Иван Дроздов - ГЕННАДИЙ ШИЧКО И ЕГО МЕТОД
Итак, вот вам тема первого занятия: «Почему люди пьют?» Вторая тема: «Как я стал алкоголиком» или: «Как я приобщился к винопитию?» У каждого своя история, свои конкретные лица, эпизоды, наконец, свое собственное восприятие мира. Занятия на эту тему всегда интересны. Их может проводить каждый грамотный человек.
Третья тема: «Кто и зачем нас отравляет?», «Кого можно считать алкоголиком?» и т. д. На курс — десять тем, десять занятий.
Набор тем легко составить, если прочесть хотя бы одну книгу Ф. Г. Углова. А если прочесть все семь его книг — он в каждой глубоко разрабатывает эту тему, — то тогда можно будет не только составлять тематику занятий, но и насыщать занятия нужным материалом.
Каждый человек по своей природе педагог. Овладев какой-то суммой знаний, он оснастит их собственным опытом, своими взглядами, по-своему объяснит их и растолкует. И если это будет делать не по бумажке, а своими, хотя и не очень гладкими словами, занятия обязательно будут интересными.
В конце каждого занятия, Шичко обыкновенно говорил:
— Завтра наша беседа пойдет на другую тему, о том, каким путем и когда появился в России алкоголь, кто спаивал наш народ, с какой целью.
Знания на эту тему легко почерпнуть и в популярных брошюрах об алкоголизме. Их много, они интересны, но, повторяю, особенно глубоко и правдиво разработаны эти вопросы в книгах академика Ф. Г. Углова.
И еще Шичко обращался к своим слушателям:
— Каждого из вас прошу вести дневник. Напишите, пожалуйста, как и когда вы приобщились к алкоголю, вспомните конкретные лица, эпизоды.
Эти записи становились потом основой для собственных бесед учеников Шичко, если они, пройдя курс отрезвления, сами потом брались за отрезвление пьющих.
Я наблюдал, как поначалу слушатели скептически относились к требованию вести дневник — зачем да для чего? Мы люди взрослые и незачем заниматься пустяками.
Но Шичко настаивал:
— Отрезвление гарантирую тем, кто будет строго выполнять мои требования. Дневник — обязательное условие нашей работы.
Обыкновенно я устраивался в задних рядах и мог наблюдать за каждым слушателем. Впереди меня сидел мужчина лет сорока с шапкой густых волнистых волос, уже подернутых сединой. Я уже кое-что знал о нем: он был главным инженером крупного ленинградского завода, автором многих изобретений, известных у нас и за границей. К Шичко его привели мать и супруга — обе они, пока шли занятия, сидели во дворе.
Дмитрий Павлович — так его звали — не хотел вести дневник, сидел держа руки в карманах, отводил голову в сторону от взгляда Шичко. Тот уловил настроение пациента, сказал:
— Вижу, не все со мной согласны. Не все считают важным ведение дневника. Но я вам скажу: дневниковые записи — занятие литературное, писательское, процесс творческий. Приводятся в действие высшие отделы мозга, включается в дело вторая сигнальная система, там-то как раз и отпечатаны все штампы питейной программы. Туда мы и забираемся со своим дневником: там, в высших отделах мозга, и начинаем разгром питейной философии.
Подошел к главному инженеру:
— Вы, Дмитрий Павлович, непременно ведите дневник. Напишите в нем, какие мысли владели вами после нашего первого занятия, хотелось ли вам выпить, как вы встретились со своими дружками по пьяному делу, о чем думали, о чем с ними говорили. И если они склонят вас к выпивке, с прежней ли легкостью поднимали вы рюмку? Напишите, по возможности подробно, и не обязательно знакомить нас с дневником, это уж, как вы хотите.
Дмитрий Павлович смущенно наклонил голову. Товарищеский тон учителя, его сердечное обращение растопили лед высокомерия, он вынул из кармана блокнот, ручку...
Забегая вперед, скажу: после восьмого занятия он заявил: «Пить больше не стану, пойду на работу».
С тех пор прошло пять лет. Дмитрий Павлович не потребляет спиртного. Провел большую работу среди инженеров и техников, своих подчиненных, почти каждого приобщил к трезвой жизни. Следит за тем, чтобы в цехах активно работала первичная организация Общества трезвости, знает в лицо каждого энтузиаста.
Если метод Шичко сравнить с механизмом, то дневник пациента — в нем важная деталь. Я продолжаю посещать занятия учеников и последователей Шичко. Не все требуют от своих слушателей ведения дневника. Считают эту меру чрезмерной, трудно достижимой. И, может быть, здесь следует искать причину, по которой ученики Шичко не добиваются такого высокого процента отрезвления; у них — 70—80 процентов, тогда как эта цифра поднималась у Шичко до 95. Я помню, как пациенты Шичко, приходя на занятия, читали свои дневниковые записи, — все обсуждали подробности, — и сам этот процесс как нельзя лучше разрушал питейную запрограммированность слушателей и в особенности, автора дневника.
Нина Григорьевна Емельянова из Москвы, следуя примеру учителя Шичко, строго требует от своих слушателей ведения дневника. И это, конечно же, способствует ее успехам: процент отрезвленных у нее наибольший. Недавно она прислала мне стихи своих пациентов; стихи эти — своеобразные дневники, мысли, выраженные в поэтической форме. Как правило, стихи без подписи, анонимные, — авторы, видимо, стесняются избытка чувств, в них заключенных.
Некоторые из них мы приведем без исправлений.
Вот стихи Н. А. Ерофеевой — она сидела с сыном все десять занятий.
Матери бедные, вас породившие,
Сами не ведая, пить научившие,
Что же им делать теперь? Иль не жить?
Как преступленье свое искупить?
Правду узнали и в ужас пришли:
Что натворили, куда привели!
Дерево жизни от корня до кроны
Гибнет, обвитое змеем зеленым.
Вот уж надежды практически нет.
Что же нам делать? Кто даст ответ?
Вы осознайте! Других научите,
Правду несите и землю спасите!
В этой борьбе за судьбу и детей
Матери с вами. Прозрейте скорей!
А вот какие мысли высказал в стихах алкоголик, сидевший все десять дней на занятиях молча. И когда с ним заговаривали, уклонялся от бесед, не спешил выворачивать свою душу, а под конец вместо дневника написал такие вот стихи:
Один ученый, видя, что Россия
Все глубже вязнет, заходясь от боли,
Задумал вытащить народ свой из трясины,
Из топи, из болота алкоголя.
Он много лет работал над системой,
Так называемой второй сигнальной,
Бывало, падал, но вставал затем он
И разработал метод гениальный.
Сей метод гениален простотою,
Доступен он любому человеку,
В том основное из его достоинств —
Сознание поясняет он навеки.
Ученый доказал — мы как машины,
Как биороботы и нами правит что-то,
Проблемы пьянства до тех пор неразрешимы,
Пока мы не заставим мозг работать.
Ища поддержки для своей идеи,
Стучал в ворота, двери, маленькие дверцы,
И не найдя, боролся, все ж надеясь...
Забытый умер он — не выдержало сердце.
Лишь после смерти метод подхватили
И понесли в народ многострадальный,
В народ, который так уже споили...
Стаканов звон страшней, чем звон кандальный.
Теперь не сдержат метод, он — лавина!
Уверенно несется по стране.
И никакой бюрократической машине
не опорочить метод изнутри, извне.
Как снежный ком, движенье нарастает,
идет широкой поступью, легко.
Наступит время — вся страна узнает:
ученого зовут Г. А. Шичко.
А вот стихи, которые прислал мне из Ижевска один из самых талантливых последователей Г. А. Шичко Николай Владимирович Январский. Стихи написал слушатель его группы.
Кому-то хочется Россию видеть пьяной,
Бездумной, хилой и погрязшей в грязи,
И много лет ее поят дурманом,
Крадя ее здоровье, силы, разум.
Россия на пороге вымирания,
Находится на грани вырождения,
Напрасны будут к разуму взыванья,
Когда сопьется третье поколенье.
Сейчас еще не поздно к избавленью
Призвать народ наш, если дружно взяться,
Наступит непременно пробуждение
От многовековых галлюцинаций.
Так кто же делает Россию пьяной?
Кто продолжает, совестью не мучась,
Все больше охмурять народ дурманом
И заставляет прыгать в пропасть с кручи?
То аппарат бездушных бюрократов,
Который не желает напрягаться,
(Куда им до Платонов и Сократов)
Им, главное, чтоб с креслом не расстаться!
Поэтому и пьянство процветает
И ширится, растет спиртная рать,
Ведь даже микробюрократик понимает:
Народом пьяным легче помыкать.
Но рано или поздно, знай, «паяцы»,
С засохшею извилиной в мозгах,
Вы в стороне не сможете остаться,
Ударит жизнь и вас «под дых» или «под пах».
Народ с себя, проснувшись, сбросит иго,
Пойдет вперед, сметая все с пути,
И вам самим придется с кручи прыгать,
От мести от народной не уйти.
Н. Обухов
Стихи другого слушателя из группы Н. В. Январского:
Я убежден, что вред от пития —
Отравы, в нарколавках выдаваемой,
Огромен для семьи и для меня,
Для русского, удмурта и татарина,
Лишь ламехуза1 любит питие
Культурное, по праздникам, меж чаями,
Которое связало б муравьев,
И ламехузу сделало б хозяином.
Нет, в рабство к тунеядцам не пойду,
Не для того я стал освобожденным.
Лишь труд — мерило жизни, по труду
Воздастся всем рабам и их хозяевам.
Кто снова алкогольный кран открыл,
Чтоб легче управлять народом споенным,
Я негодяя этого б зарыл...
За геноцид, мерзавцами устроенный.
Вот уже четвертый час. Где усталость? Нету!
Сон сегодня не для нас. К черту сигареты,
Что пассивно покурить мой сосед заставил.
Нет, без пьянки лучше жить. Дурь — врагам оставим!
Настроенье бодрое, на душе светло.
И не плюнет в морду мне более никто.
Я иду по улице, чистый и опрятный.
Люди мной любуются, им и мне приятно.
Нет конца поэзии. Из меня пошло!
Как читать — не знаю, писать — хорошо!
Пусть переживают прежние друзья,
А мы подкопим силы трезвые сперва.
И — к освобождению, проторивши путь,
К дню без дури, светлому! Позади-то жуть!
И назавтра трезвую «жисть» вести хочу!
Вот анкета кончилась. Устал, я не шучу.
На третье или четвертое занятие я пришел с опозданием и примостился в затененном углу у заднего стола, за которым сидел заметного вида мужчина лет пятидесяти, с бакенбардами, с густой шевелюрой темных вьющихся волос. Он чем-то напоминал цыгана, и, как мне показалось, был навеселе. Наклонился ко мне, хотел что-то сказать, но затем на чистом листе раскрытого перед ним блокнота написал: «Жена привела или сам пришел?» Тут же на уголке листа я написал ответ: «Сам пришел».
