Диего Марадона - Я - эль Диего
Я не жалуюсь на всех подряд, только на отдельных типов, грязных журналистов. Я прекрасно обходился со всеми, даже с болельщиками «Ривер Плейта», с которыми вел борьбу всю свою жизнь, потому что мое сердце всегда принадлежало «Боке». На улице многие из них говорили мне: «Я из «Ривера», но ты живешь в моем сердце». Это меня просто воодушевляло, но вот все остальное бесило, особенно потому что к тому моменту мой баланс был максимально позитивным. После полутора лет вынужденного бездействия я вернулся ради того, чтобы показать, что меня еще рано списывать со счетов. И я сумел доказать это, продемонстрировав всем, что если бы меня не изгнали с мундиаля, Аргентина вновь была бы чемпионом мира.
Каждую тренировку, каждый матч я проводил на пределе собственных возможностей и добился того, чего хотел: все рекорды по сборам от продажи билетов были побиты. Не было такого матча, когда бы трибуны не заполнялись до отказа. Это было моей целью, и она была выполнена. После этого оставалось показать, насколько убедительны наши претензии на чемпионство. За это я отдал бы свою жизнь. В то же время я лишний раз убедился в том, что в Аргентине процветает коррупция, как на поле, так и за его пределами. И что нам одним не под силу ее уничтожить.
Были и есть до сих пор тренеры, которые просят с игроков деньги за прохождение в основной состав. Об этом мне рассказал Инсуа, Рубен Инсуа, который отказался переходить в один клуб, потому что тренер требовал заплатить за право играть, а он не стал этого делать. Я спросил его: «Почему ты не заявишь об этом публично?» и получил ответ: «Из-за системы». Но, что за херня, о какой системе мы говорим?! Ко мне было собирались подкатить с подобными предложениями, но так и не решились, потому что прекрасно знали, куда бы я их послал.
Нельзя обойти стороной и тему арбитров. Со стороны клубов на них осуществлялось кошмарное давление, они ошибались, а весь мир считал, что судьи – продажные сволочи. Намекали на то, будто бы мы с ними обо всем договорились. А мы выигрывали все матчи со счетом 1:0, еле-еле держась на ногах от усталости. В нашу пользу не давали чистых пенальти, а вот в ворота нашего соперника, «Велес Сарсфилда», вообще никогда не назначали 11-метровых. Что я тут мог сказать? Что договорились с ними? Поэтому со мной и приключилась та знаменитая история с четвертой желтой карточкой.
Приближалось «класико» с «Ривером», и на моем счету было уже три предупреждения. Еще одно – и я получал дисквалификацию. Можно было проводить выборы в стране по поводу того, должен ли я был нарваться на желтую карточку в матче против «Банфилда», чтобы гарантированно принять участие в «класико» или нет? Бред какой-то! А если бы я нарвался на красную? Так вот и обстояли дела… А в перерыве ко мне подошел главный судья матча, Уго Кордеро, и спросил: «Диего, хочешь, чтобы я тебя предупредил?». Я захотел его убить прямо на месте: «Что?! Предупреди меня, если я того буду заслуживать, и перестань пудрить мне мозги, я и так уже слишком часто оказывался во всяком дерьме, чтобы ввязываться еще в одну передрягу». Чем все закончилось? Тем, что он мне все-таки показал «горчичник», как будто бы мы действительно обо всем договорились.
Это спасло мою карьеру от досрочного завершения. Я не раз попадал в неприятные ситуации наподобие тех, что вынудили меня уйти из «Севильи», уйти из «Ньюэллз Олд Бойз». Мне доставляло – и доставляет – удовольствие играть в футбол, но если футбол заставляет плакать моих дочерей, я посылаю этот футбол в п…у. И хотя я благодарен ему за все, что он мне дал, для меня гораздо важнее улыбки Дальмиты и Джаннины, а не тридцати миллионов аргентинцев… И здесь не может быть никакого сравнения.
Мой контракт с «Бокой» истекал только через два года и я мечтал о том, чтобы в следующем сезоне сыграть в Кубке Либертадорес. Но для этого нам нужно было выиграть чемпионат, и я был скорее подавлен, чем взбешен. И в этом не было ничего хорошего, потому что лучшей мотивацией для меня всегда был вызов. А тут еще нас обыграл «Расинг» 6:4, и Маурисио Макри выиграл выборы президента клуба, и Алегре с Эльером должны были сложить полномочия.
Для меня это было жестоким ударом: я оказался в состоянии «грогги», и уже не смог оправиться от этого удара. Я даже не принял участия в заключительном матче сезона против «Эстудиантес», когда еще существовала минимальная вероятность завоевать чемпионский титул. Все было кончено.
Пошли разговоры о преемнике Марсолини, который ушел с поста главного тренера в самом конце чемпионата. И когда настало время называть конкретные имена, у меня произошла первая стычка с Макри, которому я сказал, что если придет Билардо, в «Боке» и духу моего не будет. И я решил предстать перед теми, перед кем действительно должен был это сделать – перед болельщиками «Боки». 16 декабря я вышел на поле стадиона «Ла Бомбонера», который был молчалив и холоден как никогда за все время, что я провел в «Боке». Я был возбужден, говорили, что это будет мой последний матч за «Боку». Я поднял вверх глаза и руки, как это делал всегда, и обнаружил кучу пустых желтых кресел и два полотнища. На одном было написано: «Спасибо за чемпионат», а на другом: «Сколько можно?! Хватит играть с инчадой! Хватит набивать карманы деньгами без побед!». На этот раз я почувствовал себя виноватым перед теми, кто каждое воскресенье заполнял «Ла Бомбонеру» до отказа, чтобы посмотреть на Марадону. Когда матч закончился со счетом 2:2, пять тысяч бедных болельщиков начали кричать: «Диего, не уходи! Диего, не уходи!». И я решил, что буду играть за «Боку», с Билардо или без него. В очередной раз я поступил так только ради людей. Я спустился в раздевалку, позвонил Копполе и сказал ему: «Ступай и договорись обо всем».
Тем временем я занялся другими делами: в январе 1996 года я принял участие в кампании «Солнце без наркотиков» и публично признал свое пристрастие к кокаину. Единственное, что я хочу сказать: я сделал это ради детей. Я произнес тогда свое знаменитое: «Я был, есть и буду наркоманом» для того, чтобы показать, насколько в нашей стране распространена наркомания… Наркомания проникла во все сферы жизни, и я не хочу, чтобы от нее пострадали дети. У меня две дочери, и мне показалось, что было бы хорошо сказать все это; это была моя обязанность как отца и обязанность как личность. Жаль, что ничего хорошего из этого не вышло; наркомания оказалась слишком сильна, чтобы ее мог остановить Марадона. В то же время я четко понял: власть имущие не хотят, чтобы это произошло, и я для них не более чем дымовая завеса. И хватит об этом.
Тогда моя голова словно была расколота на две части: с одной стороны, эта кампания, отнимавшая у меня уйму сил и времени; с другой – возвращение в «Боку», где меня ждала встреча с Билардо. Я сразу внес ясность: с ним у нас все будет замечательно, потому что я выложил свои карты на стол, и все поняли правила игры. Но в то же время всем нужно было понять и то, что с Билардо я работаю только ради сохранения спокойствия болельщиков. Как и в случае с Марсолини. При этом я попросил «инчаду» принять во внимание то, что я сделан не из железа, и если что-нибудь случится, то – поминай, как звали… Под словами «что-нибудь случится», я подразумевал следующее: «Не убирай меня с поля, если перед этим заставляешь играть на уколах, как это было в «Севилье». К счастью, Билардо все понял.
Но беда подстерегала меня с другой стороны: с Маурисио Макри у меня никогда не было хороших отношений, потому что он говорил, что мы для него как рабочие, чье дело – продавать автомобили. Я сразу же ему сказал: «Со мной, парень, у тебя этот номер не пройдет». За всю свою поганую жизнь он ни разу не заходил в раздевалку, и потому для меня он был никем. И первая стычка с ним произошла из-за выплаты премий, по поводу которых он высказался следующим образом: «С Алегре и Геллером вы купались в деньгах, но ничего не выигрывали». Какого хрена он вообще лез не в свое дело?! У Макри вообще извилин в голове меньше, чем улиц в Венеции.
Я договорился, что прибуду на предсезонку чуть позже и оставался в Пунта-дель-Эсте. Мне позвонил один из друзей-журналистов, спросил, как у меня дела, и рассказал, что в Эсеисе, где тренировалась «Бока», где когда-то мы начинали со сборной Билардо, приключилась следующая история с премиями. Макри заявил, что урезает их размер, нравится это кому-то или нет. Я не раздумывал ни секунды, взял частный самолет в эль Хагуэле и полетел туда. Через полтора часа я вместе с ребятами утрясал этот вопрос. Мы сели вместе с начальниками, я помню, что там был Педро Помпилио, и высказали им все, что думали. Они выслушали Наварро Монтойю, Макалистера, и меня, как капитана команды, как ее представителя. Я попросил их уважать игроков и поступать так, чтобы доверие к ним не испарилось в одно мгновение.
Однако далеко не все было ясно. Мы принимали участие в летних турнирах, играя против «Расинга», «Индепендьенте», после чего должны были лететь в Мендосу для того, чтобы в конце января 96-го встретиться с «Ривером». Я предупредил Билардо, что не смогу сыграть в том матче, так как был связан соглашением с организаторами кампании «Солнце без наркотиков», и сказал ему, чтобы он подыскивал мне замену. У него она уже была готова, и он заявил мне: «Я должен буду определиться с командой в твое отсутствие, я должен найти выход… И я его найду». В тот момент меня доставали совсем другие проблемы, не имевшие ничего общего с временем: с одной стороны, я получил болезненный удар в правое бедро, а с другой – вопрос с премиями по-прежнему висел в воздухе, и я знал, что начальство мне врало. Да, они мне врали, и тогда я вышел из себя: меня не устраивало то, что на мне хотели нажиться. Усиления состава так и не последовало, и Макри стал для меня кем-то Картонеро Баеса, который прославился тем, что выступал в роли свидетеля на судебном процессе Монсона, когда того обвинили в убийстве.
