Сергей Щепетов - След кроманьонца
У гребцов больше нет лиц, нет рук и ног, они больше не члены множества, понимающего себя как Люди или Настоящие Люди. Они — это существо, это — Байдара, чей лик сейчас оскален в гримасе экстаза.
Она очень просила, она очень хотела, и вновь ей было дано, ей опять не отказали: Дающий всплыл совсем близко. Он двигался встречным, чуть расходящимся курсом.
— О! О! — тай-о-о-ло! Па! — а-а-ми-и-и!
Баа не готовился, не думал, не целился: слова приходили сами собой, и Мир подчинялся, уступал, соглашался с волей Байдары, а она собрала всю силу своего желания на корме — в руке человека.
— Приди к нам, будь с нами!! — исступленно молил Баа. — Ты нужен нам, мы очень хотим тебя!!
Стихии откликнулись: они согласны. Свистнул стабилизатор, и пошел гарпун, рисуя пологую дугу тонким ремнем, и влажно чмокнула плоть, принимая наконечник.
Кит сразу ушел в глубину, оставив за собой бледно-розовое пятно. Зашуршал, убегая из мешка, линь. Гладкие, тщательно разжеванные, много раз промазанные жиром узлы чуть подпрыгивали, минуя борт. А потом линь кончился, мешок вылетел за борт, пару раз качнулся на поверхности и ушел под воду. Баа видел, куда тянул его Дающий. Он не делал никаких расчетов, он просто знал, о чем надо петь дальше.
Зазвучал очередной, родившийся сам собой куплет: Байдара развернулась и пошла новым курсом, а Баа стал собирать второй гарпун.
Изнутри на уровне живота к рубахе был пришит большой карман, в котором лежал кожаный мешочек со льдом. Баа извлек его, пощупал — лед растаял не весь, и воды совсем мало. Подрагивающими от нетерпения пальцами он ослабил ремешок на горловине, сунул ее в рот и запрокинул голову. «Да, воды совсем мало — всего два, нет, почти три глотка», — Баа с сожалением помял мешочек, выдавил в рот несколько льдинок, с хрустом разжевал их. И вода, и льдинки сильно отдавали старым прогорклым жиром, но это было очень, очень вкусно! «Жалко, что так мало… Но это ничего, это — поправимо: может быть, скоро натает еще», — успокоил себя Баа и, туго завязав горловину, водрузил мешочек на место.
Солнце — Приносящий Свет И Тепло — цепляло краем зубчатый горизонт в глубине берега, вокруг были Маленький Ветер, Идущий С Моря, и Медленная Волна, Поднимающая Плавучие Поля. Рядом с лодкой слабо покачивалась огромная спина Дающего — того, кто стал теперь Большой Добычей, или Подарком Всех Стихий. Его сомкнутое дыхало не шевелилось, пятно крови стало совсем бледным и вытянулось параллельно далекому берегу. В ту же сторону отнесло два мешка-поплавка, перепутавшихся своими ремнями. Третий мешок лежал на дне лодки — его линь не давал расстаться Байдаре со своей Добычей.
Гребцы зашевелились на своих местах. Всем хотелось пить, и мешочки с талым льдом быстро пустели. То и дело люди поглядывали на Добычу: они понимали, что это неприлично, но все равно улыбались, ведь на смену Предчувствию пришла Большая Радость.
Нет, Байдара не умерла, не исчезла, просто чуть-чуть распалась. Она долго без устали шла за Дающим и теперь отдыхает. Ее части опять стали немного разными членами единого множества Настоящих Людей. Вон тот, второй слева, совсем молодой. Он только третий раз вышел в море и еще не все понимает:
— Посмотри, Баа, это же Вода, Несущая К Дому! Мы можем успеть, Баа! — и замолк, испуганно переводя взгляд с одного на другого.
Четверо Мужчин молча смотрят на парня. «Нет, пожалуй, он не совершил ничего такого, из-за чего надо сразу уйти Туда, Куда Уходят Все. Нет, это просто… м-м-м… неловкость, бестактность… Пусть он будет пока с нами», — улыбнулся Баа, и парень опустился на сиденье. Еще миг, и он шагнул бы через Границу Стихий — она же рядом — прозрачная, холодная, такая манящая и страшная.
— Ка-ми-ту-у-у оди-ди-ла-а-а… — хрипло затянул Баа, и Байдара медленно двинулась кормой вперед: нужно подобрать два оставшихся поплавка и отрегулировать длину линей так, чтобы тянуть Добычу за все три ремня сразу, ведь пришла Вода, Несущая К Дому, и она может успеть!
Старый Гаако-Лиу-Тэми-Раотан маялся уже второй день. Ничего необычного или печального не происходило в Месте, Где Живут Настоящие Люди, но ему было неспокойно, еда не приносила радости, а руки не хотели ничего делать. Рао бродил между домами, беседовал с людьми или просто выходил на берег и подолгу смотрел вдаль. Никто не задавал ему вопросов, но он понимал, что все думают, будто он знает, как живет Байдара, а он не знал. Когда-то давно он, стоя на берегу, мог петь ее Песню. Теперь он не может, но Людям незачем знать об этом.
«Нет, так нехорошо, так — неправильно! Надо что-то делать: полезное и важное», — не выдержал наконец Рао и решил заняться тем, что давно откладывал, — подарком Большого Шторма. Это был хороший, нужный Людям подарок: недалеко от жилищ поселка на берегу лежали три больших дерева. Без коры и сучьев, с обломанными корнями — они, наверно, долго плавали по Реке и Морю прежде, чем Большой Шторм во время Высокого Прилива оставил их на берегу. Это была Твердая Пища, которую так любит Огонь. Всю мелочь, приносимую Приливами и Штормами, Люди сразу собирали и уносили в поселок, а эти стволы оказались очень тяжелыми. Ни разрубить, ни перепилить бревна нельзя, потому что нечем, но и оставлять на месте жалко, так как следующий Большой Шторм вполне может забрать их обратно, если, конечно, придет вместе с Высоким Приливом. Бревна нужно на месте пережечь на куски, которые можно будет донести или хотя бы докатить до поселка. А там уж молодежь и женщины как-нибудь справятся. Надо сделать Долгий Костер не для еды и тепла, а просто для удовольствия Всех Стихий, которые, в благодарность за это, позволят воспользоваться Людям оставшейся частью подарка.
Собрать свою волю так, чтобы Люди делали то, что он хочет, Рао не смог: он просто ходил от дома к дому и говорил, что нужно пойти и сделать Долгий Костер. Никто не отказывался, но у всех находились более срочные и важные дела. К нему присоединились только несколько подростков, еще не имеющих Настоящих Мужских Имен, и, конечно, целая куча детей — Рао даже не очень-то различал в этих меховых колобках девочек и мальчиков.
Они пришли на берег, и молодежь с визгом и смехом стала накатывать бревна друг на друга. Рао не командовал, не мешал им — у них свои лидеры, своя жизнь, а у него…
В конце концов стволы легли друг на друга, и Рао долго раздувал принесенные головешки, подкладывал сухие водоросли и древесную мелочь, собранную на кромке прибоя. Когда Костер все-таки разгорелся, Рао уселся на корточки и поверх дымного Огня стал смотреть в Море. Молодежь играла на Песке Отлива в свои извечные игрушки: палки, изображающие гарпуны, костяные грузила с колючками, привязанные к ремешкам, — кто дальше, кто точнее. Они играют так всегда: после Сытных Зим их бывает много в поселке, а после Голодных — совсем мало, но игры остаются те же. И он когда-то вставлял длинную палку в неуклюжую самодельную металку… Да… А потом старый шаман почему-то выделил его из толпы сверстников и стал именно ему рассказывать свои Непонятные Сказки. И неинтересны стали юному Рао ни гарпуны, ни металки, ни колючие цеплялки-кидалки.
Рао сидел у Огня, смотрел на Море, Небо и привычно поглаживал под рубахой маленький, почти незаметный шрам на плече. Если бы он выдержал, если бы смог привыкнуть… Он бы, наверное, знал сейчас, как обстоят дела у Байдары, когда и с чем она вернется, и про тех, кто ушел в Весеннюю Тундру, он тоже, наверное, знал бы все или почти все… А он не знает, не чувствует.
Он хорошо помнил тот день, когда шаман сказал, что время настало, и уложил Рао на подстилку из шкур у очага. Потом он оросил своей мочой кремневый нож и сделал надрез на его плече. Рао не смотрел на его руки, он смотрел на клочок неба в дыре дымохода, и ему было совсем не больно. Потом Шаман замотал ему руку полосками шкуры и дал выпить Настой Красных Грибов. Рао уснул, а когда проснулся, Мир был другим — невероятно, ослепительно ярким, ароматным и вкусным. Первое время, пока не привык, он просто захлебывался от избытка ощущений. Казалось, он видит, чувствует и слышит все: радость ребенка, сосущего грудь в соседнем жилище, голодное урчание в животе чайки, парящей в Небе, усталость охотников, ушедших вчера в Ледяные Поля. Потом он освоился, научился отсекать, заглушать лишнее, но все равно это было прекрасно! А потом была расплата, и еще, еще… Медведь поломал одного из охотников, и Рао умирал вместе с ним; тяжело рожала женщина, и он кричал вместе с ней… Он не выдержал: однажды, очнувшись после чужой смерти, он дрожащей рукой разрезал кожу и выдавил маленький, плоский, скользкий от крови камешек. И опять стал как все, стал одним из единого множества Настоящих Людей.
Когда умер, ушел в Другую Жизнь старый шаман, как-то само собой получилось, что Рао взял его Бубен и стал Человеком, Говорящим Со Стихиями Мира, только какой он на самом деле, Говорящий? Что-то сломалось в нем тогда, чего-то он лишился… А тот полосатый камешек болтается теперь среди зубов белого волка в ожерелье молодого Баа.
