Гридень. Начало (СИ) - Старый Денис

— Сотник, пришло послание от твоего человека в стане Ивана Ростиславовича… — начал было докладывать десятник Богояра, но замялся.

Во дворе великокняжеского подворья было людно. Молодой парень засмотрелся на девицу с русой, плотной косой.

— Ну же? — потребовал сотник, приводя в чувство недавно назначенного десятником молодого воина.

— Иван Ростиславович идет в Киев, — десятник поймал взгляд своего наставника и командира. — Мы уходим?

— Мы остаемся! — жестко припечатал сотник. — Пора высказать все. А еще я повинен сам увидеть, как Иван, не заполучив помощи у великого князя, станет изгоем.

Глава 5

Только придя в лагерь дружины князя Ивана Ростиславовича я ощутил зверский голод. Отчего-то ранее не думал о еде, лишь пил, а сейчас… Я даже с некоторым интересом посматривал на Спирку, все же находя его слишком костлявым.

Шутка, конечно. И в декорациях средневековья, в котором я очутился, такие шутки не столь и веселы.

— Спирка, а Спирка, я вот думаю, если ты меч возьмешь, он тебя не перевесит — хмыкнул я.

Спирка, что-то обиженно пробурчал себе под нос.

— Ну смелее! Не слышу! — сказал я.

— А твое седалище такое толстое, что и в брони не поместится, — скороговоркой выкрикнул Спиридон и уже приготовился убегать.

— Я голодный, Спирка, очень голодный, так что лучше беги! — сказал я и наиграно оскалился.

И он побежал. Наивный средневековый дьячок.

Но кормить меня, действительно, не собирались, а распаковывать узлы, которые собирал Спиридон, и откуда доносились, еще больше распыляющие, аппетит ароматы, не хотелось. Оттуда еще что-то позвякивало, постукивало, и нужно вначале прояснить, чего такого спер дьячок у лжепопа Ильи, или даже из церкви прежде чем распаковывать тюки. Мало ли, обнаружиться нечто ценное, и кто-то узнает об этом, так после придется отбиваться от «дедов».

Вот интересно, а есть в дружине дедовщина? Наверное, что-то подобное должно быть. Или нет, и тут военное братство? Впрочем, там, где каждый воин постоянно с оружием в руках особо не поозорничаешь. Да чего там воин. В Берладе и ремесленники ходят с топорами. Хотя, как я успел понять, поголовного смертоубийства все же не происходит и какой-никакой, но закон на русских землях существует. Кому же хочется отдавать от двадцати до восьмидесяти гривен за то, что покалечил, или убил человека?

Если дедовщина, или ее нет, мне сие пока не известно. Я недавший клятву и для некоторых, может и для многих. Данный факт является очень даже важным. А для меня подобное создает проблемы в коммуникации. Если в обществе самых молодых воинов еще есть общение, то с другими, в такой роскоши отказано.

И что делать? Ну не подходить же, не бить в нос, а после, любуясь, как стекает кровь с улыбкой говорить:

— Давай поговорим.

Но из всего можно выживать и полезное. Если меня не замечают, то и хорошо, а еще лучше, что у меня острый слух и я слышу многие разговоры. А порой можно нарваться на весьма важные для меня темы.

— Продай шелом за две гривны, — говорил один ратник другому.

— А есть иное? — отвечал ему собеседник.

И вот только тогда, когда удавалось одним ухом слушать разговоры в дружине, у меня появилось хоть какое понимание в здешней финансовой системе. Вернее ее почти отсутствии.

Гривна… она вроде как дорогая, не особо распространенная, потому как это средство накопления и покупки чего-то значимого. Как по мнению человека из будущего — хрень еще та. Хрень — это еще и то, что в качестве денег принимаются и шиферные пляслица, стеклянные бусы, пусть последние и реже, чем двумя веками ранее. И ладно, что меховые шкурки, так индийские ракушки каури даже можно было использовать в качестве денег. У меня вообще сложилось впечатление, что можно создать свои деньги и стать своего рода Резервным Фондом Руси.

— Ногаты есть! — радостно, будто вспомнил, выкрикнул тот, кто хочет купить шелом.

— Куда они мне? Лучше уже кунами дай, — раздосадовано отвечал обладатель лишнего шлема.

Итак, выходит, что гривна состоит из кун. По сути, это часть гривны. А ногаты? Есть еще и сребреники. Вот и новый килобайт информации и я понимаю, что это все названия старых монет, которые, как подсказывал архив данных, распаковывающийся в голове, все больше уходили в небытие. Ну так уже больше века, как нет поступлений серебра от арабов. Не понятно только, что там в Европе, почему оттуда нет притока денег. Или Византия? Там же вряд ли будут пользоваться массивными слитками серебра.

Кстати, и гривны бывают разные. Потому, когда какой-то ушлый ратник Ивана Ростиславовича предложил мне продать одного из своих коней за семь гривен. Я лишь небрежно спросил каких именно гривен и отказался. Киевские гривны были меньше весом. Впрочем, и за новгородские гривны не отдал бы. Сразу было понятно, что цена за таких зверей сильно занижена. Но даже это говорило, что те десять гривен, тоже ромбовидные киевские слитки, что я взял у лжепопа, внушительная сумма.

— Ты чего тут ухо нагрел? Ась? — недоуменно спрашивал один из участников торговой сделки.

Я не сразу понял, что обращаются ко мне, заметив, что я торг слушаю. Был в своих мыслях. В прошлой жизни приходилось побывать заграницей, причем, как с автоматом, так и без него, а с туристическим аудиогидом. Но во всех случаях я прежде всего смотрел на два обстоятельства: что там с деньгами и что там… Ха, обманул сам себя же. Не два, а три. К деньгам прибавляю еду и девушек. Но, прежде всего, деньги. Это чтобы понять из стоимость, иначе в чужой валюте спустить можно немало.

— Ась? Молчишь- то чего? Снова немым сделался? — сказал обладатель шелома и рассмеялся.

— А коли нос в кровь тебе разобью? — оскалился я.

Смеяться надо мной можно в исключительных случаях и только когда мне и самому смешно. Ратник что-то себе пробурчал под нос, а я, подчерпнув всю нужную информацию, побрел к себе, то есть в то место, где располагается наш десяток. Я и в прошлой жизни не особо углублялся в финансовые тонкости, довольствуясь лишь отговоркой историков, что наступил «безмонетный период».

— Отрок! Погодь! — кричали мне в след. — А коня продашь, али как?

И это уже стало, как сказали бы в будущем, мемом «Предложи Владу купить его коня».

Слушать умею, уже уяснил, что моих коней продавать меньше чем за тридцать пять гривен, это сильно продешевить. Но нет никого, кто не предложил бы торг. Хоть напиши на бумаге: «Не продается». Ах, да, бумаги нет. Тут и бересты нет. Так что приходится терпеть такое неудобство.

— Обойдешься, — бросил я через плечо, не оборачиваясь.

А кони у меня, действительно, хорошие. Это мнение и окружающих, которые так и норовят кинуть оценивающий взгляд на лошадок, ну и моя память об этом говорит. Воисил объяснил, что не смотря на то, что кони не по моему статусу, пока я не в лагере дружины, так и вовсе покушаться на мою собственность не должны. Но после многое зависит от слова князя. Если не упомянет о конях, то их могут пробовать отжать, ну а примет Иван Ростиславович решение, так и будет и все подчиняться.

Что-то такое, по мере рассказа Воисила, всплывало и в моей голове. Память накатывает, словно морские волны в безветрие, по чуть-чуть и с перерывами. И, да, я уже не могу, да и не стараюсь, разграничивать личности. Создается нечто новое… Держись средневековый мир, нынче еще тот раздражитель мироустройства рождается!

Надеюсь, что именно так и будет, потому что карьера одного из дружинников отвергнутого князя — это не предел моих устремлений. Но и в ратниках походить нужно. Осмотреться, найти варианты, да и понять, что вообще можно сделать с этой Россией, Русью.

А то, что делать что-то нужно, факт. Ну не смогу я жить и наблюдать, как Россия, будь в каком времени, но Моя Россия, катится в пропасть. Монголы… Подготовить бы мое Отечество к тому, что поддать ветерку меж ягодиц этим степнякам. Германцы… Они же прямо сейчас устраивают геноцид нашим соплеменникам-славян.