие буйные", сами вожаками стали. Так?
Николай молча кивнул, ожидая продолжения столь неожиданно повернувшего разговора.
— Самое интересное, что ранее никто не мог сказать о деятелях, совершивших фактически государственный переворот, хоть что-нибудь положительное. В смысле государственной мудрости, я имею в виду, — пояснил Алексей, — вот кто такой был, например, Червоненко? Вполне заурядный по постсоветским меркам олигарх-силовик, наша местная разновидность российского Путина. Вспомни – всё у него было! Бабло и почёт и уважуха. Рулил себе уже устоявшейся системой и в ус не дул. Чего ему не хватало? Почему он сам в самолёт не запрыгнул, а вместе с другом детства Пилипко переворот замутил, а?
— Ты говоришь так, как будто у тебя есть ответ, — заметил внимательно слушавший старого друга Николай.
— Не ответ, нет, — махнул рукой Алексей, — так, очередная безумная догадка. На которую, кстати, ты только сейчас меня натолкнул.
— Да ну? Польщён, польщён, — улыбнулся Меркушев, устраиваясь на стуле поудобнее. Иногда Алексей на основе буквально горстки собранных фактов мог сконструировать самую настоящую теорию и сделать далеко идущие выводы, — так что же подвигло наших боссов на подвиги? Нетерпение замученной совести?
— Нет, — в ответ улыбнулся Мишин, — это было бы слишком банально и просто. Все гораздо сложнее, а может совсем наоборот – гораздо проще.
Он помолчал, посмотрел бросил взгляд налево-направо.
— Как пишется в некоторых умных книгах, человек не может противостоять выбравшей его нечеловеческой воле. Нечеловеческой воле нечеловеческого существа, то бишь, в нашем конкретном случае, воле чёрного уицраора, доселе слабого детища красного Жругра. Истинного хозяина советской страны.
— Н-да, — только и сказал Меркушев, — однако, занесло тебя в дебри. Может, хоть чем-нибудь мотивируешь?
— Легко! — Алексей даже вскочил с кресла и вышел из-за стола секретаря в свободное пространство приёмной. Николай, повернувшись, с любопытством смотрел как Мишин расхаживает от одной двери до другой, буквально на ходу формулируя доказательства своей безумной гипотезы, точно следуя известному высказыванию Нильса Бора
— Смотри, как всё в ёлочку укладывается, если принять за канву событий схему мира Даниила Андреева. Мы там, у себя в будущем, были на периферии, согласись, украинского и русского эгрегоров. То есть были обьектом, а не субьектом, верно? Ну что здесь у нас когда-либо решалось? Всё шло из Москвы или Киева. И вот, в одну далеко не прекрасную ночь, мы вылетаем из своего упорядоченного бытия и шлёпаемся в глубине владений эгрегора советского. Пока находящегося на подъеме и весьма агрессивного. Что получилось в ночь на 22 июня – мы УЖЕ вышли из сферы влияния тех, незримо управляющих нашим обществом сил, но ЕЩЁ не попали под воздействие эгрегора, ну или уицраора, СССР.
— Почему? — спросил Николай.
— Можно сказать, у нас другой частотный диапазон, — Алексей остановился у двери в кабинет, развернулся лицом к Николаю, — слишком далёкий от советского бытия. Ушла частота, так сказать, за последующие семьдесят лет. Мы просто НЕ ВОСПРИНИМАЕМ красного Жругра. Да, он мог и может ещё, наверное, прогнуть нас под себя, но не сразу. На это требуется время! А его забронзовевший в победах Жругр бездарно уже упустил. Может, всё в самые первые часы решилось. В первые сутки – по-любому.
— Кем решилось? — запротестовал против подобной безапелляционности Меркушев, — и кто такой чёрный уицраор, откуда он на нашу голову взялся?
— Как откуда? — слегка удивился подобной неосведомлённости Мишин, — всё оттуда же, откуда все они появляются – отпочковался от красного жругра в недалёком прошлом, сразу после революции. Андреев писал, что красный Жругр смог прибить своего чёрного отпрыска только в сорок пятом, после разгрома Германии, а пока антисоветский потомок ещё жив и даже нашёл себе незанятую папой поляну, то есть нас. Повезло пацану, как некоторым олигархам в наше время – успел оказаться в нужном месте в нужное время. Собственно, после того, как жругрит перекочевал к нам, всё и завертелось. Солнце наше, барственный мент Червоненко, вдруг резко прозрел и стал за общественное благо бороться, а бывший главпуровец Пилипко ему в этом яростно помогать. Всё очень просто – жругрит выбрал их своими человекоорудиями, инвольтировал в них волю и порыв к власти. А дальше – дело техники и приказов соответствующим подразделениям. Вот, в общих чертах, как всё получилось.
— Н-да, — ещё раз сказал Меркушев, потрясённый услышанным, демонстративно закинул голову и стал внимательно изучать подвесной потолок, — давай больше здесь на эти темы разговаривать не будем, а вечерком соберёмся и всё обсудим.
— Давай, — легко согласился Алексей.
Но этим планам уже не суждено было сбыться.
На площади Свободы любой, даже незначительный по городским меркам ветерок воспринимается совершенно иначе, чем в стиснутом многоэтажном пространстве дворов и даже центральных улиц. Открытое, многосотметровое асфальтированное детище советских архитекторов времён первого НЭПа позволяет беспрепятственно нестись воздушным потокам. Как сейчас восточному ветру – от Сумской, мимо дворца пионеров, чуть задевая одинокую ленинскую фигуру и лишь притормозив в кронах деревьев радиального парка, со всего размаху размазать снежинки на фронтоне Госпрома. Закрутившись вихрем, унестись обратно – мимо Университета, укутав его, как и весь город в снежную шаль, к памятнику вождю, как всегда устремившему руку в светлое будущее, напутствуя в долгий жизненный путь собравшихся у его подножия граждан.
— Трудящиеся Харькова заслуживают лучшей жизни! — с натугой орал в микрофон очередной озябший оратор, пробивая усиленным голосом до припаркованных на перекрытом проспекте Правды автобусов с тщательно зашторенными окнами – в то время, как нашим трудом…
Мягко хлопнула дверь, отсекая заползающие в салон вместе с ноябрьским холодом призывы в очередной раз всё отнять и поделить по правильно понимаемой справедливости. Олег привычным движением стряхнул снег с шапки-ушанки, найденной безвестными тыловиками ещё в советских запасах и быстрым шагом прошёл мимо пустых передних сидений к импровизированному штабу в средней части "Икаруса". На месте двух рядов демонтированных сидений были установлены раскладные столы, крепко привинченные к оставшимся на полу салона креплениям. С переднего края столов кресла были развёрнуты против движения, образуя своего рода мини-купе, где за устланными бумагами столешницами нещадно дымили крепкими папиросами полковые отцы-командиры, внимательно рассматривая на мониторах тактических ноутбуков транслируемую с площади многоракурсную картинку. Командный состав присутствовал почти в полном составе, втроём. Начштаба Рохлин Иван Сергеевич в данный момент вместе с первым батальоном двигался в сторону Лозовой, где ошалевшее от количества вышедших на митинг коммунистов городское начальство в полной истерике затребовало от Харькова срочной подмоги. "А то мало ли шо" с истинно хохляцкой непосредственностью закончил разговор мэр Лозовой с оперативным дежурным штаба Сил Обороны. Кроме дежурного, поднявшийся в августе из простых начальников отдела районной администрации до мэрского кресла Денис Владимирович Нечипоренко успел за полчаса переговорить с некоторыми весьма влиятельными людьми в секретариате премьера, с которыми его связывали давние и весьма доброжелательные отношения. В результате кратких, но конструктивных переговоров на самом верху, командованию был отдан приказ выделить в распоряжение районного УВД необходимый наряд сил. Самое неприятное в данной ситуации для харьковских властей было то, что найти столь желанный Нечипоренко резерв, оказалось не так-то просто. В связи с наступившими советскими праздниками было принято усилить охрану административной границы и практически все боеспособные части Сил Обороны в количестве одной дивизии и приданных армейцам милицейских подразделений были развёрнуты по периметру области. Привлекать для охраны правопорядка в населённых пунктах харьковских курсантов, было признано нецелесообразным, прежде всего по тактическим соображениям. Они, вместе с оставшимися в столичном городе частями первой дивизии, составляли оперативный резерв военного командования. Военнослужащих Учебного Центра, созданного на базе бывшей миротворческой бригады, вывести на улицы было неправильно политически и, следовательно, стратегически. Мало ли чем закончатся осенние праздники, а прерывать нормальную военную учёбу на бессмысленное топтание улиц и неизбежное в таких случаях расслабление было бы верхом чиновничьей глупости. Бессмысленным разбазариванием на деле весьма скудных республиканских ресурсов. В общем, получилось так, что единственным более-менее свободным в оперативном плане подразделением оказался полк особого назначения. Куда свели всех бывших и состоящих на службе спецназовцев, омоновцев, десантников и прочих мастеров необщевойскового боя. Вне зависимости от бывшей государственной принадлежности, годных по состоянию здоровья и не защищённых бронью редких для ныне окружающего Харьков мира знаний и умений.
