Диего Марадона - Я - эль Диего
Потом, когда я вернулся в раздевалку, когда я поцеловал мою мать, до меня дошло, что мой шурин, Морса, в одиночку дрался со всеми «баррабавас» «Архентинос». Он не смог вынести того, что меня освистывали, не смог.
Я был на пороге своего 35-летия, и собирался устроить по этому случаю большой праздник, из тех, что мне нравятся. Но еще до этого я отпраздновал его игрой. Нам предстояла поездка в Кордобу на матч против «Бельграно», который обыгрывал «Боку» последние четыре сезона, и я хотел взять реванш любой ценой. За неделю до этого случился адский скандал, который могла устроить только Мариана Наннис, жена Каниджи. Она обвинила меня во всех смертных грехах, в том, что я оказываю на ее мужа дурное влияние, хотя на самом деле я относился к нему со всей душой. Я опять был гнилым яблоком. Думаю, что та история больше достала меня, чем самого Кани: на меня навалилась депрессия, из-за чего я не мог тренироваться всю неделю. Из этого состояния меня смог вывести только Коппола. Вот так я и приехал в Кордобу.
Простые жители Кордобы были очень бедными, как и во всех аргентинских провинциях. Но меня они всегда принимали хорошо, поэтому я был рад этой поездке. Не знаю, болельщики ли «Бельграно» аплодировали мне, когда я там приземлился, но это меня настолько вдохновило, что когда я вышел на поле, то почувствовал себя так, будто я тренировался целый месяц без передышки. К тому же мне рассказывали, что Энрике Ньето, главный тренер «Бельграно», сказал своим игрокам: «Никаких фото с Марадоной! Я не потерплю дикарей в своей команде!». Однако, стоило мне ступит на газон, как все они подбежали ко мне, бочком-бочком, и оглядываясь по сторонам, с просьбами сфотографироваться… Я испытывал непривычное ощущение, и каждая игра напоминала мне прощальную. И всякий раз я уходил с поля, преисполненный чувством гордости. Многие соперники бились что есть сил, нисколько меня не щадили, а потом, после финального свистка говорили: «Диего, я желаю тебе удачи всего мира». И эти слова были для меня бесценными. Подходил Баррос Скелотто и говорил мне: «Ты – феномен», подходил кто-то другой и сообщал: «Диего, если я тебя ударю, то не вернусь к себе домой». Но были и другие, которые хотели стать великими за счет Марадоны: «Теперь меня узнают, я тот, кто стер в порошок Марадону». Однако Марадона не позволял им этого… И я собирался бороться, чтобы меня никогда не смогли остановить.
Мы победили, победили в третий раз подряд… Усираясь, но выиграли 1:0. Я закончил этот матч в слезах, плача всерьез, и чуть ли не срываясь на крик, сказал: «Это была очень тяжелая для меня неделя, очень тяжелая. И кроме того, очень грустная».
Я чувствовал себя полным дерьмом, когда видел Кани, моего друга, в таком плохом настроении. Может быть, это чушь, но такой уж я есть. И в тот вечер я решил больше не позволять Наннис делать то, что ей взбредет в голову. Я никогда бы не позволил запрещать мне выражать мои чувства, если мне грустно, и этому не могла помешать ни Наннис, ни кто-либо другой.
После этого я устроил праздник в честь моего дня рождения, в Буэнос-Айрес Ньюс. Там была вся моя семья, мои партнеры по «Боке», Чарли Гарсия, Хуансе, Диего Торрес, Рики Маравилья, Андрес Каламаро… Я противоречивый? Ну, а кто нет? Там я собрал всех, кого я хотел видеть. Мой первый тост был следующим: «Я проживу много-много лет, хотя некоторые хотели бы, чтобы этого не случилось».
Эти «некоторые», которых было не так уж и мало, считали, что все мы, футболисты – невежды, и лучший ответ на это дал не я, а престижнейший Оксфордский университет.
То, что меня признали там, стало для меня одним из самых радостных событий в моей жизни. Ради того, чтобы прилететь туда, я предпринял огромное усилие. 5 ноября я сыграл против «Велеса», мы вновь победили – четвертый раз подряд, и со стадиона я направился в аэропорт Эсеиса. Меня сопровождали Клаудия с дочерьми, Коппола и Болотникофф. Оттуда я вылетел в Нью-Йорк, где сделал пересадку (янки запретили мне находиться на территории США) на «Конкорд» и через 3,5 часа приземлился в Лондоне, откуда меня доставили на машине в Оксфорд. Через 20 минут я уже стоял перед кучей студентов со всего мира, которые аплодировали мне так, словно я только что забил самый красивый гол в моей жизни. Идея с этой поездкой принадлежала аргентинскому парнишке, Эстебану Сичельо Хюбнеру, которому я буду благодарен до конца моих дней. В течение 35 минут я читал лекцию, которую мне помогли написать Болотникофф и Коппола, и для меня это было большим испытанием: я читал вслух на публике впервые с того момента, как учился в начальной школе. Чувство, которое мной тогда двигало, было очень простым: я хотел развеять миф о том, что футболисты – невежды, я хотел защитить честь игрока.
Потом мне начали задавать вопросы, причем отвечать на них мне понравилось больше всего. Может быть, потому что я был взволнован, может быть, потому что они заслуживали этого больше других, но я признал, что тот гол англичанам, «Рука Божья», на самом деле был забит рукой… Диего. Но я им объяснил, я тут же им объяснил, почему я так поступил: я сделал бы точно так же, если бы против нас играла сборная другой страны, поскольку таково уж мое кредо – искать лучшее… для своих. Время – лучший лекарь, и поэтому я нашел в себе силы сказать, как все произошло на самом деле.
После этого мне бросили мячик для гольфа и попросили им пожонглировать. Я было отказался, сказав, что это обычно делают в другой обуви, но все равно я не смог удержаться… и начал чеканить мяч левой ногой – один, два, три, десять раз… и они рванули со своих мест. Они кричали мне: «Диегоууу, Диегоууу!» с английским акцентом, и у меня внутри все опустилось.
Я сказал им «большое спасибо», и сегодня повторяю это вновь и вновь. Спасибо за то, что заставили меня почувствовать гордость, за то, что заставили меня сказать все, о чем я тогда думал – в окружении студентов одного из самых престижных университетов мира. Они вручили мне мантию и назвали меня «Маэстро вдохновитель тех, кто все еще мечтает»… Они дали мне то образование, которое могли.
Потрясенный тем, что мне пришлось пережить, я вернулся в Буэнос-Айрес на самолете. Мой «Бока Хуниорс» снова вышел на ведущие роли и стал серьезным претендентом на победу в чемпионате. Настало 20 октября 1995 года, казалось бы ничем не примечательный день, но во время тренировки в тренажерном зале после матча с клубом «Химнасия и Эсгрима» из Хухуя и перед «класико» против «Сан-Лоренсо» один из журналистов освежил мою память, спросив меня:
— Диего, 19 лет назад ты дебютировал в первом дивизионе. Что ты чувствуешь сейчас, когда за спиной у тебя остались почти два десятилетия?
— Клянусь тебе, то же самое, что и тогда. Я все так же хочу выходить на поле, играть и побеждать… То же самое.
И это было действительно так. Дела для меня складывались намного лучше, чем я предполагал. В следующем туре мы сыграли вничью с «Сан Лоренсо», но я был доволен своим выступлением, и тем, что у меня было несколько единоборств с Оскаром Руджери: два старичка, мы полностью отдавались игре. И в этот вечер мне аплодировала не только «инчада» «Боки»; я удостоился оваций и от представителей противоположного лагеря.
В итоге произошло то, что и должно было произойти: если бы я играл из рук вон плохо, все мои недоброжелатели сразу бы повылазили из щелей с заявлениями о том, что мне пора завязывать с футболом. Однако, у меня все шло хорошо, и поэтому меня начали атаковать исподтишка. Сперва президент «Сан Лоренсо» Фернандо Мьеле стал плакаться о том, что все подстроено для того, чтобы чемпионом стал «Бока Хуниорс». Грондона сказал ему, чтобы он прикусил язык, но было уже поздно. Затем один журналист запустил утку о том, что в «Боке» один из анализов на допинг дал положительный результат. Поскольку Каниджа тогда не играл, поэтому все взоры обратились в мою сторону… Меня в очередной раз поставили в безвыходное положение; я же не мог воспринимать это спокойно, и опять отгородился от окружающего мира.
Мне было грустно, правда, очень грустно. Казалось, что чем больше я давал людям, тем сильнее они хотели меня загнать в угол… Я имею в виду журналистов. «Появился Марадона!» – под таким заголовком они опубликовали мой снимок, когда после той трудной недели, после всех этих беспочвенных обвинений, я вышел из дверей моего дома. Клянусь моими дочерьми, я воспринял все это очень плохо, как проявление дурного вкуса. Вам кажется, что я преувеличиваю? Мне кажется, что нет, поскольку все это повторялось из раза в раз, и доставляло мне сильную боль. Я уже привык жить в центре циклона, но на этот раз я не хотел давать никаких объяснений. Я хотел немного тишины и покоя. Разве я просил невозможного? Я не святой, но покажите мне, кто является таковым! В Аргентине из числа живых их просто нет. Поэтому я стал всерьез думать о том, чтобы навсегда перебраться в другую страну, например, в Мексику.
