Черные ножи 3 (СИ) - Шенгальц Игорь Александрович

Черные ножи — 3

Глава 1

Первое, что я увидел, открыв глаза — некогда светлый, а теперь чуть пожелтевший потолок больничной палаты, по которому ползала муха.

Жив! Я — живой! Надо же! И в этот раз удалось договориться со смертью, взять ее в рассрочку, заплатив лишь очередной взнос, чуть не ставший последним.

Досталось мне знатно, и в довершение всего — пуля, застрявшая в груди. Я прислушался к собственным ощущениям — боли не было. Сколько же я тут валяюсь? И, где, собственно, нахожусь?

Совсем рядом, буквально в паре метров, кто-то натужно застонал, потом громко зашелся плохим булькающим кашлем и, наконец, умолк.

Я повернул голову. Палата на двоих, и это достаточно непривычно, учитывая, что все наши госпиталя перегружены ранеными, которых селили буквально друг у друга на голове — мест катастрофически не хватало, сестры бегали замученные, с усталыми грустными лицами и непроходящими тенями под глазами, а доктора, делавшие по несколько десятков операций в день, спали прямо на месте, не в силах сделать даже десяток-другой шагов до ординаторской. Но то у нас…

Здесь же все выглядело гораздо более цивилизованно и современно. Двухместная палата, рядом с каждой кроватью тумбочка, а на них — чудо! — черные телефонные аппараты с дисковым набором. Причем, у каждого свой. Над изголовьем кроватей свисали веревочки-звоночки для срочного вызова медсестры. На стенах висели умиротворяющие пейзажи в позолоченных рамах, на окнах — кружевные занавески. Идиллия, мать ее! Истинный рай!

Так, что я мог воскресить в памяти из ближайшего прошлого? Я прикрыл глаза и начал вспоминать…

…Поляна, достаточно ровная и большая для разгона самолета. Сам самолет — небольшой двухмоторник, который Флеминг и его помощник и правая рука — О’Хара уже выкатили из укрытия и теперь готовили к взлету.

Винт натужно завертелся, движок начал было покашливать, но потом все же справился и, наконец, гулко затарахтев, заработал размеренно и уверенно.

Флеминг, сидя за штурвалом, радостно всплеснул руками, а рыжий, матерясь, отскочил от винта — его чуть не разрубило на куски.

— Долбанные самолеты! — ворчливо бросил он, забираясь внутрь по приставной лесенке. — Ненавижу эти железные летающие гробы! То ли дело корабли, в них вся сила мира!..

Все это я видел, борясь с тем, чтобы не потерять сознание, сидя внутри салона у самого окна. Пуля в груди добивала меня. Наверное, любой другой уже умер бы, но я еще держался, однако, чувствовал, что и мне недолго осталось. Срочно требовалось хирургическое вмешательство, но и оно ничего не гарантировало. Просто без операции мне точно конец, а если попадется толковый врач — кто знает, могу и выжить со своей сверхъестественной способностью к регенерации.

Сам не понимаю, как мы добрались до этого места, как я выдержал…

Сначала мы ехали на мотоцикле с коляской, конфискованном в хозяйстве ныне покойного Метерлинка, а потом меня буквально тащили на себе англичане по одному, лишь им известному маршруту. Флеминг — при первой же встрече я исключительно наитием и детской любовью к старым боевикам угадал его настоящее имя, и О’Хара — крепкий и злобный ирландский сукин сын.

Потом мы отыскали спрятанный самолет, закрытый маскировочной сетью и ветками. Благо, как я понял, англичане оказались в плену не так давно, и самолет за это время никто не успел обнаружить.

И вот короткий разгон по полю, и мы в воздухе.

— Йо-хо-хоу! — восторженно взревел ирландец. — Но корабли все равно лучше!

Флеминг с ним не спорил, а меня сильно повело, голова закружилась, все вокруг начало мелькать, как в дурном сне, и через минуту я все же потерял сознание.

Очнулся я все там же, мы все еще летели, вот только сейчас надо мной склонился англичанин с окровавленным скальпелем в руке. Кажется, он проводил операцию. Флеминг был сосредоточен и очень удивился, когда я открыл глаза — он явно этого не ожидал.

— Сэр, — сказал он, — но я же вколол вам… хм… вам лучше еще… вздремнуть… пока я не закончу.

Мне хотелось поспорить, но он приложил к моему лицу тряпку, от которой пахло какой-то гадостью, и я опять отрубился, теперь уже надолго.

Когда я пришел в себя в следующий раз, то лежал на мягких тюфяках у борта самолета, грудь моя была крепко перебинтована, нас слегка потряхивало, но мотор гудел ровно. Выжил? Неужели англичанин сумел вытащить пулю из моей груди в таких условиях?

Флеминг как раз склонился надо мной, держа в руке шприц, наполненный мутным раствором.

— Все прошло успешно, — сообщил он, видя, что я могу его слышать и понимать, — но вы должны спать, только так вы сумеете поправиться! Поверьте мне, я знаю, что говорю!

— Я… сам… — язык ворочался с трудом, в голове была сплошная каша.

Англичанин покачал головой:

— Позвольте помочь вам, это средство введет вас в глубокий сон, а когда вы очнетесь, станет гораздо легче. Ваш организм творит сущие чудеса!

Возразить я не успел, он уже умело всадил иглу шприца мне в вену, стало горячо и больно, а потом пришли тишина и спокойствие…

И вот теперь я оказался в больнице. Очень приличной больнице, надо признать. Но не в Кремлевской же? Куда же мы прилетели, и где мои спасители англичане?

В палате сильно пахло лекарствами и слегка мужским одеколоном.

Мой сосед в очередной раз закашлялся, и я посмотрел на него, решая, требуется ли моя помощь или сам справится.

Соседом по палате оказался мужчина лет сорока на вид со светлыми волосами и крупным, мясистым лицом. Видно было, что он страдал. Кашель разрывал его горло, но остановиться он не мог. Приступ никак не проходил, мужчина чуть не задыхался, время от времени прикладывая платок к губам. Платок окрашивался красным. Кровь! Надеюсь, меня не поселили с туберкулезником? Этого еще не хватало, на подобное моя фортуна точно не распространялась.

Приступ никак не заканчивался, у здоровяка выступили слезы из глаз, он потянулся к шнурку вызова сестры, но силы оставили его, и он лишь прохрипел, глядя на меня:

— Help! Help me…

Английский язык! Американец или англичанин? Куда же Флеминг привез меня, и где, собственно, он сам?

Я осторожно, стараясь не побеспокоить собственные раны, поднял руку и дернул за шнурок. Где-то неподалеку раздался звон колокольчика. Буквально через полминуты дверь палаты распахнулась и внутрь зашла медсестра.

Н-да, если бы я захотел сравнить внешность Настасьи Павловны и местной сестры милосердия, то мне пришлось бы заодно искать сходства и различия в солнечной красоте летнего дня и затянутом тяжелыми свинцовыми тучами небе.

Высокая, но при этом костлявая, с длинным лошадиным лицом и куцым клубком волос, туго стянутым на затылке, она словно олицетворяла собой все стереотипы, приписываемые британским женщинам.

— Сэр, — смотрела она почему-то исключительно на меня, судя по акценту — точно англичанка, — вы меня звали?

— Этому товари… хм… мистеру совсем плохо. Он кашляет, не переставая! — мой английский был хуже, чем немецкий, но сестра меня поняла.

Казалось, она только сейчас обратила внимание на моего соседа, который все это время не переставал кашлять. Точнее, к этому времени кашель перешел в некий хрип, раздирающий легкие. Ему явно не хватало воздуха, он задыхался, но не мог остановиться ни на секунду. Недовольно качнув головой, она повернулась к бедолаге, смерив его долгим взглядом.

— Я принесу сироп от кашля! — вынесла она вердикт и, резко повернувшись, словно фельдфебель на плацу, попыталась было выйти из палаты.

— Сироп? — удивленно бросил я ей в спину. — Да он харкает кровью! Зовите врача! Немедленно!

Признаться, я не был уверен, подействует ли мой командный тон на эту, казалось бы, непробиваемую особу. Но сработало. Она повернулась в полоборота и четко ответила:

— Слушаюсь, сэр! Я позову врача, сэр! — после чего, наконец, испарилась из комнаты.

Удивительно, но с ее уходом, моему соседу стало чуть лучше. Он успокоился и с благодарностью уставился на меня. Говорить он пока не мог, но я сделал ему знак молчать и отдыхать.