Rein Oberst - Чужой для всех
Но Сталин молчал, лишь ухмыльнулся, видя, как преданно вскочил Лаврентий. Он понимал, что дай волю, Берии и Абакумову, те наломают дров. А кого он поставит на место командующих. Нет, Жуков, Василевский, Рокоссовский – военные таланты, их никем не заменишь. Идет война. Враг силен. Надо выждать время. Сталин посмотрел пристально на Берию и покачал головой. Мол, садись, дойдет очередь и до тебя.
— Этого не может быть, — голос маршала Василевского задрожал, разрывая воцарившую тишину, — план, товарищ Сталин, разрабатывался при строжайшей секретности. Я отвечаю за своих людей.
— Доверять, товарищ Василевский, в полной мере никому нельзя, даже себе. Враг везде, он всюду, он внутри нас! Товарищ Абакумов, — Сталин чуть повысил голос и приподнял руку.
У маршала Василевского моментально потух взгляд, он медленно опустился на стул, не чувствуя под ногами землю.
— Товарищ Абакумов, — Сталин жег глазами начальника главного управления контрразведки СМЕРШ.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — вскочил генерал-лейтенант.
— Твой виход из-за печки… Доложи, что ты там нашел.
— В ходе ликвидации вражеской разведгруппы, товарищ Сталин, — начал докладывать Абакумов, в голосе чувствовалось волнение, — позывной немцев «Ариец», нашими сотрудниками перехвачены радиограммы, а позже документы врага. Их нашли в подбитой «Пантере» 17 мая. Нам удалось подобрать шифры и прочесть донесения. В них указывалась дата начала операции «Багратион» 23–24 июня. Кроме того, указывались основные направления главных ударов 1-го Белорусского фронта. Основные удары по 9 армии Йордана: первый – из Рогачева на Бобруйск, второй – из поселка Озаричи на Слуцк. Удары наносятся одновременно.
Рокоссовский слушал доклад Абакумова и ушам своим не верил. Он не мог понять, как такое могло произойти? Как враг мог догадаться о двух ударах, которые на момент передачи шифровки никто вообще не знал и не мог знать. Он их только вынашивал в своей голове. Это ложь. Это провокация Абакумова.
— Товарищ Сталин, — Рокоссовский резко поднялся со своего места, когда Абакумов закончил говорить. — Я в здравом уме и памяти и отвечаю за свои слова и действия. Это ложь, это провокация, — и повернувшись в сторону Абакумова, недоуменно посмотрел на него. — Не мог враг знать то, что еще на свет не появилось.
— Что ви хотите этим сказать, товарищ Рокоссовский?
— Разрешите, товарищ Сталин задать несколько вопросов генералу Абакумову?
— Задавайте, товарищ Рокоссовский, — Сталин внимательно смотрел на генералов. Он любил их сталкивать и наблюдать за ними.
— Скажите, Виктор Семенович, — корректно обратился командующий фронтом к начальнику главного управления контрразведки СМЕРШ, — когда вы сумели дешифровать вражеское донесение.
— Два дня назад, Константин Константинович.
— А когда они были перехвачены вашими сотрудниками?
— Всего было передано три донесения «Арийцем» с 12 по 14 мая. В первых двух были указаны сроки и направления наступления. Да вот копия у меня есть, — Абакумов достал из папки лист с перепечатанным текстом вражеского донесения и прочитал касающуюся часть.
Дата наступления русских – 23-24 июня. Основные удары наносятся: первый – из Рогачева на Бобруйск, Осиповичи силами 3-й и 48-й армий, второй – из района нижнего течения Березины, Озаричи на Слуцк силами 65-й и 28-й армий 1-го Белорусского фронта. Удары наносятся одновременно.
— Возьмите, прочтите сами.
Рокоссовский стоял бледный, но не терял самообладания. Он внимательно прочел текст немецкой шифровки и положил лист на стол. Затем повернулся лицом к Сталину и сказал.
— Это невероятно, товарищ Сталин. Текст немецкой шифровки опережает время реальных событий. Я сам принял решение о двух ударах позже, чем говорится в ней. Либо это подлог, либо мистика, какая-то.
— Товарищ Абакумов, — Сталин пристально, всматривался в лицо генерала, стараясь понять по его мимике и реакции сущность и правдивость его слов. — У вас проверенные люди, им можно доверять? Нет ли ошибки в вашем переводе? — на слове «ошибки» Сталин сделал нажим.
— Товарищ Сталин, — Абакумов стоял навытяжку, — работа проделана колоссальная. Ключ был раскрыт при помощи полученных документов, найденных в портфеле «Арийца». Ошибки не было. Текст расшифрован правильно.
Сталин вновь вышел из-за стола, медленно прошелся по кабинету, еще больше ссутулившись под тяжестью навалившейся проблемы, посмотрел в окно, вернулся на свое рабочее место и осуждающе исподлобья посмотрел вначале на маршалов, затем на генералов. Те молчали и старались не смотреть на вождя. Что думал Сталин в эту минуту трудно сказать. Он стоял, чуть опершись на правую руку, она нервно подрагивала. Левая, как известно, у него была сухая и плохо сгибалась в локте.
— Засранцы! — с горечью, в сердцах бросил он в лицо приближенным военным. — Ничего доверить нельзя, — затем подумал, выпрямился и добавил. — Мы – марксисты-ленинцы и в разную чертовщину и поповщину не верим…
— Лаврентий, — голос его окреп, рука не дрожала, — разберись с этим «Арийцем», но Рокоссовского не тронь.
Глава 5
Какой мальчишка не любит поезд, с красивыми зелеными вагонами, с мощным паровозом впереди, стоящим на парах, с приветливыми проводниками.
Огромный паровой котел с дымящейся трубой и огнедышащей топкой, стальные, почти в рост человека ведущие колеса, выкрашенные в красный цвет, с невероятным шумом и шипом, делающие первый проворот могучим кривошипно-шатунным механизмом – все это вызывает неподдельный интерес и восхищение у каждого мальчишки. Выпуская пар, паровоз, словно гигантский бык, по команде машиниста трогается в путь.
На это творение рук человеческих можно смотреть часами.
Степан Криволапов, переодетый в новенькую форму танковых войск с отложным воротником, обшитым розовым кантом по краям и широкими лацканами на укороченной курточке, в погонах унтер-фельдфебеля, с Железным крестом третьей степени на груди, стоял на перроне железнодорожного вокзала и любовался паровозом. Рядом с ним величаво расположился большой чемодан майора Ольбрихта, обитый по краям железными уголками. Тут же стоял и его, Степана, туго набитый вещевой ранец.
С детских лет, когда Степана увозили в Самару в детдом, через маленькое окошко вагона-телятника, он был поднят на руки выше к воздуху, он увидел впервые в жизни паровоз и полюбил его навсегда. Он на всю жизнь запомнил ту летнюю картинку, отпечатавшуюся в памяти словно фотография. Толпу людей, спешащую попасть в простой вагон и занять лучшие места. Крик, давку, строгого кондуктора в форме. Чуть поодаль, красивый, зеленый вагон. Важного генерала с саблей, при орденах и в буденовке. Плачущую женщину с девочкой на руках. Их момент прощания. Духовой оркестр. Цветы. Солнце. Шипение паровоза, удаляющиеся вагоны. Все это предстало перед его взором как будто наяву. Он помнит, тогда его охватила до слез, мальчишечья зависть и грусть, к тем, кто уехал в красивом поезде.
Его поставили на пол, и чтобы не ревел, он был самый маленький из всех новых детдомовцев, сунули в руки большой пупырчатый огурец и кусок ржаного хлеба. Это было давным-давно, кажется, ему шел тогда шестой год. Конечно, он видел позже поезда, особенно, когда призвали в Красную Армию, когда началась война, но просто, спокойно смотреть и любоваться мощью паровоза и всего поезда, ему не приходилась, ни разу.
Это был первый случай, когда он находился рядом с паровозом. Он бы рад такому случаю. Он искренне был рад, что скоро поедет в мягком пассажирском вагоне в Берлин. Он отчаянно ждал этого момента.
Паровоз уже был подцеплен к пассажирско-санитарному составу, и проходил последнюю проверку перед отходом. Суровый машинист в черной одежде выглянул через окно, дал предупредительный свисток и выпустил пар. Мастеровые с длинными молоточками под присмотром жандарма обстучали буксы. Санитары заносили в вагоны последних раненых. Редкие отпускники, среди них не только офицеры, но и солдаты, и сержанты Вермахта, стоя на перроне, докуривали дешевые сигареты. Прошло охранное отделение поезда к полуплатформе, прицепленной за паровозом, где уже находился пулеметный расчет.
Криволапов стоял возле паровоза, смотрел на него и улыбался. Улыбался этому великану, улыбался весеннему солнцу, улыбался потому, что был молод и здоров, потому что получил воинское звание младшего сержанта и был награжден высокой наградой. На какое-то время, глядя на паровоз, он задумался о своей жизни, о своей нелегкой сиротской судьбе. Вот оно как бывает, «кому лютый враг, а кому и мать родна». Разве так бы у него жизнь сложилась, если бы родителей не расстреляли? Если бы не прискакали на тачанках сволочи красные…? Из рассказа тетки знает, что окружили их Осиновку, что в Курдюковской волости на Тамбовщине жидобольшевики и потребовали выдать селянам восставших крестьян. Те – ни в какую, нет, мол, у нас бандитов в селе. Тогда отобрали 60 человек заложников, в том числе и его родителей, а он у матери на руках к груди припал, и выставили охрану. Два часа политкомиссары дали время на раздумье и предупредили, не выдадут бандитов, расстреляют первую партию заложников. Никто в это не хотел верить. Как можно было без вины виноватыми сделать. Прошло время, вывели 21 человек, зачитали постановление и расстреляли… — У Степана навернулась слеза от воспоминаний, — ничего ведь не чурались, гады, хотели и его, малютку, положить у стенки сарая. Тетка в ногах валялась, еле упросила оставить живым.
