Вадим Давыдов - Киммерийская крепость
— Да, сэнсэй, — Гурьев благодарно поклонился.
Стояла отличная погода, дни были длинными, а ночи – короткими, и потому времени для тренировок не хватало. Вопреки объективным помехам, за две недели Гурьев сильно продвинулся вперёд – научился рубить настоящие головы. На какие только ухищрения не пускался прежде Мишима, чтобы привести чучела для упражнений с мечом к некоему подобию человеческих тел! Воистину, его изобретательность не ведала границ. Но ученик вырос.
С конца семнадцатого года в Москве никогда не было перебоев с трупами. Даже когда «чека» слегка утихомирилась, некоторые весьма специфические знакомства Николая Петровича Кима открывали ему доступ в самые невероятные места столицы. Например, морги. И не только обыкновенные, больничные, но и тюремные.
Гурьев давно научился превращать для себя любое занятие с Мишимой – что бы ни приходилось ему делать – в удовольствие. Собственно, это было самым первым навыком, без которого его дальнейшее обучение вряд ли могло быть успешным. Однако то, чем приходилось заниматься в эти дни, вернее, ночи, было качественным скачком. Гурьев не раз дрался до крови – не до юшки, до крови, и не раз его противники отправлялись в глубокий, иногда многочасовый нокаут. Но убивать ему пока не доводилось. Пока. А разделывать мечом покойников – и подавно. Но сэнсэй был настолько же неумолим, насколько терпелив. Как никогда. Надо – значит, надо. Пришлось научиться. Правда, с удовольствием не складывалось никак, и Гурьев после каждого урока отмокал в ванне по часу, а то и больше. Впрочем, человек – редкостная скотина: привыкает практически ко всему.
Мишима отпустил хватку только тогда, когда решил, что Гурьев готов. И события не заставили себя ждать.
Вечер складывался удачно. Гурьев закончил партию, получил выигрыш и посмотрел туда, где маячил у стола Флинт, пытаясь дотянуться без скамеечки до шара, лежащего почти в центре стола. Ухо уловило явный звуковой диссонанс, и Гурьев, расфокусировав зрение и тем самым увеличив угол обзора, увидел, как давешний громила, не пряча намерений, надвигается на него. Гурьев развернулся, запрыгнул на стол и уселся поудобнее, опершись на кий. Сняв очки, он близоруко прищурился и просиял:
— А, дружище. Давно не виделись. Как жизнь?
— Сёння не побегаешь, шустряк, — пообещал бандит и схватил Гурьева за рукав.
Гурьев подмигнул даже не бледному, а серому Флинту, которого зажали с двух сторон, и соскочил на пол:
— Ну, пойдём на воздух. А то жарко тут что-то.
Теперь бандиты, оставив Флинта, взяли Гурьева в «коробочку»: двое по бокам, один впереди и один сзади. В таком составе они оказались на заднем дворе.
— Бить будете, да? — дрожащим голосом спросил Гурьев.
— Поучим маленько, — с некоторым оттенком благодушия проворчал бандит, отступая на шаг и поплёвывая на ладони.
— Ты добрый, — Гурьев медленно вдохнул воздух животом и приготовился.
Это хорошо, что ты добрый, подумал он. Умрёшь быстро.
В следующий момент шея бандита непостижимым образом оказалась зажатой между ног Гурьева. Раздался противный хруст, и бандит начал оседать. Ещё до того, как тело коснулось земли, двое других, думавших, что они держат Гурьева, тоже отправились в Пустоту: один – с вбитым внутрь черепа носом, второй – с размозжённой гортанью. Всё – беззвучно и практически бескровно. Так, как учил Нисиро-о-сэнсэй.
Мишима осторожно опустил на землю четвёртого, стоявшего на атанде, и скользнул к месту схватки. Осмотрев трупы, повернул голову к Гурьеву:
— Хорошо. Но на будущее – работай молча, не болтай. Сбиваешь дыхание.
— Прости, сэнсэй. — Гурьев покаянно склонил голову набок.
Схватка принесла возбуждение, ранее им не испытанное. Гурьеву потребовалось почти две минуты, чтобы прийти в норму. Не было ни страха, ни жалости. Они сами выбрали смерть, подумал он. Сейчас или позже – никакой разницы. Я – только провожатый.
Когда четвёртый из бандитской команды открыл глаза, то решил, что находится в аду: было темно, воняло какой-то дрянью, а над ним склонились два аспидно-чёрных лика с глазами, но без ртов, носов и ушей. Бандит хотел крикнуть, но из горла просочился лишь тоненький, едва слышный писк. В то же мгновение на его лицо легла жёсткая рука, холодная и шершавая, как наждак:
— Лишний звук – смерть. Имя.
— Х-х-х-х-х-х…
— Имя, — пощёчина была странно беззвучной, но очень болезненной.
— Ми-и-и-и-и-ня… — по физиономии бандита покатились слёзы. — Не убива-а-а-а-айте…
Страшные безносо-безгубые рожи обменялись быстрыми взглядами. Новая пощёчина, такая же беззвучная, положила конец причитаниям:
— Приведёшь к Гире – останешься жив. Думай быстро и правильно.
— Приведу, приведу, господа хорошие, приведу, — зачастил Миня, мелко кивая и дёргаясь всем телом. — Приведу, приведу, Христом-богом клянуся, приведу!
— Встать. Идти прямо. Смотреть вперёд.
За забором стояла пролётка. Лошадь мирно хрупала овсом из торбы, подвешенной на морде. Мишима снял мешок и взлетел на козлы, а Гурьев втолкнул Миню под крытый верх и, придавив плечом, буднично поинтересовался:
— Куда едем?
— Ма-а-а-а-рррь… Ик… Р-р-ро-о-о-о…
— Сэнсэй.
— Хай, — по-японски ответил Мишима.
Дорога заняла почти час. Гиря квартировал в просторном доме с высоким забором, за которым наверняка пряталась парочка внушительных зверюшек. Мишиму это не остановило. Он перемахнул через забор, и секунду спустя до Гурьева донёсся короткий, сразу же оборвавшийся взвизг, почти неразличимый в ночном разноголосье. Калитка бесшумно распахнулась, и Гурьев, словно тень, просочился внутрь.
В доме было весело: карты азартно хлопались на стол, самогон был прозрачен, поросёнка только что принесли и поставили на угол, чтобы не мешал солидным людям делать ставки. Гурьева и Мишиму заметили только тогда, когда голова сдающего вдруг выпучила глаза и отделилась от туловища, и вверх ударила тугая алая струя.
Это нельзя было назвать боем – никто из бандитов не успел оказать осмысленного сопротивления. Два призрака промчались по дому, оставив после себя одиннадцать мёртвых тел. Двух проституток, залитых кровью с ног до головы и потерявших сознание, выволокли наружу и положили у забора.
Мишима принёс из пролётки чистую одежду, спокойно разделся донага и помог раздеться Гурьеву. Он явно нуждался в помощи учителя – так технично выходить из боевого транса, как это делал Мишима, Гурьев пока ещё не умел. Всё когда-нибудь происходит в первый раз, отстранённо подумал он, зачем-то тщательно сворачивая залитый кровью комбинезон из толстой хлопковой ткани.
Мишима аккуратно вытер мечи, вложил в ножны и завернул в полотно. Посмотрев на Гурьева, чуть раздвинул губы в улыбке и произнёс:
— Всё было правильно. Приведи этого сюда.
Гурьев выволок Миню из экипажа, двумя тычками привёл в некоторое слабое подобие осознания окружающего мира и поставил перед Мишимой. Тот уже успел натянуть чистую маску:
— Сейчас будет пожар. Ты успеешь убежать. Если кто-то захочет повторить путь твоего хозяина, мы придём опять. Они зажарятся живыми. Ты понял.
Миня икнул, сел на колени и начал блевать желчью. Гурьев поморщился и толкнул бандита ногой в плечо. Тот, продолжая утробно икать, послушно лёг и попытался слиться с утрамбованной землёй. Получилось неубедительно. Мишима подхватил свёрток с мечами и кивнул в сторону ворот: пора. В окнах дома плеснули первые длинные языки пламени.
Уже отъезжая от Марьиной Рощи, они услышали сумасшедший перезвон пожарных колокольчиков и вой клаксонов.
Скучная работа по заметанию следов была проделана тщательно, вовремя и, вероятно, безупречно, потому что никаких последствий не возникло. Вряд ли милиция слишком уж пристально интересовалась причиной такого счастья, как пропажа очередной банды. Заодно – эмпирическим способом – выяснилось, что Гиря со товарищи никакого отношения к чрезвычайке не имели, а являлись её «конкурентами». Добивались Гурьев с Мишимой того или нет, но большое человеческое спасибо они от гепеушников заслужили. Ирония, заключавшаяся в упомянутой коллизии, весьма Гурьева забавляла, оставляя учителя вполне равнодушным.
После исчезновения Гири и его шайки с московского горизонта, да ещё – таким образом, вопросы к Люксу – даже у тех, кто их имел или, по крайней мере, думал, что имеет – отпали сами собой. Разумеется, никому и в голову не пришло, что он проделал всё собственноручно. Но… Люкс и раньше пользовался репутацией немного странноватого парня: известно, что у каждого гения – свои причуды. Гурьев тщательно трудился над собственной легендой. Мишима курировал и направлял эту работу, используя её, как очередной этап совершенствования воина. Жизнь игрока имела определённые законы, полностью игнорировать которые не представлялось возможным. Пришлось научиться избегать необходимости употреблять внутрь горячительные напитки, например, что на практике оказалось далеко не таким уж лёгким делом. И вдыхать сахарную пудру вместо кокаина, убедительно изображая наркотическое опьянение. В этом вопросе Мишима был абсолютно и непоколебимо категоричен: твой организм ещё не достиг зрелости, поэтому – ни капли спиртного, ни пылинки «порошка», ни глотка дыма. Впрочем, Гурьев и сам никогда не интересовался «цветами зла»: его повседневность была так плотно заполнена тренировками и занятиями, что времени ни на что другое не оставалось. И те радости плотских утех, которые могли предоставить ему бабочки полусвета за его красивые глаза, — и за подарки, разумеется, — большого впечатления на Гурьева не произвели. Совсем это было не похоже на то, чего ему на самом деле хотелось. Да и время стояло такое, что подхватить дурную болезнь не стоило ровным счётом ничего. Здоровье дороже любых, даже самых изысканных, удовольствий. Это Гурьев усвоил очень давно и замечательно твёрдо. Другое интересовало Гурьева куда больше, а именно – люди. Люди – такие разные. Богатые и бедные, власть имущие и безгласные, весёлые и грустные, ипохондрики и жизнелюбы. Он подробно, стараясь ничего не упустить, пересказывал Мишиме свои впечатления, делился выводами, выслушивал комментарии и наставления учителя. Это было куда интереснее, чем все деньги и наслаждения, которые можно купить за звонкую монету.
