Порфирий Ипатов - Хвоя, изгоняющая болезни. Великий славянский лекарь
Отвар для исцеления желчного пузыря
Для лечения пузыря желчного более всего из хвойных пихта подходит. Энергия пихты такова, что она уничтожает всю зависть желтую, которая сосредоточивается в пузыре желчном. Чтобы приготовить настой этот, нам понадобится:
• стакан лапок пихтовых (хвои);
• воды 1 литр.
Водичку налейте в ковшичек да нагреваться поставьте. Тем временем подготовьте лапки пихтовые. Разделите лапки так, чтоб каждая частичка была длиною с палец безымянный больного. Как измельчите, промойте пихту в теплой воде. Когда водица в ковшичке закипит, пихтовые веточки высыпьте в нее, да крышкой потом прикройте. Варите, пока 20 минут не пройдет. Затем снимите ковшичек с огня, да дайте настояться отвару 30 минут. После этого отвар можно пить на здоровье.
Литр отвара нужно будет выпить за два дня, а потом приготовить новый. Каждый день пейте по стакану: один утром, а другой вечером. Пить после еды нужно. Только не сразу, а через полчаса примерно. Единственный день, в который отвар принимать не нужно – это воскресенье. В этот день перерыв сделайте. Пейте отвар в течение 1–2 месяца, опираясь на ощущения свои. Если через месяц почувствуете вы, что пузырь ваш желчный в порядке стал, то не пейте больше. Если же и через два месяца пития отвара желчный пузырь беспокоит, то сделайте перерыв в неделю, а потом опять пить продолжайте. И не забывайте, дорогие читатели, про главный порок, который желчный пузырь отравляет – зависть.
Даритель сил жизненных
Рассказ о том, как я друга своего Кирюху настоем хвойным от пьянства избавил
Утром, как и всегда, меня разбудил первый гудок заводской. Вставать не охота было, но надо как-никак… Выглянув в окно, я не увидел солнышка. Оно спряталось где-то за толщей нахлынувших туч, что опечалило меня, ибо хотел я после работы по лесу прогуляться, травок пособирать, а под дождем-то особо не разгуляешься. На улицах начали появляться первые рабочие заводские, да пастухи с коровами. Умывшись, отведав сухарей ржаных с квасом ядреным, я отправился в этот пасмурный день на завод. Был уже июнь месяц, помню, поэтому на улице было светло совсем, несмотря на небо пасмурное. Пока я на работу шел, внутри у меня было какое-то беспокойство непонятное. Предчувствовал я, что на работе что-то плохое будет. И оно не обмануло меня. На пути к моему месту рабочему меня встретил Евгенич, трубоукладчик наш. Таким серьезным я его еще никогда не видел.
– Здорово, Афанасич, – поздоровался трубоукладчик. – Новость плохая у меня, Кирюху-то рассчитали с завода…
– Как же так… – оцепенел я.
Кирюшка был другом моим лучшим, мы с ним еще с молодецких времен вместе работали. Только как с армии вернулся, я в слесаря пошел, а Кирюха – в токари. Хоть мы и в разных цехах работать начали, дружба наша еще крепче стала. Часто мы выбирались на природу вместе, помогали друг другу всячески… Замечательный человек он был. Никогда в помощи не отказывал, всегда был честен да справедлив. Кирюшка всегда смотрел в глубь вещей да поразмышлять любил о смысле жизни. Его мы прозвали даже «Философ». Больше всего Кирюшка стихи любил, и даже писал сам. Бывало и на заводе, все обедать уйдут в столовую-то, а он сядет, да писать начнет. А потом, как мы с работы возвращались, он читал мне свои творения… У сынишки его, Петьки, я крестным стал. Кирюха был единственным родным человеком у Петьки. Матушка его померла три года назад. Сердце у нее прихватило внезапно, и помочь никто не смог. Еще у него были бабка с дедкой по матери, но они жили в другой деревне, далеко отсюда. Как же Петька жить-то теперь будет, когда кормильца единственного работы лишили…
– Так ты не знаешь, что ль, ничего, Афанасич? Кирюха-то спился… Ужо месяц как на работе-то не появляется.
Мне горестно стало да стыдно. Как же так, с другом лучшим такая беда случилась, а я и не знаю ничего… Я еще несколько недель назад заметил, что Кирюхи не видать что-то, да подумал, что просто занят он шибко у себя в цеху, да дома дела по хозяйству какие-нибудь. Не думал я, что плохое что-то произойти может… После рабочего дня я решил прямиком отправиться к Кирюшке да Петьке – проведать их да разузнать, что за беда-то такая случилась.
Дом Кирюшкин находился на другом конце поселка, на отшибе самом, возле леспромхоза. Местность эта была безлюдной, всего улочек пара-тройка, в которых домов-то раз, два и обчелся. Лето, казалось бы, детишки должны бегать да резвиться, красавицы молодые между собой хихикаться, но ничего этого не было здесь. Только какая-то старуха в рубище черном с пустым ведром вдоль дороги бредет. Тишина… И лишь где-то вдали, в другой части поселка кто-то песни распевал.
Дошел я до Кирюшкиного дома, который стоял ближе всего к лесу. Взглянув в сторону огорода, я увидел, что не засажено толком ничего. Постучал я в старую, обветшавшую дверь. Тихо. Будто и нет никого в доме. Постучал еще раз. Тут что-то скрипнуло внутри. Глянув в окно, я увидел исхудавшее лицо Петьки, уставившегося на меня своими большими, выразительными глазами. Я кивком попросил Петьку дверь мне открыть. Он, чуть поколебавшись, исчез из окна, и через несколько мгновений был уже у двери.
– Здорово, Петенька, – говорю.
– Здорово, Зеленый, – улыбнулся Петька.
Как я рассказал ему, что в школьные времена меня «Зеленым» прозвали, так Петька и сам так меня звать стал. Я протянул Петьке руку и поздоровался, как с мужиком. Мы прошли в дом. Внутри было тихо и темно, занавески полностью окна закрывали. Кирюхи внутри не было.
– Что у вас случилось-то? – спросил я, присев на жесткий, пошатывающийся стул.
– Да плохо все, дядь, – радость от моего прихода исчезла с лица мальчугана. – Батька пьет уже месяц почти, на работу не ходит. А вечером постоянно в гараже запирается… Боюсь я, что он там сделает чего-нибудь с собой…
– А чего это он так, что произошло-то с ним?
– А не знает никто… Я хотел было поговорить с папкой, да он мне: «Мал ты еще, Петька, не понять тебе»… Незадолго до этого я видел, как он взял все свои письмена со стихами и выбросил в печь. Я хотел было их достать, но опоздал. Почти все сгорело, пепел один остался…
Петька повесил голову. Я сел к нему поближе, да потрепал за плечо по-отцовски.
– Не переживай, – говорю. – Все хорошо у вас будет, поставим мы батьку твоего на ноги. Где он? В гараже?
– В гараже…
Я отправился в гараж. Дверь в него была приоткрыта немного, я вошел. Темноту гаража освещала лежащая на старом обтрепанном столе лампа керосиновая. За столом сидел Кирюшка. Он пошатывался, икал да смотрел куда-то в стену, не отрываясь. На столе лежали две бутылки водки, одна из которых была пустою, темно-синий стакан, испачканные листки бумаги да ручка чернильная обгрызенная. Было понятно, что нетрезв он совсем. Я подошел к нему и сел на круглое полено, которое вместо стула было. Кирюшка медленно повернул ко мне голову и смотрел так пару мгновений. Лицо его расплылось в улыбке пьяной.
– О, друг мой любезный пришел, – продолжал улыбаться Кирюха, покачиваясь слегка. – Давно тебя не было, какими судьбами?
Я понял, что разговаривать было с ним бесполезно, пока пьян он. Хотел было его проводить в дом, да он упираться начал. Осмотрев гараж, в самом темном углу раскладушку обнаружил, на которой, видимо, Кирюха и спал. Я уложил его туда, да накрыл покрывалом. Забрав со стола водку, пошел обратно в дом, не забыв дверь прикрыть. Решено было, что сегодня здесь ночевать буду, у Петьки. День следующий выходным был, на работу не нужно было. А с утра, как Кирюшка протрезвеет, я поговорить с ним намерен был.
Пока еще не смеркалось, отправился я до дома, домашних предупредить, что ночевать в гостях буду. Набрал пирогов свежих, которых матушка напекла, да оправился обратно, на другую сторону поселка.
Петька обрадовался мне, когда вернулся я, и еще больше обрадовался свежим, горячим пирогам. Он с жадностью набросился, как только я их на стол выложил.
– Чай-то хоть есть у вас? – говорю. – Ну, давай, заваривай. С чаем-то вкуснее…
До глубокой ночи мы просидели с Петькой. Пироги ели, да я ему истории рассказывал свои армейские. Спать мы легли поздно. Я лежал возле окна самого на кровати, на которой Кирюха спал. В гараже тихо было, и лишь только ближе к утру там звякнуло что-то, да затихло.
Проснувшись, умылся да в гараж отправился. Петька спал еще. Когда я тихонько открыл дверь, солнечные лучи проникли в гараж, освещая все уголки его. Кирюха лежал на кровати да за голову одной рукой держался.
– Утро доброе, – говорю. – Ну, как оно?
– Порфирька?! – прищурился мой товарищ. – А ты как тут оказался-то?
Похоже, Кирюшка плохо помнил день вчерашний, как, впрочем, и предыдущие дни. Я рассказал ему обо всем. И что он уже пьет месяц, и что с работы его убрали, и что пора заканчивать со всем этим.
– Правда, что ль, уволили? Все равно – это не важно уже… Не хочу я жить. Нету никаких сил, нету никакого смысла. Только тихая, серая явь… Даже стихи не идут у меня. Нет никакого вдохновения, нет никакой красоты в мире… Петька? Петьку и без меня воспитают, у него бабушка и дедушка еще есть. Нельзя, чтоб его воспитывал такой, как я…
