Сатпрем - Бунт земли (Сборник эссе)
Я был маленьким. Чем я был?
Я не был даже "человеком": из меня вырвали мое человеческое. Если размышлять над чем-то, что является НИЧЕМ, бездной, криком это все. Огонь да. Это бездна, которая жжет жестоко. Быть значит быть огнем, который жжет. Это до людей, до эпох. Первый крик, раздавшийся над горными вершинами Земли, был огнем. Это мое огненное существо стояло перед Сфинксом.
И потом было что-то, что походило на бунт или на обманутую любовь, но я был обманут "человеком".
------x x x
Был ли ответ? Ответ на что? Я не занимался поисками мысли или философии, я искал биение сердца.
Я приземлился в Северном Египте один, совсем один! Весь Северный Египет принадлежал мне! Абидос, Фивы, Лускур, Долина Королей, и Наг-Хаммади, где я прожил полтора месяца на берегу Нила.
Я прожил полтора месяца в состоянии непередаваемого ощущения я словно впитывал в себя целый мир. Там была пустота, были пески, развалины все это было готово рухнуть, как колонны Луксура, разбитые, массивные, потрескавшиеся на солнце, но устойчивые и реальные, как если бы они все еще несли на своих плечах бога Ра. Это было живым! Это было там.
Внезапно Запад предстал передо мной пустой позолоченной скорлупой, даже греческие колонны казались мне слишком женственными рядом с этими гигантами. Неожиданно западный мир со своими церквями, соборами, академиями и Сорбоннами показался мне чем-то искусственным, надуманным, довольно изящным и ловко скроенным, чистеньким и таким хрупким, словно подвешенным в пустоте.
Там ты словно прогуливаешься по бульвару в никуда. Здесь ты чувствуешь себя проглоченным, подавленным, пораженным миром, который не является вопросом с заранее готовыми ответами, но который представляет из себя сам вопрос, старый, прочувствованный, живой, расстилающийся под солнцем и уже готовый быть погребенным в пески, чтобы возрождаться вновь и вновь, как если бы вопрос, повторенный тысячу и тысячу раз, вобрал в себя могущество и скрытый огонь, являющийся самим Ответом.
Интеллект ни что иное, как способность проглотить "это"; все остальное забавные анекдоты, состряпанные так, чтобы с легкостью циркулировать по мозговым извилинам. Внезапно я наткнулся на "ничто", которое оказалось великолепным нечто, без слов. И всегда это нечто зажигало огонь в моем сердце, огонь, который был всем.
А потом Фивы, подземелья: все говорило со мной, как ни одна книга Запада. Это было очень забавно: все было непонятно и, вместе с тем, исполнено смысла. Витал ли я в облаках? Нет, черт возьми! Ведь было гестапо, бросившее меня в пропасть тотального непонимания. Этот Ужас, он повсюду втихомолку следовал за мной, как если бы весь Запад был повинен в этом. Вся его культура, интеллект, машины были ветром, который втягивала в себя черная дыра.
Достаточно было одного дуновения, как все рушилось, оставались только колоны Луксура. Я смотрел на сумеречные фрески, на иероглифы, полные неосознанного смысла, как вдруг передо мной предстала великая Змея Фив; людишки, стоящие цепочкой друг за другом с венцом великой Змеи вокруг головы, они шли и шли сквозь века, жизни и падшие династии. Куда они шли, зачем, влекомые единым Роком?
---x x x
В течение полутора месяцев мое оцепенение не проходило, и я устремился в другое рождение, не знаю зачем, ведь я уже не был тем, кто родился на улице Джордано Бруно. Но, без всяких сомнений, я был тем, кто умер в одном из подвалов гестапо. Я застегнул свой ранец и сел на ночной поезд, идущий в Каир. Было 21 февраля 1946 года. Случайность ли это? День рождения кого-то, кого я еще не знал, и кто должен был перевернуть всю мою жизнь: Матери там в Индии. Я молча грезил, в то время как за окнами расстилались поля сахарного тростника, а в водах Нила мерцало отражение луны. Я был пылающим черным взглядом, пытающимся проникнуть в Тайну; надо было найти или выпрыгнуть это ясно. Невозможно жить с этим отвратительным ощущением под ложечкой. Все человеческое во мне умерло. К тому же могущественные призраки пустыни пытались поселиться в моих внутренних подвалах.
Тем не менее, однажды вечером возле Абидоса я увидел эти чудесные статуи моих предков с лицами, варварски изуродованными каким-то мусульманским фанатиком (Храни меня Господь) прошедших времен. О, эти "прошедшие времена" прошли ли они навсегда? Под великим Змеем Фив остается разверстая пасть. Что было таким мятежным на дне человеческого существования? Я смотрел, я оттачивал мой черный взгляд... Прежде всего, был Спартак со своим отрядом восставших рабов: они считали, что восстали против римлян, но... Потом Глабер, потом подлый Красс, приказавший распять шесть тысяч рабов Спартака вдоль дороги из Капуи в Рим.
Красс это было до Христа. Гитлер это было после Христа. В чем разница? И кто будет следующим Гитлером?
Сорок лет спустя, мы знаем, что Гитлер расплодился повсюду и что именно он выиграл войну.
Нет, не руины Запада я разглядывал, сидя в моем каирском поезде, но что-то гораздо более глубокое, в чем был Секрет жизни или смерти, который надо было вырвать, чтобы не пасть подобно Спартаку в тысячном бесполезном восстании.
----x x x
В последний раз пришел взглянуть на Сфинкса. Я должен был сесть в Порт-Саиде на английский корабль, отправляющийся в Бомбей. Честно говоря, я плевал на все, я был как бы самоубийцей, взявшим отсрочку.
Он стоял на своем месте, этот Сфинкс, приводящий в оцепенение, как некий Титан, выкорчевавший вопрос из Земли, чтобы молча погрузить его в вас. А кругом пески.
Который час, о прохожий? Куда идешь ты?
4
РЕВОЛЮЦИОНЕР
Что движет тобою, о человек, и кто ведет нас в неведомые глубины внутри нашего существа и заставляет блуждать то здесь, то там, чтобы в конце пути увидеть, как забрезжит чудо? Словно это чудо, говоря словами Мальро, уже было "предсказано" прежде. И каким путем прошли мы прежде, в прошлый раз, чтобы вновь пересечь этот след, где все кажется узнаваемым, взаимосвязанным, возобновленным? Наконец мы здесь, мы дошли, и это начинается после стольких ложных шагов и стольких ошибок.
Меня никогда не перестанет та ослепительная траектория, которая, едва выйдя из "человеческих" развалин, привела меня сначала к подножию Сфинкса, древней занесенной песком Тайне, а потом к сияющему чуду Шри Ауробиндо. Через десять месяцев после той тифозной агонии, когда жить не хотелось и не стоило, я очутился перед самой Судьбой, жизнью и смертью.
Был день 24 апреля 1946 года. Мне было двадцать два с половиной года.
Когда я пришел в "правительство Пондишери", я еще ничего не знал о Шри Ауробиндо, я знал только, что он "революционер", что он был посажен в тюрьму англичанами и, что его едва не повесили.
Это сразу же внушило мне симпатию к нему.
Говорили также, что он "мудрец".
Но я был полным тупицей в том, что касается "азиатских мудростей". Мне были ближе Васко де Гама, Кристофор Колумб и бретонские пираты, берущие на абордаж испанские галионы. И, по правде сказать, я предпочитал Спартака Будде.
24 апреля все опрокинулось в новое неоткрытое море.
Стояла адская жара, было два с половиной часа пополудни. Павитра, выпускник французского политехнического института (Бог мой), поджидал меня возле ступеней Ашрама. Это был человек необыкновенно сердечный и простой, с каким-то улыбчивым светом в глазах. Он заставил меня вскарабкаться по узкой лестнице, где теснилась вереница послушников, потом лестничная площадка, и вот эта комната, заполненная молчанием, можно было бы сказать прочным молчанием, обитая белым полотном. В глубине сидели два существа.
Двигаясь автоматически, я приблизился. Я сложил руки на индийский манер, как меня тому научили. Там был Он почти придавленный неподвижным могуществом. Его лицо излучало голубое сияние (я думаю, что это были неоны). Он взглянул на меня. Взгляд был широким, шире, чем все пески Египта, нежнее, чем воды всех морей. И все перевернулось в... я не знаю в чем. Всего за три секунды.
Потом Мать, сидящая справа от него, которая так широко улыбнулась мне, повернув немного шею и подбородок, словно хотела сказать: "Ааа!.." Я стоял в полном оцепенении. Три секунды.
Я вернулся в мою комнату в "Правительственном дворце", сел на свое гигантское ложе, которое стояло здесь, может быть, со времен Индийской Кампании, и остался так сидеть, ничего не понимая, не больше, чем в Долине Королей или в Фивах. Это был другой мир. Он вибрировал, уходя далеко за горизонты... а потом ничего больше... ничего больше не знаешь. Я знал, что это "то, что дается навсегда". Три секунды и навсегда. Существо... единственное, какого я нигде больше не встречу. Существо.
Потом я почувствовал как бы палец, который погружался в мой череп сквозь макушку. Это было очень странно. Физическое ощущение. К тому же это было неподвижно, могущественно и лишено смысла. Не было ничего, что имело бы смысл!
Но, тем не менее, никогда еще я не чувствовал себя таким живым, как в тот день.
![Сергей Зайцев - Мой алкоголизм [самоучитель отказа от алкоголя]](/uploads/posts/books/201456/201456.jpg)
