Майкл Муркок - Левиафан шагает по земле
Теперь у меня стало складываться впечатление, что я был для нее не вполне реален; что она говорила со мной так, как говорила бы со своей лошадью, домашним животным или знакомой картиной на стене. Она словно вовсе не ждала от меня понимания, а говорила просто так, чтобы для самой себя прояснить какие-то мысли. Я почувствовал себя довольно-таки неуютно, как всякий, кому пришлось невольно подслушать чужой разговор по душам. Но я хотел, по крайней мере, выудить из нее более конкретное объяснение.
– Может быть, вы проводите меня к Бастэйблу… или он должен сам вернуться сюда?
– О, вы это так поняли? Нет, нет, мне очень жаль, если я ввела вас в заблуждение. Слишком многое приходится сейчас обдумывать. Одна только проблема Китая… Исторические взаимосвязи… Слишком многое может пойти под откос, слишком многое… И должны ли мы вообще нападать? Следует ли атаковать в самом деле или нужно только подготовиться… – она подняла голову, и ее удивительные глаза заглянули в мои – глубоко удивленные. – Столько забот, ответственность… Я очень устала, мистер Бастэйбл. Предстоит долгое, безумное столетие.
Теперь я совершенно растерялся и решил закончить разговор.
– Может быть, мы смогли бы продолжить беседу завтра, – сказал я, – когда мы оба немного отдохнем.
– Может быть, – согласилась она. – Хотите отправиться в постель?
– Если вы не сочтете меня невежливым. Ужин был великолепен.
– Да, неплохой. Завтра утром…
Я невольно подумал о том, не была ли она, как и Бастэйбл, подвержена проклятию опиума. В ее глазах теперь появилось такое выражение, точно она находилась в трансе. Она явно почти не слышала меня.
– Так до завтрашнего утра, – распрощался я.
– До завтра, – повторила она мои слова почти машинально.
– Доброй ночи, миссис Перссон.
– Доброй ночи.
Я поднялся к себе, лег на циновку и заснул. Почти мгновенно мне начали сниться своеобразные страшноватые сны, как и прошлой ночью. И снова наутро я чувствовал себя полностью отдохнувшим и совершенно свежим. Я встал, умылся холодной водой, оделся и спустился вниз. Помещение встретило меня таким, каким я оставил его вчера, – остатки ужина еще стояли на столе. И внезапно меня охватило ощущение, что все здесь было в спешке брошено – включая и меня самого. Я вышел наружу и окунулся в лучистое туманное утро. Дождь перестал, пахло прохладой и свежестью. Я огляделся по сторонам в поисках хоть каких-то проявлений жизни, но не заметил решительно ничего. Единственным живым существом, обнаруженным мною в деревне, была оседланная лошадь. Солдаты, женщины – все исчезли. Установив это, я спросил себя, не могло ли быть так, что волей обстоятельств я попробовал опиума мистера Лу и все случившееся мне только пригрезилось? Я вернулся в дом и крикнул:
– Миссис Перссон! Миссис Перссон!
Ответом мне было только эхо. Ни души не осталось в разрушенной деревне.
Я снова вышел на улицу. Вдали мерцали влажные после дождя зеленые холмы долины. Дождь прекратился, должно быть, еще ночью. Огромное красное солнце стояло в небе. Щебетали птицы. Мир казался совершенно невозмутимым, долина выглядела гаванью полного покоя. Я не видел ни одного ружья, ни одного из тех предметов, что разбойники принесли с собой в качестве добычи. Только грязь была вся истоптана, и можно было разглядеть, что совсем недавно через деревню прошел отряд всадников.
Может быть, разбойники получили сообщение о том, что вооруженные силы генерала Лю планируют нанести им ответный удар? Может быть, они вышли в поход, чтобы самим провести наступательную операцию? Я решил оставаться в деревне так долго, насколько это возможно, в надежде дождаться их возвращения.
Я предпринял бесцельный обход деревни. Я обыскал каждый из оставшихся домов. По главной улице я совершил прогулку из поселка, после чего бегом возвратился назад. Не было ни одного признака, подтверждающего мою теорию о том, что деревня должна стать целью нападения.
Около полудня я изрядно проголодался и вернулся в дом, чтобы перекусить холодными остатками ужина. Я выпил стакан драгоценной мадеры неизвестного миссионера. Осмотрел помещения первого этажа и после этого укрепился в своем первоначальном намерении обыскать все комнаты одну за другой.
В спальне рядом с моей оставался еще слабый аромат женской косметики. Не было сомнений: это комната Уны Перссон. На стене висело зеркало, возле циновки стояла бутылочка туалетной воды. Несколько темных волос осталось на расческе, валявшейся на полу недалеко от зеркала. В остальном же это помещение было таким же спартанским, как и все остальные. Я заметил маленький инкрустированный столик возле окна, выходящего на небольшой балкон, откуда открывался вид на всю разрушенную деревню. На столе лежал пакет, перевязанный бечевкой и завернутый в платок.
Подходя к окну, я бросил взгляд на сверток. А потом посмотрел на него второй раз, куда как более пристально, потому что на пожелтевшей бумаге увидел написанное выцветшими коричневыми чернилами свое имя! Просто – «Муркок».
Почерк был мне незнаком, однако я чувствовал, что имею право вскрыть пакет. Он содержал пачку густо исписанных листков канцелярского формата.
Это была рукопись, которую тебе, второй ее открыватель, предстоит прочесть (ибо я не имею никакой охоты вторично выставлять себя посмешищем).
К сему прилагалось послание от Бастэйбла. Рукопись была написана тем же почерком.
На это, вероятно, и намекала Уна Перссон, когда говорила, что Бастэйбл для меня кое-что оставил в Долине Утренней Зари. Рассуждая здраво, можно также предположить, что она намеревалась вручить мне сверток перед своим отъездом (если действительно знала, что придется отбыть так неожиданно, без предупреждения).
Я вынес на балкон стол, стул и рукопись и уселся так, чтобы видеть холмы долины и жутковатую брошенную деревню, и принялся читать. История оказалась еще более странной, чем та, первая, что рассказывал мне Бастэйбл…
Книга первая
Мир анархии
Глава первая
Возвращение в Теку Бенга
Когда тем утром я ушел от Вас, уважаемый мистер Муркок, у меня не было ни малейшего намерения столь внезапно покидать Роув Айленд. Первоначально я хотел всего лишь немного прогуляться и проветрить голову. Однако я был, как Вы знаете, очень утомлен и, кроме того, сказалась моя склонность к импульсивным поступкам. Бродя по пристани, я увидел, как отходит пароход; я стал дожидаться возможности незаметно пробраться на борт; наконец улучил момент. Я остался незамеченным и в результате снова оказался на твердой земле, но уже в Индии, где и начал свой путь в глубь континента, к Теку Бенга. Я все еще надеялся отыскать дорогу назад, в мое, «правильное» время. В Теку Бенга я обнаружил, что расселина все еще неприступна для человека; я порешил было броситься вниз со скалы и тем самым положить конец всей этой чертовщине. У меня недоставало ни мужества, ни сил вернуться назад, в Ваш мир, Муркок, – в этот мир, который так незначительно, но все же отличается от того, что я оставил.
Должно быть, у меня было нервное расстройство (возможно, причиной тому был шок; не исключено, что сказалось и опиумное голодание, настигшее меня в странствиях, – не знаю точно). Я замер близ расселины, бывшей для меня плацдармом для наступления на столь желанное, но недоступное знание. Часами разглядывал я едва различимые в дымке руины заброшенной древней горной крепости. Сейчас мне вспоминается, что временами я принимался умолять ее, взывать к ней с мольбой об избавлении от ужасной участи, к которой я приговорен, – ею или Шаран Кангом, давно мертвым жрецом и владыкой Теку Бенга.
Какое-то время (только не спрашивайте, как долго это тянулось) я вел жизнь дикого зверя, питался маленькими животными, которых удавалось поймать, и почти наслаждался медленным распадом моего человеческого рассудка и потерей облика цивилизованного человека.
Когда выпал снег, пришлось подыскать себе укрытие. Я медленно спускался по склону горы, покуда не оказался близ пещеры, способной предложить мне даже большее, чем убежище, в котором я так нуждался. Судя по всему, до недавнего времени она служила жилищем какому-то дикому зверю, потому что повсюду валялись кости, целые груды костей – овец, диких коз, диких собак и тому подобных (как, впрочем, и многочисленные человеческие останки), – однако ж ничто теперь не указывало на то, что прежний ее обитатель все еще находится поблизости. Пещера была длинной и узкой, она настолько глубоко уходила в гору, что мне так и не удалось исследовать ее до конца. Пришлось довольствоваться тем, чтобы устроиться поблизости от выхода и не разводить огня. Зима становилась все холоднее, но я согревался, кутаясь в шкуры добытого мною зверя.
Прежним обитателем пещеры был огромный тигр. Это я выяснил однажды утром, когда услышал, как кто-то принюхивается. Вход в пещеру закрыли массивная полосатая голова и плечи гигантской кошки. Тигр считал эту пещеру своей зимней квартирой, и идея разделить ее со мной совершенно явно не приводила его в восторг. Я вскочил и бросился в глубину пещеры, поскольку выход был блокирован тигром; гигантская кошка, должно быть, неплохо разжирела за лето, проведенное в долине, – ей не удавалось протиснуться внутрь.
