ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao
Аплодисменты действовали на Сайхуна ободряюще. Слыша хлопки, он чувствовал, как кровь начинает живее пульсировать в венах. Страх перед сценой возникал нечасто – в этом выходе с накрашенным лицом перед публикой было какое-то освобождение. Несмотря на то что он, как и большинство хуашаньских монахов, испытывал смущение во многих ситуациях личного свойства, грим на лице создавал маску, под которой он мог скрывать свою застенчивость. Сцена была его свободой.
Сайхун все еще стоял, когда Чжуан-цзы со вздохом вбежал в уборную, швырнул помощнику метелку из ячьего волоса и начал снимать бороду. Пять девушек поспешили занять свои места по краю сцены. Сайхун поднял свое копье и пошел на выход.
Звучание оркестра вознеслось до грохота барабанной дроби и трещоток, сменившихся интерлюдией из переливчатых трелей. Послышалось несколько ударов гонга. Это был момент его выхода на сцену, и на мгновение он завмер, словно умолкнувшие храмовые колокола. И он поспешил на театральные подмостки, чтобы поскорее слиться с прелестью действа и оваций.
Самым ироничным образом искусство имитировало жизнь в небольшой и малоизвестной опере на тему боевых искусств, которая называлась «Цветок Пурпурного Облака». Сайхун играл в этой постановке. Сюжет представлял собой вариацию известной оперы «Белая змея»: прекрасная девушка по имени Цветок Пурпурного Облака, в совершенстве владеющая искусством боя на мечах, узнает, что ее возлюбленный серьезно болен. Его болезнь можно излечить только с помощью отвара из травы, которая не растет нигде, кроме как на вершине Хуашань. Она отправляется в путь за драгоценным растением, но хуашаньские даосы, охраняющие эту траву, говорят ей, что сорвать ее нельзя: настолько редкостная и драгоценная эта трава. Кроме того, даосы – отшельники, и мирские проблемы их нисколько не волнуют. Тогда девушка набрасывается на монахов с мечом. Несмотря на то что монахи так-я великолепно владеют мечом, она убивает многих из них, хотя однозначной победы все равно не может добиться. Сражение продолжается три дня, так что актеры имеют много возможностей продемонстрировать зажигательную технику боя на мечах.
В кульминационный момент оперы главный монах наконец-то соглашается отдать траву в обмен на уникальный стиль боя на мечах, которым владела девушка. Тогда она обучает монахов своей технике, получает целебную траву и возвращается домой как раз вовремя, чтобы спасти возлюбленного.
Однажды Сайхун участвовал в этой постановке в провинции Аньхой. К *6му времени он уже не мог припомнить, сколько раз ему пришлось играть роль главного монаха, покрывая лицо толстым слоем грима, изображая черные дуги бровей и рисуя пурпурные тени под глазами. Облачившись в серое одеяние из хлопка, вооружившись бутафорским мечом, он отчаянно сражался с Цветком Пурпурного Облака, почти не осознавая странную гримасу жизни, заставившей его, бывшего даоса, исполнять на сцене роль настоящего даосского монаха.
Зрительский зал неумолчно шумел. Опера исполнялась в начале вечера, перед постановкой «большой» оперы на литературной основе, наполненной длинными ариями и служившей предметом особого внимания со стороны богатых меценатов. Как правило, в первой части театрального представления основной упор делался не на сценические диалоги и пение, а на действие. В результате выходило, что на спектакле первого отделения в основном собиралась относительно грубая, малообразованная публика. Во время спектакля зрители болтали и смеялись, курили, разбрасывали вокруг себя шелуху от семечек и не стеснялись в выражениях по поводу актеров. Выходя на сцену, 0|йхун всегда старался не обращать внимания на зрительный зал. "'¦ Быстрые удары деревянных трещоток подчеркивали звучание гонгов; оркестр изо всех сил старался подчеркнуть драматизм ситуации. Сайхун гор-До прошествовал на середину сцены и развернулся лицом к Цветку Пурпурного Облака. Цвет одежды у соперницы Сайхуна вполне соответствовал ее имени. Решительная девушка изготовилась к бою, выдвинув левую ногу вперед наперекрест правой; украшенный кистями меч она держала за спиной, сложив пальцы в характерном бойцовском жесте. Сценические недруги смотрелись, словно две куклы с накрашенными лицами, изготовленные в натуральную величину.
– Мы, даосы, остаемся отшельниками; нас не заботят мелочные переживания смертных, – нараспев произнес Сайхун, отводя руку ладонью вниз, чтобы подчеркнуть отрицание. Музыканты немедленно подчеркнули этот жест.
Цветок Пурпурного Облака изменила свою позу: обойдя Сайхуна кругом, она вновь нацелилась на него.
– И тем не менее я должна заполучить эту траву! – ответила она. Сайхун сделал шаг вперед, широко раскрыв глаза, чтобы в них успели
отразиться огни рампы (считалось, что глаза оперного актера должны сверкать, словно бриллианты).
– Мы сражаемся уже три дня, – пропел он. – Никто из нас не может одержать победу.
Музыканты согласно затараторили.
– Когда торгуются, обмениваются равноценными предметами, – заверил Сайхун. – Дай нам то, что ты ценишь более всего, – твое искусство, – и мы дадим тебе травы.
– Правда? – воскликнула Цветок Пурпурного Облака.
– Да. Мы – отшельники, мы следуем по Пути. Заботы обыденного мира не имеют для нас значения; но даже анахореты могут сочувствовать и сострадать.
– Эй! Эй!
Громкий вопль из толпы зрителей ошеломил Сайхуна.
– Да что ты знаешь об отшельничестве? – требовательным тоном воскликнул кто-то из зала.
Сайхун мгновенно развернул свое загримированное лицо на голос. Цветок Пурпурного Облака уже готовила ответную реплику, но сейчас он хотел лишь определить того, кто произнес эту фразу. Неподалеку от сцены, в передних рядах аудитории сидели два старых даоса.
– Отшельничество подразумевает необходимость покинуть мир повседневности, – выкрикнул один из даосов, – но просветление приходит лишь после того, как этот мир узнаешь!
Сайхун тут же заинтересовался этой точкой зрения и, продолжая исполнять свою роль, внимательно разглядывал монахов. Святые люди попадались в опере нечасто; но тем не менее эти монахи действительно были в зале. Они сидели в своем темно-синем одеянии, с завязанными в узел седеющими волосами и длинными, ыеобрезанными бородами. В том, что это были монахи-даосы, не было никакого сомнения.
В конце своего действия Сайхун подозвал одного из служителей и приказал ему пригласить двух даосов на ужин после спектакля. Через некоторое время он с удовольствием услышал, что монахи согласились.
Юноша окончил свое выступление немного позже полуночи. В гримерной он переоделся в темно-синюю рубашку и еще раз вытер лицо. С этим гримом одни проблемы, подумал он. Через некоторое время белая пудра начинает накапливаться в порах и складках кожи – вот почему все актеры со стажем немного похожи на привидений: множество сыгранных ролей словно вытравливает личность исполнителя, превращая актера в непримечательный холст, на котором изображаются яркие персонажи.
Встретившись с даосами в вестибюле театра, Сайхун вежливо отрекомендовался своим фамильным именем. Оба старых монаха вернули почтительное приветствие, сложив руки в знакомом молитвенном жесте. Теперь, когда ни рампа, ни темнота и табачный дым не могли помешать ему, Сайхун смог рассмотреть почтенных старцев.
Один из них, казавшийся немного старше, был очень высок и худ. Судя по всему, это было его первым отличительным признаком, потому что монах представился как Бессмертный Изящный Кувшин. Лицо у него было длинным и вытянутым, с гладкой и бледной кожей, а птичьи глаза казались большими, спокойными, но постоянно внимательными. Седая борода свисала длинными клочьями; губы все время были слегка сжаты.
Его спутник казался более плотного сложения, но в манерах он явно уступал старшему монаху. От Бессмертного Изящного Кувшина второй монах, которого звали Бессмертный Хрустальный Источник, отличался выразительным и сияющим лицом. Складывалось впечатление, что он смеется буквально над всем вокруг, подчеркивая свои действия и замечания хитрым подмигиванием. Борода у него была большая, окладистая, а тело здорового, румяного сложения. Бессмертный Хрустальный Источник отличался веселым и живым нравом.
Сайхун повел монахов в ближайший ресторанчик, иногда обмениваясь с ними парой-другой коротких фраз. Но про себя он без устали рылся в старых воспоминаниях. Некогда ему случалось слышать рассказы о двух даосах с такими же именами. Оба они были известны своими успехами в духовном самосовершенствовании, отчего и получили имена Бессмертных. Еще легенды рассказывали, что каждый из монахов нашел друг в друге свою духовную половинку и что они были неразлучны в течение по крайней мере двухсот лет. Из-за своей седины оба даоса выглядели так, словно им было всего-навсего под семьдесят лет. Даосы никогда не отказывались назвать свой настоящий возраст, но в этом вопросе Сайхун оставался скептиком. Он видел лишь то, что оба монаха лишь делали вид, что они почтенного возраста, выставляя напоказ свои стариковские манеры и седину; однако в остальном они производили впечатление молодости и энергичности.
