Сергей Конарев - Балаустион
Но она заметила. Легко, словно невзначай, сняла руку с его шеи, опустила….
— Ого!
— Э-э, прости….
— Зачем ты носишь с собой копье? Состязания уже закончились, хи-хи-хи!
— Эльпиника!!! Перестань….
— Почему? Я хочу потрогать … и посмотреть. Ни разу в жизни, представь себе, не имела такой возможности.
Нежные пальцы, отбросив край его хитона, решительно двинулись дальше, скользнули по бедру, нашли искомое.
— У-у! Какой твердый!
— Эльпиника! Что ты делаешь?
В голове юноши шумело так, будто он выпил целый хой неразбавленного вина. Она сводила его с ума.
— Молчи, а еще лучше — целуйся, — Эльпиника, не отпуская заветного, переполненного желания и первобытной силы стержня, снова прильнула ко рту Леонтиска маленькими жадными губками. Он постарался не оплошать.
— Уф-ф! — вздохнула она, отрываясь от юноши и тяжело дыша. — Уже лучше! Ты быстро учишься, клянусь Покровительницей.
— Я способный, — афинянин не услышал своего голоса за стуком бешено колотящегося в висках пульса.
— Верю. Теперь — урок номер два.
— А почему ты меня учишь? У тебя большой… э-э… опыт?
— У меня? — прыснула она. — Да почти что никакого. Но пора приобретать, мне ведь уже пятнадцать! Ну-ка, опусти руки пониже. Да, вот сюда….
— Так?
— Нет, не пойдет. Одежда мешает. Какая ночь сегодня душная! Ну-ка, помоги мне.
С сожалением отпустив вздымавшийся подобно утесу мужской орган, Эльпиника подняла руки. Леонтиск неловко пособил ей стянуть через голову паллу из тончайшего белого синдона. Свет, проникавший со стороны освещенной тысячей огней Олимпии, заблестел матовыми бликами на ее округлых плечах и налитых грудях.
— Теперь ты.
Хитон Леонтиска в мгновенье ока соскользнул с его тела и полетел за спину, повиснув белым пятном на ветвях кустарника. Юношу трясло, его переполняла концентрированная смесь волнения, желания и восторга, приправленная щепотью истеричного испуга. Несмотря на натужно выдавливаемую из себя браваду, он взирал на Эльпинику как на сошедшую с Олимпа богиню, не смея ничего предпринять самостоятельно.
— Итак, урок два, — она нашла руки Леонтиска своими, прижала к груди. — Не бойся, это можно потрогать. Нравится?
— О… да, — ладони юноши соскользнули по гладкой, как мрамор, коже, проехали по твердым и нежным соскам. Леонтиск впервые дотронулся до интимных женских прелестей и сейчас судорожно вспоминал рассказы старших товарищей, повествовавшие, что и как нужно делать, чтобы доставить девице удовольствие.
Музыка, визг и взрывы хохота доносились как будто из другого мира. Легкий ветерок, шепча в листве, овевал их нагие тела приятным холодком.
— Ты такой нежный, — вздохнула она, обнимая его за шею. — Как же ты мне нравишься, спартанский львенок.
Леонтиск хотел сказать, что он львенок наполовину афинский, но в этот момент она поцеловала его в шею, и слова замерзли у него на языке. Девушка придвинулась ближе, их колени соприкоснулись. В крестце юноши родилась и решительно поползла вверх по позвоночнику новая волна наслаждения. Когда влажный язычок девушки коснулся и принялся с невероятной нежностью исследовать его ушную раковину, эта волна яростным взрывом ударила в голову, разорвалась тысячей радужных брызг. Волнение и страх неопытности исчезли, оставив одну первозданную страсть. Трясущимися, жадными руками Леонтиск принялся исследовать, мять и ласкать ее спину, бедра, ягодицы, — упругое, теплое девичье тело. Эльпиника застонала, поддаваясь этому натиску.
— Сюда, вниз, — прошептала ему на ухо, увлекая за шею.
Не расцепляясь, они сползли со скамьи на землю, на мягкий ковер травы и палых листьев. Леонтиск опустился на девушку, лихорадочно покрывая поцелуями ее лицо и шею. Его твердый как камень мужской орган безошибочно уперся в укромное местечко меж ее ног, мягкое и зовущее.
— Только осторожно, тихонечко, мой маленький, — жарко прошептала она, впиваясь пальцами ему в спину. — Будь нежным, не сделай мне больно. Мой воин, мое счастье, мой лев!
То, что случилось потом, было безумием — удивительным, волшебным, приятным до нереальности. Леонтиск и понятия не имел, что возможно испытывать такое наслаждение. Окружающий мир пропал: праздничная Олимпия, огни, музыка, старая роща и нежный ветерок — все растворилось, исчезло в сумасшедшей, древней и страстной пляске двух обнаженных тел….
Это была любовь — внезапная, буйная и всепожирающая как лесной пожар. Леонтиск, охваченный лихорадкой страсти, впервые за долгое время испытал досаду, что должен выполнять соблюдать воинскую дисциплину. Впрочем, командиры не требовали от героя Олимпиады многого — только ночевать вместе со своей агелой, юношеским отрядом. Дни счастливый юноша проводил с возлюбленной, и встречи их были прекрасны, как сказка. Увы, счастье это было недолговечным….
— Леонтиск!
Легкие босые ступни зашлепали по мрамору пола. Разбег, прыжок — и тонкое тело Эльпиники летит прямиком в объятия юноши. Оба весело рассмеялись.
— Великие боги, как я соскучился по тебе!
— Уже! Но как же так? — она отодвинулась от него, упершись руками в широкую грудь, кокетливо глядя ему в глаза. — Ведь мы расстались уже за полночь, а сейчас — утро!
— Мне тяжело было пережить эту ночь без тебя, моя красавица!
— Правда?
— Совершеннейшая правда, клянусь Афиной!
— Ну тогда получай!
Нежные губы девушки прильнули к губам Леонтиска, властно захватили нижнюю из них и начали медленный, наполненный сдерживаемой страстью танец поцелуя. «Интересно, где это она научилась так целоваться? — подумал юноша, по неопытности стараясь в точности повторять движения подруги. В груди кольнуло что-то похожее на… ревность? — Нужно будет как-нибудь спросить ее об этом».
— Ничего, скоро мы сможем быть вместе и днем и ночью! — тяжело дыша, проговорила она, нехотя прерывая сладкую игру губ.
— Это как же? — с веселым любопытством спросил он.
— Очень просто. Через два дня заканчиваются Игры, и после празднеств мы отправляемся домой. Ты поедешь с нами. В Афинах найдется способ, чтобы ты мог приходить ночью — служанки верны мне. А в конце месяца мы сможем обручиться. Я поговорила с отцом, он сказал, что будет счастлив породниться с таким уважаемым человеком, как твой отец. Ты же знаешь, они давно дружат. А я тебя раньше ни разу и не видела, я ведь была совсем малышкой, когда тебя отправили в Спарту. В свои приезды ты мне почему-то на глаза не попадался. О, Леонтиск, мы обручимся, и уже через полгода сможем пожениться!
Все это Эльпиника проговорила на одном дыхании, взволнованным, дрожащим от счастья голосом. Однако по мере того, как девушка раскрывала свои планы ближайшего будущего, на лице юноши все сильнее проступали изумление и смущение. Наконец, она это заметила и удивленно спросила:
— Что такое, милый? Что-нибудь не так?
Ее карие глаза смотрели, казалось, в самую душу. Леонтиск прокашлялся, прежде чем начать говорить.
— Ну же, Леонтиск! В чем дело, во имя богов? — теперь в голосе Эльпиники зазвучал испуг.
— Нимфа моя, клянусь Меднодомной Афиной… я бы очень хотел, чтобы все так и было, как ты задумала, но, к сожалению, сейчас это невозможно.
— Что… Что ты хочешь этим сказать? — она отшатнулась, обхватила плечи руками, как будто ее внезапно прошиб озноб.
— Я хочу сказать… Ну просто… гм, я не могу сейчас поехать с вами в Афины. По окончании Игр я должен уехать вместе с нашей делегацией. Прости.
— Как же так, Леонтиск? — глаза девушки сверкнули, на ее лице проступили недоумение и обида. — Зачем тебе возвращаться в эту Спарту? Неужели то, что между нами… для тебя ничего не значит?
— Пойми, милая… — Леонтиск взял обеими руками узкую ладонь девушки, но Эльпиника резко выдернула ее и отступила назад. — Пойми, я обязан вернуться в агелу! Мой долг — служить Пирру, сыну царя Павсания.
— Ты не должен! — перебила дрожащая от переполнявших ее эмоций девушка. — Ты — афинский гражданин! Какое тебе дело до спартанцев?
— Я принял посвящение в «спутники» царевича Пирра, связал свою судьбу с его. Это большая честь и большие перспективы, клянусь Афиной. Кроме того, я присягнул перед алтарями богов по лакедемонскому закону… И после окончания агелы должен отслужить в войске Спарты либо среди «спутников» царевича как минимум два года. Мне нельзя покидать службу и распоряжаться своей жизнью до совершеннолетия — до двадцати лет. Потом я смогу вернуться в Афины и мы… если ты дождешься меня… Мы поженимся и переедем в Спарту, и когда Пирр станет царем, я….
— Замолчи! Я не собираюсь ждать три года! Я уже сказала отцу, что ты едешь с нами, что мы обручимся… И что теперь? Сказать ему, что я пошутила? Что мой избранник попросил меня подождать три года?
