Алексей Галицкий - Щедрый жар. Очерки о русской бане и ее близких и дальних родичах (Издание 4-е)
— Ты что, опять будешь устраивать Африку?
— Да, надо немножко кровь разогреть. У меня что-то ухо правое ломит — надуло, наверно, на реке.
…Михаил, приспосабливая к короткому полку свои длинные ноги, попросил:
— Плесни маленько.
Каменка загрохотала как пушка. Сухой, каленый жар придавил Егоршу к полу.
— Подбрось еще ковшик!
— Ну ты и зверь! Скоро, как мой дедко, в рукавицах хвостаться будешь.
— Давай, давай.
— Да мне-то что — жалко! Вода не по карточкам, — Егорша зачерпнул из ушата, отступил, пригибаясь, в сторону… Когда немного спала жара, он ползком стал пробираться к двери.
— Ну тебя к лешему! Я еще не грешник, чтобы в таком жару жариться. Пошел на водные процедуры. Идешь?
— Говорю, у меня простуда.
Михаил повернулся на бок, прошелся веником по спине, потом, упершись ногами в каленые потолочины, еще раз похлестал колени (с осени сорок второго года, с той самой поры, как он пошел в лес, поскрипывает у него в коленях) и, наконец, совершенно обессиленный, выпустил из рук обтрепавшийся веник. За стеной у болота раздался всплеск воды — Егорша нырнул в озерину. Михаил поспешно слез с полка, кинул жару.
— Ух, ух! — с суматошным криком ворвался в баню Егорша. — Вот теперь и нам подавай градусов».
Живой след
В «Оде русскому огороду» Виктор Астафьев, который тоже сообщил мне в письмах немало интересных «банных» подробностей, достоверно передал первые ощущения деревенского мальчика в бане. Вот фрагменты из этой повести.
Вместе с автором мы попадаем в обычную деревенскую баню, каких тысячи и тысячи в русских селениях… За огородом еще огороды. Дома, роняющие тусклый свет в реку, люди, неторопливые, умиротворенные субботней баней. Громко разговаривает в бане, стегая себя веником, повизгивает истомно женский род.
Там, в бане, две родные тетки, замужние, еще три девки соседские затесались туда же. У соседей есть своя баня, но девки-хитрованки под видом — ближе, мол, воду таскать — сбиваются в крайнюю баню. И двойной, если не тройной, умысел у девок, набившихся в баню вместе с замужними бабами: выведать секретности про семейную жизнь…
Банный жар — непривычный, ошеломляющий — потряс мальчика. Голова и размягчившееся тело остывают, укрепляются. Увядшее от жары сознание начинает править на свою дорогу; шея, спина и руки, сделавшиеся упругими, снова чувствуют жесткие рубцы холщовой рубахи, плотно облепившей тело, чисто и ненасытно дыша всеми порами. Он даже рассмеялся и освобожденно выдохнул из себя разом все обиды и неудовольствия. Губы меж тем сосали воздух, будто сладкий леденец, и мальчик чувствовал, как нутро его наполнялось душистой прохладой, настоянной на всех запахах, кружащих над огородом… А ведь совсем недавно, какие-нибудь минуты назад, подходил конец свету. Взят он был в такой оборот, ну ни дыхнуть тебе, ни охнуть. Одна тетка на каменку сдает, другая шайку водой наполняет, девки, халды толстоляхие, одежонку с него срывают, в шайку макают и долбят окаменелым обмылком куда попало. Еще и штаны до конца не сняты, еще и с духом человек не собрался, но уже началось, успевай поворачивайся и главное дело — крепко-накрепко зажмуривай глаза. Да как он ни зажмуривался, мыло все-таки попало под веки, и глаза полезли на лоб… Вырываясь из крепких сердитых рук, ослепший, оглохший, орал мальчик на всю баню, на весь огород и даже дальше; пробовал бежать, но запнулся за шайку, упал, ушибся… Тетки вертели, бросали друг дружке мальчика и скребли, так больно скребли!.. На приступок полка завалили и давай охаживать тем, про что бабка загадку складную сказывала: «В поле, в покате, в каменной палате сидит молодец, играет в щелкунец. Всех перебил и царю не спустил!» Царю! А он что? Хлещите… В какой-то момент стало легче дышать… Старшая тетка обдала надоедного племяша с головы до ног дряблой водой, пахнувшей березовым листом, приговаривая, как положено: «С гуся вода, с лебедя вода, с малого сиротки худоба…» И от присказки у самой обмякла душа, и она, черпая ладонью из старой, сожженной по краям кадки, еще и холодяночкой освежила лицо малому, промыла глаза, примирительно воркуя. «Вот и все! Будет реветь-то, будет! А то услышат сороки-вороны и унесут тебя в лес, такого чистого и пригожего».
…Под хохот и шуточки девки незаметно всунули мальчика в штаны, в рубаху и последним, как бы завершающим все дела хлопком по заду вышибли его в предбанник… Такая тишина, такая благость вокруг, что не может мальчик уйти из огорода сразу же, и пьянея от густого воздуха и со всех сторон обступившей его огородной жизни, стоит он, размягченно впитывая и эту беспредельную тишь, и тайно свершающуюся жизнь природы… Пройдет много вечеров, много лет, поблекнут детские обиды, смешными сделаются в сравнении с обидами и бедами настоящими, и банные субботние вечера сольются и останутся в памяти дивными видениями.
«Вы думаете, Ваня — банщик и точка?»
А теперь фрагменты из сценария кинокомедии Григория Горина и Александра Серого «Ты — мне, я — тебе».
…Через минуту мужчина уже лежал на лавке, а Кашкин священнодействовал над его спиной. Делал он это мастерски — мял кожу, бил по ней ребром ладони, легкими движениями массировал затылок, отчего мужчина крякал и стонал от удовольствия.
…Кашкин вернулся в парную, с улыбкой оглядел раскрасневшихся клиентов, глянул на градусник: «Замерзли, ребятишки?»
Налив в шайку воды, он накапал туда несколько капель из маленького пузырька и плеснул на каменку. Клубы пара взъерошили воздух. Здоровенный футболист застонал и бросился с полка вниз.
— Сидеть! — крикнул Кашкин. — Мы с тобой про футбол не договорили! — Он взмахнул веником, словно саблей, и пошел на клиента.
Монолог Ивана Кашкина:
— Вы думаете, Ваня — банщик и точка? Нет, дорогие мои, ошибаетесь! Кашкин — маэстро массажа! Создатель здоровой духовной жизни через здоровое тело. Вот приходит ко мне, скажем, писатель. Жалуется, не пишется. Ездил на стройки, на Чукотку, в Париж — не помогает! Тут я его беру (Кашкин в возбуждении поискал глазами какой-нибудь предмет, чтобы сделать рассказ более убедительным, схватил подушку положил перед собой). Я его, стало быть, беру, кладу, сейчас, говорю, мы тебя настроим! Сейчас мы тебя направим… И! (Кашкин бросился на подушку, стал ее мять, щипать, ударять по ней ребром ладони) И так! И вот так! И веничком… И еще! И писатель на моих глазах преображается, вдохновляется и, как говорится, создает произведения, достойные своей эпохи! (Кашкин последний раз со всей силы стукнул по подушке, и перья полетели в разные стороны).
Ей возносится хвала
Не только в прозе, но и в поэзии «возносится хвала» русской бане.
Как не вспомнить знаменитый «Мойдодыр» Корнея Ивановича Чуковского, на котором воспитывалось не одно поколение! Гимн чистоте!
Давайте же мыться плескаться.
Купаться, нырять, кувыркаться
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане.
И в ванне, и в бане.
Всегда и везде —
Вечная слава воде!
Одно из стихотворении Петруся Бровки так и называется — «Баня».
От села и до села
Ей возносится хвала.
Смыть усталость пыль и пот
В баню тянется народ.
Шайку в руки — и давай!
Мыло хлещет через край
Грязь и копоть без следа
Смоет щедрая вода
Взявши веник, на полок
Заберись под потолок.
Охлестнись разок другой,
— С легким паром, дорогой!
Верьте мне и млад и стар
Всем полезен этот пар.
В «Василии Теркине» Александра Твардовского есть глава под названием «В бане». Вот строки:
На околице войны —
В глубине Германии —
Баня! Что там Сандуны
С остальными банями!
Советские солдаты-победители соорудили вдали от Родины русскую баню. Запоминаются строки: «Пар бодает в потолок ну-ка, с ходу на полок!» А далее четверостишие:
В жизни мирной или бранной,
У любого рубежа,
Благодарны ласке банной
Наше тело и душа.
Поэт живописует «пар, на славу молодецкий», русскую удаль, закалку:
На полке, полке, что тесан
Мастерами на войне,
Ходит веник жарким чесом
По малиновой спине.
Человек поет и стонет,
Просит:
— Гуще нагнетай. —
Стонет, стонет, а не донят:
— Дай! Дай! Дай! Дай!
И завершение главы:
Пропотел солдат на славу,
Кость прогрел, разгладил швы,
Новый с ног до головы.
«Песня про баню» — так назвал С. Я. Маршак свое произведение.
Спасибо, спасибо тому, кто строил баню,
Кто печку топит в бане и греет воду в чане,
Еще тому спасибо, кто поддает нем жару,
Кто поддает нам жару и не жалеет пару!
Спасибо, спасибо заботливой хозяйке.
Спасибо спасибо тому, кто сделал шайки.
Гладко выстругал полок, вправил в печку котелок,
Кто дровишек нам припас, вяжет веники для нас.
Спасибо, спасибо!
В поэзии Николая Асеева мы тоже находим строки, посвященные русской бане:
