Владимир Свержин - Фехтмейстер
— Так нешто запамятовали, Платон Аристархович? — Снурре удивленно поглядел. — Это же Чарновский во время рейда генерала Мищенко на Инкоу пленил того самого полковника Сабуро Мияги!
От неожиданности Лунев едва не выронил карандаш, которым делал пометки в записной книжке. Память немедленно вернула его в 1903 год. Япония тогда стремительно рвалась к власти на Дальнем Востоке, желая расширить свое влияние на Китай и Корею. Единственным серьезным противником на пути у «Пробудившегося желтого дракона» была Россия.
Кроме действующей государственной разведки в те дни активно и, увы, весьма успешно работала частная секретная служба тайного общества «Черный океан». Порою очень тяжело было понять, где кончается служба микадо[4] и начинается «партизанщина», как ее поначалу окрестили в Особом Делопроизводстве.
Однако, как показало время, задачи и средства у этой «любительской разведки» были отнюдь не шуточными, и в те дни Луневу пришлось столкнуться с этим печальным фактом лицом к лицу.
Одной из первых задач, которые ставил перед собой «Черный океан», был подрыв внутренних устоев России. С этой целью были выделены немалые суммы для устройства широкой смуты и вооруженных мятежей в столице и губернских центрах. Особое внимание здесь уделялось кавказским, финским и польским «союзникам» Японии. Сюда, как и в Санкт-Петербург, предполагалось доставить крупные партии оружия и боеприпасов для тех, кто будет сражаться против «кровавого самодержавия».
Отслеживая работу завербованного людьми «Черного океана» социалиста Деканози, Лунев тогда обнаружил закупки оружия в Бельгии и Швейцарии. Здесь для нужд грядущей революции было приобретено 25 тысяч винтовок «виттерли» и свыше четырех миллионов патронов к ним. Еще одна партия «японских подарков» сыскалась в Гамбурге. Здесь речь шла о трех тысячах револьверов системы «Веблей».
К счастью, почти с самого начала операция японских «друзей революции» шла под контролем российских контрразведчиков и большую часть оружия, удалось перехватить до того, как оно попало в страну. И все же немало винтовок и револьверов, стрелявших с баррикад десять лет назад, каждым своим залпом воздавали хвалу микадо.
В дни, когда разворачивалась эта тайная война, капитану Генерального штаба Луневу и довелось свести знакомство с чрезвычайно милым хозяином книжного магазина на улице Жуковского — Сабуро Мияги. Его небольшой, но весьма уютный магазин был воистину оазисом покоя в вечно шумной столице. Устроенный в восточном вкусе, он поражал воображение посетителя огромными веерами, изысканными миниатюрами с изящными ветвями сакуры, грозными самураями и утонченными гейшами, с заснеженными склонами величественной горы Фудзи, на вершину которой ведут тысячи дорог.
Здесь всегда можно было купить или заказать книгу, выпущенную в Лондоне, Берлине, Париже и еще бог весть где. Модные журналы появлялись здесь едва не в тот же день, что и в европейских столицах, впрочем, как и научные труды именитейших европейских академий. Постоянному клиенту здесь всегда могли предложить чашечку зеленого чая с крошечным пирожным редкой красоты и вкуса и удобное кресло за ширмой для чтения свежих газет. Чай с соблюдением всех изысканных тонкостей японского этикета готовил сам хозяин магазина. А рядом с домом милейший Сабуро Мияги снимал небольшой зал, в котором находилось общество любителей японской гимнастики джиу-джитсу, весьма популярное у господ офицеров.
И всем хорош был бы любезный хозяин книжной лавки, когда б не был он резидентом японской разведки и одним из руководителей «Черного океана». Разработка его велась долго и тщательно. Лунев порой по нескольку суток не смыкал глаз, отслеживая тайную жизнь книготорговца. Его связи были столь обширны, что простое их перечисление заняло целый том. Здесь были и студенты радикальных взглядов, и социалисты всех мастей, офицеры, купцы, чиновники, и так далее, и так далее.
Японский резидент вел себя абсолютно спокойно, как будто и не подозревая, что за ним ведется круглосуточное наблюдение, а потом вдруг исчез. Утром посетители, зайдя в магазин, обнаружили там нового хозяина, любезно сообщившего, что он купил дело еще неделю назад и где прежний хозяин, представления не имеет. Поиски сгинувшего японца ничего не дали, он точно растворился. Хотя, казалось бы, возможно ли исчезнуть японцу незаметно в Петербурге?!
Это был один из самых болезненных провалов в карьере Платона Аристарховича. И хотя в целом операция могла считаться успешной, побег Сабуро Мияги оставался для него личной пощечиной.
Каково же было удивление капитана Лунева, когда почти год спустя ему доложили, что некий конный разъезд из корпуса генерала Мищенко, совершая в Маньчжурии свободный поиск, захватил в плен полковника японского Генерального штаба Сабуро Мияги. Правда, увы, полного триумфа не получилось: еще по пути в штаб армии пленник умудрился отравить себя и скончался в муках, не приходя в сознание в помещении склада, где в ту пору размещалась армейская контрразведка. Но это было позже. А вот охотницкую команду тогда и впрямь возглавлял штабс-капитан Приамурского драгунского полка Михаил Чарновский!
«Вот как пересеклись пути-дорожки!»
— Да-а! — протянул Лунев. — Что и говорить, нежданная встреча. Воистину тесен мир!
Платон Аристархович положил карандаш на столешницу и, придерживая его пальцем, начал катать из стороны в сторону.
— А сейчас, насколько я понимаю, сей доблестный офицер на фронт не рвется. — Лунев вопросительно поглядел на архивиста.
— Похоже, что так, — согласился его собеседник. — У него, правда, тогда еще, десять лет назад случилось ранение и контузия. Вот, стало быть, по этой самой контузии он при Главной Инспекции Кавалерии и числится как ограниченно годный.
— Занятно, весьма занятно. — Контрразведчик потер виски. — Что ж, быть может, после ранения юношеское его геройство улетучилось. Вон, сказывают, великий князь Кирилл Владимирович после чудесного спасения при взрыве на линкоре «Петропавловск» и доныне на море без содрогания глядеть не в силах.
— Может, и так, Платон Аристархович, — пожал плечами Снурре. — Кому то ведомо?
— Кстати, о великих князьях. Вы, часом, не помните, наш бравый ротмистр в инспекцию кавалерии был зачислен при великом князе Николае Николаевиче или же позднее?
— Как же так вдруг не помню? — обиделся Снурре. — Конечно, помню. Аккурат после госпиталя вот под это самое число десять лет назад штабс-капитан Чарновский был переведен штаб-ротмистром в конногвардейский полк и зачислен адъютантом к великому князю Николаю Николаевичу.
— Вот оно что?! — медленно, точно выталкивая каждое слово, проговорил Лунев. — Как интересно!
— Да-да, — быстро закивал Снурре, радуясь, что сообщил начальству некую важную информацию. — Он у его высочества все эти годы любимцем ходил, а и то сказать, сходного у них в характерах немало, оба наездники, оба охотники, оба рубаки отчаянные. К тому же с тех виноградников, которые господину Чарновскому от деда отошли, преотменное вино получается. Он его Николаю Николаевичу в подарок всякий день присылал, а великий князь-то не дурак по этому делу.
А в том году 3 июня его высочество господина ротмистра перевел фехтовально-гимнастической школой заведовать. На самом-то деле ее старичок полковник Свищов возглавляет, ну да он всегда болен, так что все дела за него Чарновский ведет. Вот так-с! — Этим высказыванием Христиан Густавович обычно заканчивал свои повествования, за что и получил среди коллег еще одно прозвище «Вот такс». Однако на него коллежский асессор жутко обижался, да и не был он нисколечко похож на таксу.
— Угу, — делая отметку в послужном списке фехтмейстера, кивнул Лунев. — Вот ведь какой курьез в деле есть: гляжу я на даты, и так выходит, что у господина ротмистра особое предчувствие имеется. В прошлую войну Мишель Чарновский приехал из Парижа чуть загодя, только чтоб успеть чин офицерский получить, а в этот раз также чуть загодя от Николая Николаевича в эту самую школу перешел. Будто знал он и теперь, и прежде, когда война начнется, и о том, что государь, вопреки обычаю, великого князя Верховным главнокомандующим сделает. Может, конечно, и случайность, а может статься, что и нет. Неведомо в департаменте, не было ли разладов между лихим адъютантом и его патроном?
— По всему выходит, что нет. А то стал бы его высочество просить Чарновского во время своего отсутствия в Петрограде всю корреспонденцию, на его имя приходящую, перебирать и в Ставку с курьером пересылать.
— А он это сделал? — боясь, что ослышался, переспросил Платон Аристархович.
— Так точно, — отрапортовал Снурре и всплеснул коротенькими ручками. — Нешто Чарновский — шпион?
— Кто знает, кто знает, — с силой промолвил Лунев, едва размыкая губы, словно пытаясь остудить накаленную его размышлениями атмосферу. — Как говорится, всякий поляк в России — уже на треть шпион. А у этого еще и отец из ссыльных. В общем, ротмистра сего днем и ночью наблюдать неотступно! Все, что обнаружится, докладывать лично мне!
