Михаил Александров - Кожаные перчатки
— Не знаю, — сказал я обиженно, думая о том, что Женя потерял бдительность. — Не знаю, такая ли это чушь…
Орлов подозрительно скосил на меня глаза:
— Читаешь Пинкертона? Или как его там? Желтые, рваные книжицы, милые сердцу?
— При чем тут они?
— А при том!
— Чудак, — сказал я, соображая, кто мог наябедничать. — Чудак ты.
Может, рассказать все ребятам-электрикам, позвать их с собой? Опасно. Если вся эта штука с запиской окажется и в самом деле чепухой, засмеют, стыда не оберешься.
Пойдем с Наташкой! Как эта мысль не пришла раньше других? Мы с Наташкой давно помирились, и она все больше нравилась мне тем, что вовсе не походила на девчонку, во всяком случае на подавляющее большинство их.
С Наташкой можно вести себя, как с человеком. Мы часто ходили на лыжах по горам Нескучного сада. Брали лыжи напрокат. Лыжи были горные, тяжелые, с жесткими мудреными креплениями. Нам их не хотели давать, говорили, что на горных лыжах опасно, если мы не горнолыжники. Инструктор попался такой вежливый, просто до наглости вежливый, ему не хотелось выходить на мороз.
— А мы горнолыжники, — сказал я, — вы нас не узнали?
— Да, — сказала Наташка, — мы давно занимаемся горнолыжным спортом, вы, пожалуйста, не беспокойтесь!
Он стал еще вежливее, спросил: «Вы, наверное, от Бориса Борисовича?»
— Конечно, — сказала Наташка, — от кого же еще?
Мы взяли тяжелые красные лыжи и пошли, неся их на плечах, подальше от горнолыжной базы. Мы понятия не имели, как надо обходиться с этими «крокодилами», и настроение у обоих было неважное.
— Всегда ты врешь, — говорил я. — Что это еще за Борис Борисович?
— Мой знакомый, — сказала Наташка. — Ты разве не знаешь Бориса Борисовича? Какой же ты после этого горнолыжник? Смехота!
Она еще издевалась. Не глядя друг на друга, мы стали прилаживать «крокодилов» к ногам.
Гора, с синими следами лыж, панически сбегала, в страхе оглядываясь на нас. Она упиралась там, далеко внизу в черный кустарник, за которым на белой Москве-реке крохотные лыжники что-то кричали нам и махали палками.
Мы встретились с Наташкой еще задолго до излета горы. Наташка с маху вонзила мне острие лыжины пониже спины и в таком положении мы юзом закончили спуск. Выло неудобно и больно, но я смолчал, потому что мы ведь горнолыжники и нас прислал сам Борис Борисович.
— Здорово! — крикнул я бодро, стараясь решить загадку: каким образом можно распутать клубок из палок, лыж и ног.
— Здорово! — отозвалась Наташка, пытаясь встать и вминая в снег мою голову — первое, что ей попалось под руку. — Здорово! Давай прыгнем теперь с трамплина?..
Она была способна и на это. Она вкусила прелесть горнолыжного спорта и не могла остановиться на полдороге.
Часто мы ходили на горных лыжах по холмам Нескучного сада. Научились бояться круч, поросших лесом. И, боясь, съезжали с любой горы. Однажды я ушиб колено, налетев во время спуска на шершавую сосну. Было больно, я но мог идти, и Наташка уложила меня на лыжи, волокла, как бурлак.
К записке старика Наташка отнеслась с полной серьезностью. Может быть, я сгустил краски насчет того, каким контриком показался старик.
— Контрик, — согласилась Наташка. — И тебя хочет завербовать!
— Шишь-то, — осторожно сказал я, думая, не забирает ли девчонка слишком круто.
Мы сидели на скамейке на Гоголевском бульваре. Кричали в снежных ветках вороны, укладываясь спать. Был тихий ранний московский вечер, краснощекие малыши, неловкие от накрученных одежд, разбежавшись, скользили по глянцевой ледяной дорожке, падали, смеялись.
— Ради них, — сказала Наташка, смотря на меня в упор странными глазами, — ради них мы должны остановить преступную руку!
Я насторожился. Не собирается ли девчонка разыграть меня? Это она умеет, знаем. На всякий случай во имя возможного отступления сказал, что в общем-то еще не решил, стоит ли заниматься всем этим.
— Тюня, — жестко сказала Наташка, поддев носком ботика слежалый снежок. — Я так и знала. Тюня — находка для шпиона!
И конечно, я попался. Ясно же, ей было все заранее известно. Но как она могла упустить столь счастливый случай поводить меня за нос?!
3Сначала мы гуляли по переулку, как будто мы влюбленные и никак не можем расстаться. Переулок не обращал на нас никакого внимания. Мы, завидя фигуру прохожего, останавливались, и Наташка, кокетливо склонив голову немного набок, принималась застенчиво улыбаться. Это получилось у нее так мило, что я с удивлением, все нарастающим, думал: «А ведь какая она хорошенькая, Наташка! Что ж теперь делать?» Я жалел, когда прохожий удалялся и Наташка поспешно вырывала руку. «Что ты на меня уставился? — сердилась она. — Следи за человеком!»
Люди возникали, проходили, снова возникали, и опять переулок пустел.
Нам удалось установить, что довольно много народу стало заходить в подъезд с железным козырьком.
Дом № 3!
Наташка схватила меня за руку, оттащила в сторону, жарко зашептала: «Все с чемоданчиками! Теперь-то тебе ясно?» Ничего мне не было ясно, но уже закрадывалась тревога. Это были все молодые парни! Неужели старику удалось заманить для каких-то своих дел столько хороших ребят?
И вдруг мы почти нос к носу столкнулись с ним. Он шел, пришаркивая, не торопясь. И тоже нес чемоданчик!
Старик остановился у подъезда с железным козырьком, долго счищал мокрый снег с галош. Потом посмотрел налево, направо и только после этого вошел в подъезд. Наташка все время держала меня за шею, будто мы целовались. Когда старик скрылся в дверях, оттолкнула, зашептала: «Замеряй след, быстро!..»
Тесемочкой мы замерили след. След был развалистый широкий, резиновый, пупырышки на подметках стерлись, на каблуках — больше.
— Человек пожилой, — сказала Наташка, значительно поджав губы, — припадает на левую ногу. Так я и думала!
Опять ей было все ясно, а мне — ничего.
— Или что потеряли?
Мы вскочили с колен. Перед нами стоял, равнодушно нас разглядывая, мордастый татарин-дворник, опирался на скребок.
— Потеряли что? — повторил он.
— Да, — сказала Наташка, — золотое колечко потеряли… Да разве теперь найдешь?
У нее был очень огорченный вид, и в голосе звучали настоящие слезы. Я уж хотел было открыть рот, подивиться тому, откуда у нее могло быть колечко, да еще золотое, как получил удар локтем в бок. Мы быстро пошли под руку, будто и впрямь влюбленные.
— Бестолочь, — шипела Наташка, — это подосланный ими агент!
— Кем? — зашипел от неожиданности и я.
— Фальшивомонетчиками!..
Наташка была великолепна в этот момент. Я стоял перед ней, раскрыв рот. Боже мой, до чего же оказывается все просто: эти чемоданы, глухой переулок…
— Наташка! — ахнул я.
— Тихо! — цыкнула она, явно польщенная. — Мы должны туда проникнуть! Следуй за мной…
Ее гениальность продолжала меня потрясать. Так вот, значит, для чего понадобилась эта ерунда с колечком! Мордастый агент фальшивомонетчиков все еще елозил на коленях по мокрому снегу и не обращал на нас ни малейшего внимания.
Мы без помехи вошли в подъезд с козырьком. В коридорчике желто горела лампочка. Напротив была дверь. Из-за двери доносились странные звуки. Слышалась то яростная трескотня, то тупые хлопки, будто выбивали одеяла. Мы крадучись приблизились к двери. Трескотня и удары прекратились, и теперь ясно слышались шелестящие шаркания ног, будто начали натирать полы, и короткие стуки с присвистом, будто рубили капусту…
Совсем близко за дверью кто-то недовольно прикрикнул: «Работать, работать!..» Я узнал голос старика. Голос был зловещим, как и надлежало.
— Он! — прошипел я.
— Молчи…
Снова за дверью затрещало, заухало, зашуршало. Наташка поманила меня согнутым пальцем. Она что-то разглядела в замочную скважину.
Я сначала ничего не мог разглядеть. Кто-то встал с той стороны перед самой дверью.
— Ну? — шипела Наташка.
— Не вижу…
— Какая бестолочь! — злилась Наташка, притискивая для чего-то мою голову к двери так, что я довольно крепко приложился к дверной ручке скулой.
Теперь я увидел свет, открытую форточку напротив. Потом чье-то потное, прыгающее лицо. Тут же рядом запрыгало другое, тоже потное.
— Понял теперь? — зашептала Наташка, отпихивая меня.
— Нет! — честно признался я. — Если они фальшивомонетчики — зачем прыгают?..
Наташку нелегко было сбить с позиции, это уж я знал. Но сейчас даже она казалась озадаченной. Так мы сидели на корточках перед закрытой дверью. За дверью все так же выбивали одеяла и крошили капусту. Вдруг Наташка глянула на меня таким испуганным взглядом, что мне стало совсем не по себе и я шепнул, дрогнув, предвидя что-то страшное: «Чего? Говори сразу…»
— Трясуны! — сказала Наташка, выкатив глаза.
