Александр Мазин - Легион против Империи
Обзор книги Александр Мазин - Легион против Империи
Александр Мазин
ЛЕГИОН ПРОТИВ ИМПЕРИИ
Часть первая
СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЙ КРУИЗ ЛЕГАТА АЛЕКСИЯ ВИКТОРА КОРШУНА
«CAELUM, NON ANIMUM MUTANT QUI TRANS MARE CURRUNT…»[1]
Глава первая
Девятьсот девяносто второй год от Основания Рима[2]. Зима. Провинция Сирия. Зимний лагерь Первого Парфянского легиона
К лагерю Первого Парфянского[3] Черепанов и его спутники подъехали ранним утром.
Прохладным зимним утром, когда только-только показавшееся над скалами солнце окрашивает мир в нежные розовые тона.
Лагерь был построен по стандарту: стены прямоугольником, четверо ворот, сторожевые башни — где положено и как положено. Внутри — строго по регламенту: казармы легионеров, форум, принципия, преторий, дома трибунов… Само собой — склады, конюшни, мастерские, госпиталь… Словом, тот, кто видел один лагерь, легко сориентировался бы в любом. Без разницы, будут ли это палатки, поставленные на одну ночь, или крепкие дома, в которых можно жить десятилетиями.
Преторские, главные, ворота были открыты: входи, выходи, кто желает. У створа, прислонившись спиной, завернувшись в плащ (зимней ночью в Сирии холодновато) дрых часовой.
Проезжая мимо, Гай Ингенс крепко огрел его витисом по голове. Часовой, где сидел, там и лег. В принципе, мягкое наказание. За сон на посту полагалось избиение палками до смерти.
Коршунов покосился на друга. Лицо у Черепанова было — мрачнее некуда. То, что он видел, так же мало походило на римский легион, как бабушкино платье на новую модную коллекцию.
Легионеры (с позволения сказать, легионеры) понемногу просыпались. Кое-где горели костры: там стряпали завтрак.
На кавалькаду из нескольких сотен офицеров горе-солдатики глядели с любопытством и с некоторой опаской.
— Засранцы, — выругался ехавший слева от Черепанова Гонорий Плавт Аптус. — Хотел бы я сказать пару слов их легату.
— Скажешь, — пообещал Черепанов. — Но только после меня.
Они въехали во двор принципии[4].
— Я мог бы прямо сейчас унести их Орла, — насмешливо произнес Гай Ингенс. — Клянусь сиськами Венеры, никто бы и не заметил.
Черепанов всё мрачнел. Оно и понятно. Это были его солдаты. С ними наместнику Геннадию Павлу предстояло защищать границы провинции. Но эти недоделки, похоже, и собственный котел с кашей защитить не в состоянии.
Геннадий остановился.
— Аптус, — сказал он. — Разошли своих людей по лагерю. Пусть посмотрят, что к чему. И доложат.
— А то и так не ясно! — буркнул бывший легат императора Максимина.
Черепанов уперся в него тяжелым взглядом… Они были очень похожи внешне: Геннадий Черепанов и Гонорий Плавт Аптус: невысокие, мощные. С квадратными лицами и головами, будто вросшими в широченные плечи. И выражения лиц у них были практически одинаковые. С таких лиц можно рисовать плакат: «Хочешь умереть — скажи мне „нет“».
Когда-то Черепанов служил под командой Плавта. Потом они стояли вровень, но в итоге судьба оказалось более благосклонна к Черепанову. Он стал наместником богатейшей провинции. А Гонорий Плавт после гибели императора Максимина вынужден был спасать свою жизнь. Враги Фракийца травили его сторонников, как лисиц, и непременно убили бы, если б Гонорий вместе со ста тридцатью шестью уцелевшими легионерами не отдался на милость своего недавнего политического противника и давнего друга. Само собой, Геннадий эту милость ему оказал. «Победители» Максимина, новые императоры Бальбин и Пупиен, правили недолго. Их убили через два месяца после смерти Фракийца, и теперь в Риме правил малолетний Гордиан Третий, Геннадиев шурин. Правил, разумеется, слово не совсем верное, потому как из Рима уже полгода вразумительных приказов не приходило. Да и в Палатине, если верить слухам, заправлял не юный Гордиан, а его матушка. И этот факт был одной из причин появления Черепанова в расположении Первого Парфянского.
— Аптус! Ты слышал, что я сказал?
Когда-то Гонорий Плавт командовал Черепановым. Но теперь главным был Геннадий, и Гонорий Плавт это понимал.
— Да, домин! — четко произнес он. И отдал соответствующее распоряжение.
Сотня приехавших с ними людей Аптуса, отборных воинов, ветеранов (среди них не было никого чином ниже опциона), отправилась выполнять приказ, а Геннадий с оставшимися вошел в преторий.
— Небось, дрыхнет твой легат, — по-русски сказал Алексей.
Черепанов буркнул что-то невнятное. Ярость так и сочилась из него.
Легат Первого Парфянского был дома. Более того, вопреки предположениям Коршунова, он уже встал.
Легат прихорашивался. Раб держал перед ним большое бронзовое зеркало, глядя в которое командующий римским легионом тщательно разбирал складки переброшенного через плечо плаща. Надо отдать ему должное: легат был хорош. Очень высокий, намного выше среднестатистического римлянина, отлично сложенный, элегантный. Словом, образец патриция. Коршунов слыхал: у легата галльские корни. Его предок был одним из тех галльских вождей, которых ввел в Сенат Юлий Цезарь.
На ввалившуюся к нему «делегацию» легат поглядел с плохо скрытым неудовольствием.
Наместника провинции он не признал. Даже не опознал в нем главного, потому что одет Геннадий был хоть и качественно, но довольно скромно. И перстней носить не любил: ограничивался парочкой, которые требовало положение и должность.
— Прочь! — бросил Черепанов рабу с зеркалом и подойдя к легату вплотную процедил:
— Я — наместник Сирии Геннадий Павел Кальва[5]!
— Сальве, — в рифму отреагировал легат. Его красивое лицо выразило смесь удивления, легкого презрения и высокомерного превосходства. — Я — легат…
— Дерьмо ты свиное, а не легат! — рявкнул Черепанов так, что потомок сдавшихся Риму галлов вздрогнул. — Ты во что превратил доверенный тебе легион?
— Я отказываюсь беседовать в подобном тоне! — гордо произнес легат. И встал в красивую позу.
В Сенате он, несомненно, имел бы успех. Но здесь был не Сенат. Здесь был зимний военный лагерь, и жест легата не оценили.
— А я с тобой не беседую! — прорычал Черепанов, подступая еще ближе. Теперь ему пришлось задрать голову, чтобы видеть лицо легата. — Я с тобой не беседую, я тебя отстраняю!
— Да неужели? — с иронией произнес легат. — Так ты, выходит, теперь не только наместник, но и император?
Вопрос был — с подвохом. В нынешнее смутное время достаточно кому-нибудь намекнуть, что кто-то, пусть даже в шутку, сравнил себя с императором, и проблем у него будет — выше крыши. А если этот «кто-то» вдобавок обладает серьезной должностью, к примеру — наместника провинции, — то может попрощаться и с должностью и, возможно, с головой.
— Нет, я не император, — четко выговаривая слова, произнес Черепанов.
— В таком случае, не тебе меня отстранять! — Тут же подхватил явно поднаторевший в диспутах легат. — Потому что меня поставил командовать император. И лишить поста тоже может только император… Один из императоров, — тут же поправился он. — А ты, выскочка-коротышка, — легат в свою очередь надвинулся на Геннадия, навис над ним, — …если ты привез мне деньги, то отдай их казначею и отправляйся к себе в Антиохию! А если ты не привез денег, то уж не знаю, зачем ты заявился, потому что тебе здесь не рады!
Зря он это сказал. Не стоило ему так хамить.
Черепанов ударил внезапно и страшно. В челюсть. Ноги легата подогнулись. Он упал на колени… И не врезался носом в пол только потому что Геннадий подхватил его за волосы.
Охрана и тершиеся в доме с самого утра дармоеды из многочисленной личной свиты сунулись, было, на помощь, но они и шага сделать не успели, как спутники наместника обнажили мечи. И лица у них были такие выразительные, что защитники командующего легионом поспешно отодвинулись подальше.
— Коротышка, говоришь, — задрав лицо легата кверху, прорычал Черепанов. — Ну да, осел, ты выше меня на голову! Хочешь, чтобы я исправил эту разницу в росте?
Легат глядел на наместника Сирии мутными глазами и вряд ли понимал, о чем идет речь. Нокаут он и есть нокаут.
— Ингенсы! — рявкнул Черепанов. — Сдерите с него плащ и доспехи, найдите в лагере осла попаршивее, посадите на него этого комедианта и выгоните осла на дорогу. Пусть отправляется хоть в Рим, хоть в Тартар!
Потом окинул бешеным взглядом окружение поверженного легата:
— Кто-то хочет последовать за ним? Кто?
Желающих почему-то не нашлось.
— Кто префект лагеря?
— Его здесь нет, — после небольшой паузы ответил один из старших офицеров, типичный римлянин, сравнительно молодой, лет двадцати. Трибун-латиклавий, судя по пурпурным полосам на тунике.
