Паоло Ди Канио - Ди Канио Паоло. Автобиография
Так или иначе, мы были совершенно не готовы к предстоящим слушаниям, и нам оставалось только самим найти адвокатов. Догадайтесь, кто оплатил их услуги. Руководство «Шеффилд Уэнсдэй» даже не думало это делать.
Морено Роджи нанял Клаудио Мингетти, итальянского адвоката, специализирующегося на делах, связанных со спортом. Но тот попал в Германии в автомобильную аварию всего лишь за неделю до начала процесса. В последний момент нам пришлось обратиться за помощью к его партнеру по имени Франко Ченси, совершенно не разбиравшегося в спорте. Моя двухлетняя дочь Лукреция, наверное, знает о футболе больше, чем он. Тем не менее, недостаток этих знаний Ченси с лихвой компенсировал огромным трудолюбием. Это была просто машина, настоящий интеллектуал. Когда он приехал в Лондон по нашему приглашению, он заперся в библиотеке и за три дня изучил все дисциплинарные правила ФА и юридические прецеденты. В общем, это удивительный человек, и я ему многим обязан.
Наконец, мы приехали на заседание дисциплинарного комитета, которое проводилось на улице Брамалл Лэйн, на базе «Шеффилд Уэнсдэй». Я вошел в комнату в сопровождении Франко Ченси, Говарда Калли, адвоката и одного из менеджеров клуба, а также Гордона Тейлора — представителя Профессиональной Футбольной Ассоциации (ПФА). Калли сообщил мне, что мне угрожает дисквалификация на двенадцать матчей или дольше. Он очень скептически отзывался о моих перспективах. Ченси и Тейлор были не так категоричны в своих прогнозах. Кстати, хотел бы высказать свою признательность и Тейлору. Многие легионеры заявляют, что ПФА не особенно заботится о футболистах из–за рубежа, и что это очень закрытая организация. Не могу с этим согласиться. Думаю, Тейлор сделал все возможное, чтобы мне помочь, хотя при тех обстоятельствах сделать он мог немного.
В итоге все закончилось дисквалификацией на одиннадцать матчей: три за красную карточку и восемь — за толчок. Калли сказал мне, что я легко отделался. Вердикт означал, что я могу вернуться на поле 26 декабря 1998‑го года. Я сказал журналистам, что считаю решение комитета справедливым, и попрощался с болельщиками, пообещав вновь с ними встретиться на второй день Рождества. В то время я действительно верил, что вернусь на поле, и на самом деле считал решение комиссии справедливым.
Оглядываясь, назад, однако, мне кажется, что вердикт был совершенно неправильным. Он не соответствовал наказаниям, которым подверглись другие футболисты за подобное нарушение. Наказывать надо за проступок, а не за последствия. Мой толчок Элкока не отличался силой от тех, что совершили другие футболисты. Но они были наказаны за это одной или двухматчевой дисквалификацией, плюс автоматической дисквалификацией на три матча, если их опять удалят. Мой случай был серьезней, потому что после моего толчка судья упал. Если бы он был больше и сильнее физически, как, скажем, Урайа Рэнни или Майк Рид, он, наверное, удержался бы на ногах. Так что, думаю, шестиматчевая дисквалификация была бы справедливее: три за красную карточку и три за толчок. Я говорю три за толчок, а не один или два матча, так как падение Элкока могло испортить имидж футбола как игры. Но одиннадцать матчей! Это целых три месяца. Вдвое больше. Просто абсурд! Я стал козлом отпущения, меня принесли в жертву, чтобы другим было неповадно.
Что мне кажется по–настоящему унизительным, так это то, как руководство «Шеффилд Уэнсдэй» и другие смогли убедить меня, что я легко отделался, или, по крайней мере, был справедливо наказан. Они меня, просто–напросто обманули. Они внушили мне, что действительно оказали мне поддержку, хотя на самом деле пальцем о палец не ударили. Единственные люди, которые меня не бросили в беде тогда, были болельщики, Гордон Тейлор, Морено Роджи и наш адвокат Ченси. Если бы не они, я бы остался в полном одиночестве.
У руководства даже хватило наглости сказать мне, что меня могли бы наказать гораздо суровее, чем Эрика Кантона, который получил восемь месяцев дисквалификации за нападение на болельщика «Кристал Пэлэс» на «Сельхерст Парк» за три года до того. И опять, давайте подумаем. В середине матча Кантона подбежал к болельщику и ударил его в прыжке ногой в голову. Прежде всего, действия француза были предумышленными. Он не нанес удар ни с того, ни с сего. Он подбежал к болельщику и напал на него. Во–вторых, это был намеренный акт применения физической силы, рассчитанный на причинение телесных повреждений жертве. Человека можно убить ударом ногой в голову, если попасть в висок. И, наконец, самое важное: такие действия могли привести к массовой драке или выходу болельщиков на поле. На «Сельхерст Парк» нет ограждений. А что бы произошло, будь рядом с тем болельщиком двадцать его друзей–хулиганов, готовых выбежать на поле и отомстить за своего товарища?
И, тем не менее, после шквала критики, по возвращении Кантона приветствовали как героя. Не знаю, потому ли это, что он играл за «Манчестер Юнайтед» — команду, которую очень любят журналисты, а не за «Шеффилд Уэнсдэй», клуб, очень низко ценящийся в глазах общественности. Как бы там ни было, любая попытка сравнить наши действия выглядит нелепо.
После слушаний руководство велело мне возвращаться в Италию. Мне было предписано вновь приехать в Шеффилд в начале декабря, чтобы возобновить тренировки в общей группе. Внимание журналистов уже было не таким назойливым, но отношения руководства ко мне во время разбирательства оставило в моей душе неприятный осадок. Я знал, что что–то происходит, но не знал, что именно. У меня на душе кошки скреблись. Мне казалось, им очень хочется, чтобы я уехал как можно дальше.
Дни пошли чередой один за другим, и я вернулся к обычному распорядку дня. Палмьери был вместе со мной, и я тренировался так же интенсивно, как всегда. Физические нагрузки помогали мне пережить непростое время. Мне было сложно, потому что, как и раньше, я был лишен общения с руководством клуба. Нас разделяла стена молчания. Никто не звонил мне, чтобы узнать, как у меня дела, как будто я умер или без вести пропал.
Как мы и договаривались с Уилсоном, я вернулся в Шеффилд 27 ноября. Атмосфера там была ужасная. Я был зол на руководство, которое не сумело защитить мои права. Мне казалось, я никому не могу доверять. Они уже раз меня подвели и могли сделать это опять. Каждый вечер я возвращался в пустой дом — Бетта с девочками все еще находились в Италии — и всю ночь не мог сомкнуть глаз. Мой мозг кипел, меня одолевали мысли и страхи. Почему руководство «Шеффилд Уэнсдэй» бросило меня на произвол судьбы?
Я не мог уснуть. Когда я просыпался, простынь была мокрая, и казалось, что мне по голове стучали молотком. Я смотрел на себя в зеркало и видел в нем бледное лицо с отсутствующим взглядом. Утром меня тошнило, и я боялся, что в любой момент меня вырвет. Я сказал в клубе, что мне нужно домой, и улетел в Терни.
Я и так не самый спокойный человек на свете, но к тому времени я превратился в комок нервов. Я стал раздражителен после стольких пережитых стрессов. Через пару дней мне позвонили из «Шеффилд Уэнсдэй» и срочно велели возвращаться. Но я не мог, я был просто не в состоянии перенести дорогу. Я вообще был не в состоянии что–либо делать. Страдания, которые мне довелось испытать за несколько последних месяцев, давали о себе знать. У меня появились мешки под глазами, я уже много дней не спал. Куда бы я ни пошел, моими спутниками были тошнота и нервное напряжение.
Как ни странно, единственное, что мне помогало, были тренировки. Палмьери заходил за мной, и мы отправлялись на пустой, постепенно приходящий в упадок стадион «Либерати». Я бегал вниз–вверх по ступенькам и совершал рывки, пока не чувствовал, что мои легкие вот–вот разорвутся. С точки зрения физической нагрузки, я явно перегибал палку. Я изводил свое тело, как будто таким образом хотел перевести боль и нервное напряжение из мозга в квадрицепсы, бедренные мышцы, сердце и легкие.
Но как только я останавливался, все возвращалось на круги своя. По мере того как частота биения сердца уменьшалась после нескольких рывков, я снова начинал ощущать удары молотком по голове, пока не мог этого больше вынести. Я явно нуждался в помощи. Морено Роджи записал меня на прием к местному врачу. Врач сказал, что я физически здоров, хотя мне нужно поспать. Однако я находился в состоянии крайнего нервного истощения, и он посоветовал мне проконсультироваться у психиатра. Я так и сделал, и получил заключение, что в моем нынешнем состоянии я не могу путешествовать и работать. Мне нужен был полный отдых в спокойной обстановке, подальше от стрессовых ситуаций. Иначе существовала опасность обострения болезни.
Мы объяснили это руководству «Шеффилд Уэнсдэй» и отправили им копию медицинской справки. Я заболел тем же, чем болел в «Лацио» и «Селтике». Вместо того, чтобы поддержать меня, попытаться мне помочь, они оштрафовали меня в размере двухнедельной зарплаты.
