Валерио Эванджелисти - Падение в бездну
Мишель, мало разбиравшийся в политике, растерялся.
— Но, по-моему, никто из них не действует против вас.
— Совсем наоборот. Все они, и особенно кардинал де Лорена, поддерживают так называемый орден Иисуса. Ты что-нибудь о нем слышал?
Мишель счел нужным изобразить неведение.
— Совсем немного.
— У нас нет врага более ожесточенного, — гневно произнес Марк Ришар. — В отличие от доминиканцев и францисканцев иезуиты мобилизуют мирян. Они открывают школы и конгрегации верующих. Ни один из орденов сегодня не пользуется такой властью. Основатель ордена при смерти, но это не мешает экспансии иезуитов, в частности, в Бразилию.
— Не вижу, чем это мешает гугенотам.
— На самом деле понять нетрудно. Ты еще услышишь об экспедиции Никола Дюрана де Вильганьона в Бразилию. Ее цель — основать в Бразилии колонию гугенотов, которая служила бы образцом для нашего континента. Но иезуиты высадились в Бразилии раньше нас. Кроме того, нам не хватает средств. Нельзя требовать невозможного от адмирала Колиньи, который до сих пор нас финансировал. Он уже и так предоставил нам флот.
— Да, но при чем тут я? — запротестовал Мишель, все более нервничая. — У меня нет денег на субсидии. В Париже я вынужден был залезть в долги, и королева компенсировала мои расходы. Кроме того, мне пришлось пожертвовать ее дары на строительство канала Крапонне.
— Да я и не прошу у тебя ни гроша. Дело в другом. В своих пророчествах ты часто упоминаешь спрятанное сокровище.
Марк Ришар взял со стола копию лионского издания центурий, уверенно ее открыл и прочел:
Dessoubz le chaine Guien du ciel frappe
Non loing de la est сасhé le trésor
Qui par longs siecles avoit esté grappé:
Truvé mourra, l'oeil crevé de ressort.
Небом будет поражен у подножья горной цепи[6].
Рядом клад древнейший спрятан.
Тот же, кто найдет его, примет смерть скоропостижно
От удара в глаз пружиной[7].
Марк Ришар закрыл книгу.
— Ты ради забавы смешал карты, но смысл понятен. Гиен — это, должно быть, Гиень, значит, Аквитания. Под дубом, пораженным молнией, лежит сокровище, спрятанное много веков назад. Тот, кто его отыщет, умрет: пружина ларца выбьет ему глаз.
Мишель, вне себя, поднял плечи.
— Каждый раз я вынужден повторять одно и то же. Я не знаю значения своих пророчеств. Я пишу их либо когда рассудок затуманен видениями, либо когда расположение звезд будит мою фантазию. Думаю, мои пророчества действенны, но в точности утверждать не могу. До сих пор совпали только очень немногие.
— Но одно совпало точно, и оно-то меня и интересует, — ответил августинец, не замечая, что становится слишком назойлив. Закрыв глаза, он прочитал наизусть:
Quand le sepulcre du grand Roniain trouvé,
Le jour apres sera esleu pontife:
Du senat gueres il ne sera prouvé:
Empoisonne son sang au sacre scyphe.
Найдут гробницу знатного латинца,
Наутро Папа новый будет избран.
Но он сенатом утвержден не будет,
Его отравят, яд в священной чаше[8].
Мишель в замешательстве поглядел на гостя.
— Что ты тут нашел особенного? Я сам ничего не понимаю.
Взгляд Марка Ришара омрачился.
— А ты меня не разыгрываешь? Всем известно, что предпоследний понтифик, Марцелл Второй, был избран в апреле прошлого года вопреки протестам многих кардиналов, то есть папского сената. Почти наверняка он был отравлен вином, налитым в потир, священную чашу, во время мессы. Как ты мог все это предвидеть? Ты же это написал года четыре назад!
Мишель не выдержал.
— Я не знаю! Я не знаю, понимаешь?!
Конечно, отчасти он лукавил, но отчасти был искренен и уж точно не был расположен раскрывать гостю свои приемы.
— И потом, что тебе с этого? Какое отношение все это имеет к нашему разговору?
— Гробница латинянина. О ней повествуют многие твои стихи, и все говорят о том, что там зарыто сокровище. Это легко увязать с указанием на гиенский дуб, о котором шла речь. Но это не дуб в Гиени, а дуб, покрытый gui, то есть омелой. Я угадал?
Мишель начал понемногу ненавидеть друга.
— Может, и так, но я не знаю.
Марк Ришар вскочил с дивана. Казалось, он тоже разозлился.
— Не верю! Сокровище существует, и ты прекрасно знаешь, где оно! Дуб, покрытый омелой, римская гробница, вскрытая незадолго до избрания Павла Четвертого, последователя Марцелла Второго. Классическое посвящение гробницы Д. М. (Dei Mani). А место? Об этом ты тоже говоришь!
— Брось! Не можешь ты этого знать, потому что я сам не знаю.
— Неправда, мы оба знаем. Ты сам мне дал прочесть, в одном еще неизданном пророчестве. Ульпиан. Дураки прочтут и решат, что тут упомянуто одно из имен императора Траяна или имя юриста Ульпиана. Но мы-то с тобой знаем, что речь идет о Вольпиано, где бушевали битвы, прежде чем заключили перемирие в Воселе. Вольпиано, то есть практически Турин. Гробница с сокровищем недалеко от Турина. Так?
— Хватит!
Язвительный тон бывшего приятеля довел Мишеля до бешенства. Он указал на дверь.
— Убирайся, пока я окончательно не потерял терпение! Нет у меня никаких кладов для твоих замыслов! Вы, гугеноты, прекрасно рассуждаете. Вас губит фанатизм, порождающий насилие. Боюсь, что вам будут платить той же монетой.
Марк Ришар двинулся к выходу, но на пороге обернулся.
— Мишель, нам очень нужен этот клад. Жизненно необходим. Мы не остановимся ни перед чем, чтобы его добыть.
Женский голос за его спиной воскликнул:
— Послушайте только этого таракана! «Мы не остановимся ни перед чем!» Ишь какой прыткий! Зато я знаю, что тебя остановит: хорошая порция палок!
Это была взбешенная, с растрепавшимися волосами, Жюмель. Обеими руками она держала над головой здоровенную суковатую палку, видимо взятую в дровяном сарае. Перепуганный Марк Ришар с ненавистью на нее взглянул и бегом бросился прочь. Дверь за ним громко захлопнулась.
Жюмель опустила свое оружие. Она чуть задыхалась и придерживала левой рукой большой живот.
— Этот дом становится прибежищем придурков! Что было надо этому монаху?
— Сокровище, — улыбаясь, ответил Мишель. — Не больше и не меньше.
— Ты сказал ему, что мы, слава богу, зарабатываем на приличную жизнь?
— Да у меня же есть сокровище.
Он подошел к жене и ласково провел рукой по ее волосам. Она притворно отстранилась, закрыла глаза и подставила губы. Казалось, она сейчас замурлыкает, как кошка.
ЕРЕТИК
«Экзекуторы по вопросам богохульства», трое магистратов из сложного аппарата венецианской инквизиции, наводили страху больше всех. Сейчас они с надменным видом восседали в своих креслах, а перед ними на коленях стоял Пьеро Карнесекки. Пыткам его не подвергали, и на теле не было видно ран, но он все равно судорожно вздрагивал, как от холода, хотя из открытых на Риальто окон веяло горячим летним воздухом.
Старший из магистратов вытер тыльной стороной ладони струящийся по лбу пот и обратился к коллегам:
— По моему мнению, наша компетенция не распространяется на этот случай. Разумеется, писания подозреваемого могут быть расценены как богохульство. То же самое можно сказать и обо всем, что вышло из-под пера так называемого «Кружка реформатов». Однако основным преступлением является ересь. Я полагаю, подозреваемого следует сдать римской инквизиции, которая его и запрашивает.
Коллега слева, помоложе, со здоровым и цветущим лицом, энергично затряс головой.
— Не согласен. Рим только и ждет, чтобы покончить с венецианской автономией. До сих пор мы держались. Но передать нашего заключенного будет означать подчиниться претензиям папства, при всем почтении к его святейшеству Павлу Четвертому. Предлагаю сдать его Совету Десяти, поскольку ересь входит в его юрисдикцию.
Старший магистрат изумился:
— Но ведь именно Совет Десяти передал дело нам. Впрочем, я не знаю зачем.
— Зато я знаю, — с горькой улыбкой сказал третий магистрат, худолицый, с копной седых волос. — Подозреваемому удалось заручиться поддержкой Козимо Медичи и Ферранте Гонзага. У него такие покровители, что его арест рискует перейти в дипломатический скандал. Нам его просто спихнули, потому что никто не хочет иметь с ним дело.
Старший магистрат сурово на него взглянул:
— Такие вещи не говорят в присутствии подозреваемого.
Он вздохнул и посмотрел на Карнесекки.
— Ну хорошо. Продолжим. Пусть войдет свидетель защиты.
Падре Михаэлис, скрывавшийся за бархатным занавесом, очень удивился. Ни в Риме, ни в Лионе инквизиция никогда не открывала имени свидетеля, будь то свидетель обвинения или защиты. Сделав хорошую мину при плохой игре, он сдвинул занавес и вошел в зал.
Карнесекки обернулся к нему, и на его измученном лице отразилось удивление.
