Лев Фридланд - За закрытой дверью. Записки врача-венеролога
Его первые слова были:
— Доктор, я, кажется, получил триппер.
Затем, так же просто, он проделал все, что полагается для диагноза. Действительно, это был триппер.
Уходя, он сказал:
— Ждите, доктор, моих товарищей, если только они не лечатся уже где-нибудь.
Меня эти слова не удивили. Я знал, что означала подобная фраза. Компания друзей идет в ресторан или пивную. Потом, уже под винными парами, они берут женщин или женщину. Затем через разные периоды времени — один раньше, другие позже — они появляются в кабинете венеролога. Этот был, очевидно, первой ласточкой.
Здесь странна была только одна подробность. В этом партийце чувствовалась довольно высокая внутренняя дисциплинированность. Его моральная закалка должна была бы быть крепкой, достаточной, во всяком случае, для того, чтобы устоять против этих довольно низменных соблазнов.
Я оказал ему:
— Если вас было несколько человек, как же не нашелся среди вас ни один просвещенный? Пусть не все, но кто-нибудь из вас знал же о половых болезнях. Ведь, проститутка — это почти наверняка венерическое заболевание. Неужели никто об этом не подумал и не предостерег вас?
— Простите, доктор, — с живостью ответил он, — Вы ошибаетесь. Я сам работаю в секции борьбы с проституцией и достаточно сознателен. Я не эксплуатирую нужды.
Лицо мое изобразило вопросительный знак. Он сделал маленькую паузу и, стоя у двери, продолжал::
— Я сам был удивлен третьего дня, когда заметил у себя нечто подозрительное. До появления течи я сомневался. То, что я слышал об этой болезни, однако, убедило меня В конце концов. Вы, доктор, подтвердили то, что я уже сам установил, и жалею только, что не пришел к вам при первых признаках болезни. Но, видите ли, я никак не допускал мысли… Ведь она мой партийный товарищ, наш работник. Она заведует работой среди женщин. Я жил с ней два раза. Мы ничего друг другу не обещали, ничем себя не связывали. Я знаю одного товарища, который жил с ней раньше, И думаю еще об одном, который живет с ней теперь. И вот чего я в толк не возьму. Она человек сознательный, не мешанка, не гниль буржуазии. Как же могла она себе позволить, будучи больной, отдаваться в то же время?
Я вскрыл ему ошибочность его возмущения. Она больна — это правда. Но она, может быть, ничего не знает о своей болезни, даже не догадывается. И я довольно пространно растолковал ему, почему у женщин возможно такое неведение.
Он понял. Пораженный моими словами, он немного растерялся от неожиданности и смог только сказать:
— Это совсем плохо. Как же теперь знать, кто болен и кто здоров?
— Ну, — возразил я. — Положение вовсе не такое безвыходное. Женитесь, не разбрасывайтесь. Вот вам лучшая гарантия здоровья.
После нескольких фраз мы расстались.
Мой совет жениться был не так уже плох. Брак часто мыслится, как оплот против венерической инфекции, и гигиенисты оценивают поэтому свойство прочного сожительства, как нечто неоспоримо положительное.
Конечно, все относительно. Относителен и этот взгляд, остающийся тем не менее в значительной — мере справедливым.
Заканчивая курс лечения, я часто напутствую больных приблизительно такими же пожеланиями. Хотя тон мой при этом обычно шутлив, тем не менее зерно истины иногда падает на восприимчивую почву.
Впрочем, я не совсем уверен в уместности своих советов.
Я помню одного очень славного паренька в рабочей куртке, с детскими губами и наивным взглядом больших четных глаз. Какой-то неуклюжий, мохнатый и милый, он пришел с кожевенного завода, и от него пахло чем-то крепким и терпким, как чай.
На дворе стояло чудесное лето, то время, когда лето только приходит, а весна еще не растеряла своей мягкости. В этот час вечера я видел через окно край высокого облака, зацепившегося за выступ крыши соседнего дома, а дом был огромный, многоэтажный. Трава, которая росла во дворе, редкая и чахлая, казалось, примешивала аромат степи к запахам улицы… Должно быть, влюбленные ходили уж парами, счастливые уже благословляли жизнь, а обиженные начинали верить в воздаяние. Издалека доносился глухой шум города.
Но пришедший ко мне парень не думал о любви и радостях. Он стоял ошеломленный, раздавленный тяжестью открытия. Его лицо, широкое, с каким-то особенно добрым выражением, потемнело и застыло. Верхняя губа напряженно поднялась.
Я пробовал его развлечь. Он выслушал меня с тем же сосредоточенным видом. Потом произнес медленно, как бы рассуждая сам с собой:
— Я знаю, что эти болезни существуют. Ими болеют многие. Но я думал, что это бывает от уличных женщин. Если их избегать, то ничего. Что же такое вышло теперь?
И он беспомощно развел руками.
— Пусть это вас так не убивает. — сказал я. — Заболеть — не шутка. Это с каждым может служиться. Помните другое. Ваш долг — вылечиться. Вот о чем надо думать. Тут вы должны быть упорны и настойчивы.
— Да это, доктор, само собой. Кто же против этого говорит? Но я ведь живой человек. Я же должен разобраться с чувством. Ведь это же не какая-нибудь уличная!
И он посмотрел на меня своим наивным и печальным взглядом.
В открытую форточку вдруг донесся голос. Где-то за забором запели. Тоненький, как будто девичий голос выводил песню, и звуки, смягченные расстоянием, казались очень мелодичными и трогали.
— Так и она пела, — сказал больной. — Может быть, эта тоже такая.
— Почему вы принимаете этот случай так близко к сердцу? — спросил я.
— В том то и дело, доктор, — живо ответил он, — что она была не какая-нибудь, а чистая девушка. Я ее, можно сказать, любил. Она жила у нас в доме с месяц. Родственница она матери дальняя. Приехала по делу из своей губернии и остановилась у нас. Веселая такая, хорошенькая, славная. Всегда мы были вместе. На собрания ходили, в клуб, в кино. Хорошо было с ней.
Он остановился, задумчиво глядя перед собой. Лоб его немного разгладился.
— Ну и что же? — спросил я.
— Я женщин не знал. — продолжал он. — Не очень меня эти дела привлекали. Да и чего было спешить? Мне ведь только 18 лет… Рассказала она мне как-то про свою жизнь. Печальная у нее была жизнь. Обманул ее один какой-то. Приехал в командировку, — это она потом узнала, — окрутил ее, а потом и след его простыл. Удрал. А может, кончилась командировка. Никто про это ничего не знал. Ни у нее в доме, ни у нас. Рассказала она мне это и заплакала.
В комнатах не было никого. Тихо было кругом. Тишина. Она прилегла на диван, и я слышу: хлип, хлип. Я подошел к ней и погладил ее по голове. Обхватила она меня руками и прижалась мокрой щекой к моему лицу. Я утешаю ее и чувствую — сам не свой. Хочу оторваться, — она не пускает. Дотянулась до губ и целует. Дурман на меня нашел. Что было, не помню…
Уехала она обратно через пару дней. Стал я грустный. Скучно стало без нее. А третьего дня вот это и показалось у меня.
За дверью нетерпеливо кашляли ожидавшие очереди. На дворе был уже поздний вечер и звезды. Песня за забором оборвалась.
Он ушел, унося рецепт.
Как и все, кто попадал в амбулаторию, он сделался постоянным посетителем. В один и тот же час изо дня в день приходил он ко мне.
В течении болезни вскоре наступил перелом. По мере того, как процесс шел на убыль, больной стал поправляться. Начались контрольные промежутки. Наконец настал день последнего визита.
— Ну-с, Ваня, вы здоровы, — сказал я. — Идите и не грешите больше.
Он помялся на месте. Потом, не то ухмыляясь, не то смущаясь, сказал как-то нерешительно:
— Я хочу спросит вас, доктор… вот эти болезни… ну, чтобы не заболеть, то есть, как это узнать у нее, ну, у женщины, значит?
Он запнулся.
— Вот что. Ваня. — сказал я. — Вы молодой, хороший, а болезни эти неприятные. Они не только тело — душу отравить могут. Не приучайтесь бегать от юбки к юбке. Ведь это не обязательно. Понравится вам крепко человек — любите друг друга, живите с одной. Хотите — зарегистрируйтесь, хотите — нет. Будут дети, не отказывайтесь от них, если обстоятельства позволят. То, что у вас было, это несчастный случай. Никто, пожалуй, здесь не виноват, но пусть случившееся послужит вам в назидание, уроком. Научить же вас самому узнавать, кто здоров и кто заразителен среди женщин, я не берусь. Разбираться в этом — дело врачей.
По мере того, как я говорил, лицо его принимало такое выражение, какое бывает у людей, когда их убаюкивают. Он слушал, полуоткрыв рот. Тоненькая полоска зубов белела наивно и смешно.
Уходя, он сказал:
— Да, ваша правда, доктор. Не надо этого баловства.
Месяцы бежали за месяцами. Кажется, через полгода этот Ваня снова вошел в мой кабинет.
Он был такой же. Только волосы были приглажены, да вместо блузы был пиджак, надетый поверх косоворотки. Походка у него была та же, неуклюжая.
— С чем Бог послал? — спросил я. — Согрешили?
