Брайан Глэнвилл - Олимпиец
Он поставил на штангу семьдесят пять фунтов, заставил меня поднять эту дрыну над головой и держать, пока руки не заболели, а он знай себе балаболил: «Во всякой тренировке надо рассчитывать нагрузку. Усилия и интервалы между ними надо тщательно определять. Тренировка без нагрузки мало чего стоит».
Вокруг нас к тому времени собрались уже все, кто был в зале; они вроде бы и посмеивались над Сэмом, но явно уважали. Ему нравилось, что они здесь. Видно было, что он рисуется, показывая, как надо поднимать тяжести и как не надо, но быть при нём марионеткой мне не хотелось.
Двое из парней оказались бегунами, которых он тренировал: Тони Дэш — бегун на четверть мили из Клапаша, я о нём уже слышал, он занял третье место на первенстве южных графств — и Том Берджесс из Йоркшира, этот бегал на длинные дистанции — три и шесть миль. Оказалось, Том перебрался в Лондон ради Сэма; он встретился с ним в Чизуике, когда выступал за свой клуб. Том был совсем худющий, не мыслил себе жизни без лёгкой атлетики; всё, что он ни делал, было связано с ней — его работа, место жительства, еда, питьё, женитьба. Я как–то сказал Тони: «Готов спорить, он даже когда на толчке сидит, думает: вот теперь мне будет легче хорошее время показать», а Тони ответил: «Он бы вообще на толчок не садился, если бы думал, что это поможет».
После тренировки мы вчетвером пошли в кафе, заказали по чашке чая, Сэму — молоко, и Том с Сэмом давай рассуждать о секундах, об окончательном и промежуточном времени, чего добились в этом году американцы и русские, как надо пройти первую милю, если бежишь три и хочешь уложиться в олимпийский квалификационный результат, и что лучше — пробежать вторую милю как можно быстрее, а дальше пробовать удержаться впереди или оставить силы для рывка на финише; ещё о том, нужно ли на дистанции думать о времени или только о соперниках. Я задумался: неужели я тоже стану таким, как они, неужели и у меня будут только такие заботы? Для них это было как религия, но раз или два я встретился глазами с Тони и вроде видел в них улыбку; тогда я немного успокоился.
Потом Сэм прицепился к Тони из–за курения и прочёл ему ту же лекцию, что в своё время мне, — как организм превращается в дымоход. Тони оправдывался:
— Пять штук в день, Сэм, всего–навсего. Раньше–то было двадцать. Совсем бросить ну никак не могу, честно. Я же сдохну.
— Ты сдохнешь быстрее, если будешь травить себя этой дрянью, — ответил Сэм.
Тони бегал за «Поли Харриерс», а Том — за «Вудфорд». Но для Сэма клубы ничего не значили, он брал себе учеников где придётся. Однажды он сказал: «Я не хочу связывать себя одним клубом. Моё искусство для лучших, а откуда они — какая разница? Клуб здесь вообще ни при чём. Лёгкая атлетика — спорт индивидуальный, а клуб — организация. Там, как в эскадре, все ориентируются на самый медленный корабль. В беге же побеждает тот, кто быстрее всех».
Том жил в ту пору за Чигуэллом, и мы вместе ехали домой на автобусе.
— Сэм — гений, — сказал он, — ты, конечно, сам это понимаешь. Он на годы опережает своё время.
Том говорил вполне серьёзно и вообще редко улыбался.
— Но тебе он пока что мало дал, — заметил я.
— Ты должен быть счастлив, что он вообще тобой занялся. Я знаю людей, которые просились к нему. Будь на свете справедливость, он бы тренировал сборную Великобритании. Но его ненавидят, ему завидуют многие тренеры. Потом сам убедишься, когда присмотришься.
Вскоре я действительно в этом убедился.
Дело в том, что Сэм захотел увидеть меня в забеге, и не в любом, а только на милю. И вот однажды я пошёл к своему клубному тренеру, Десу Томпкинсу, и сказал: «Хочу бежать на милю». Он посмотрел на меня — высокий, с усами, щеголеватый, эдакий главный сержант — и ответил: «Ты? А зачем тебе бежать на милю? Ты и с четвертью едва справляешься». А я сказал: «Просто захотелось попробовать. Почему бы нет?» Он предложил: «Тут сегодня три милевика. — Это было в Паддингтоне. — Побегай вместе с ними». Но я ответил: «Откровенно говоря, я хочу бежать в соревнованиях, тогда и увижу, как у меня получается». А он в ответ: «Откровенно говоря, ты не будешь бежать милю за наш клуб, пока не докажешь, что ты лучше парней, которых я уже отобрал». — И это было довольно справедливо, но в то время я так не думал.
Ничего не оставалось, как бежать с ними, хотя мне это было не по душе. И не потому, что они мастера, — ни один не бежал и за четыре минуты, у самого быстрого из них было 4.08 или что–то вроде, просто миля для меня — дело совсем новое. Я не имел представления, как рассчитать силы.
Всё же я побежал. Дес сказал им: «Это наш новый милевик, говорит, что оставит вас далеко позади». — Ясное дело, я совсем смутился, все трое бросили на меня скептический взгляд, потом переглянулись. Я сказал: «Просто хочу попробовать, вот и всё». А один из них ответил: «Попробуй, попробуй. Это тебе не четверть мили — раз и в дамки». Тут Дес поставил нас в ряд и мы побежали.
Я решил, что лучше, надёжнее держаться с ними, а перед финишем посмотреть, есть ли силы для рывка. На первом круге всё было проще пареной репы, ведь четверть мили — моя дистанция. Правда, едва удержался, чтобы не сделать рывок в конце круга. На втором круге Джек Броган, рыжий верзила, ушёл в отрыв, и я стал думать, догнать его или остаться с остальными, но пока я думал, он отрывался всё больше, и я решил, была, не была, и рванул следом, хотя это оказалось непросто: в лёгких чувствовалось покалывание, и в голову лезли мысли о втором дыхании — когда бежишь четверть мили, ни о чём таком и подумать не успеваешь.
Я догнал его, и тут он вроде немного сбавил. Мы бежали рядом, но едва начался третий круг, стало ясно, что они все заодно, потому что мимо меня пронёсся другой парень, коротышка Роджер Кумб; они явно старались загнать меня. Поняв это, я не стал догонять его, а спокойно продолжал бежать с остальными. Тогда Джек, обернувшись ко мне, спросил: «Ну что, ты уже сдаёшься?» И я ответил: «Сейчас увидишь!»
Когда Роджер понял, что я не кинулся за ним вдогонку, он снизил скорость, держался впереди ярдов примерно на двадцать, — наверное, надеялся, что я всё же приму его вызов, но я этого не сделал, решил дождаться последнего круга, а когда Дес крикнул: «Последний круг!» — я сказал четвёртому бегуну, Чарли Куперу: «Давай, теперь твоя очередь», и он точно, ускорился; но из их плана ничего не вышло, измотать меня им не удалось, а мне стало нравиться, как складывается забег, да и бежалось свободно, — может, потому, что та тренировка с Сэмом принесла мне больше пользы, чем я предполагал, после неё никакие нагрузки не страшны.
Так мы и бежали все вместе, наверное, каждый боялся вырваться вперёд, я‑то уж точно, хотя чувствовал — силы есть, но не хотелось рисковать. Кто знает, что в запасе у них… Первым рванул Джек, рыжий. Ярдов за двести пятьдесят до финиша он по внутренней дорожке припустил вовсю. «Поглядим, кто кого», — подумал я и кинулся за ним — всё или ничего. Он полуобернулся, услышав, что обгоню его, расстояние между нами сокращалось — об остальных я уже не думал, — и вот мы рядом, я вижу его лицо, смертельно бледное и встревоженное, и я уже впереди, и мне хочется смеяться — ясно, что я выиграл, черта, и я уже за ней, пытаюсь отдышаться. Дес с секундомером в руке: «Неплохо, 4.11». Вторым пришёл Джек, потом остальные, и Джек упал на траву, будто его подстрелили.
Спустя неделю я уже бежал на милю в Итоне.
Стадион на окраине Ист–энда прячется за высокой кирпичной стеной; даже трава здесь растёт будто из милости. Кирпично–красная беговая дорожка окружает поле; с одной стороны стоит деревянное табло скромных размеров, с другой — несколько деревянных домишек, какие на время возникают у строительных площадок. Вокруг табло маленькие группки зрителей — всего десятка два. Кое–кто прямо на поле, внутри зелёной оградки, отделяющей дорожку и поле от публики. На траве разминается несколько бегунов в разноцветных майках — синих, зелёных, красных, чёрных; одни делают короткие рывки по дорожке, другие, стоя, выполняют наклоны, третьи, сидя и вытянув ноги, плавно достают руками ступни. Остальные, расслабившись, лежат на траве или стоят вокруг мужчин в синих спортивных костюмах — тренеров.
Здесь ничто не предвещает триумфа, медалей, лавровых венков, как на больших стадионах, заполненных тысячами гудящих зрителей. Тем не менее, именно в таких неприметных печах и плавятся чемпионы, равно как боксёры приходят из трущоб, а футболисты — из угольных шахт. Разница лишь в том, что на таких стадионах легкоатлеты проводят большую часть года. Некоторым из них никогда не вырваться отсюда; иным это удаётся редко, самым счастливым — чаще, особенно в годы олимпиад. Тогда на короткое время они становятся львами и рычат на арене.
Посреди поля разминается высокий стройный парень в голубом тренировочном костюме, пробежит несколько шагов расслабленно, сделает рывок, остановится, будто взял не то направление, снова пробежит в разминочном темпе. Это Айк Лоу. Волосы тёмные, вьющиеся, — наверное, в детстве у него были кудряшки. У него прямой, красивый нос, лицо ещё совсем юное, на впалые щёки уже выдают легкоатлета. Широкий рот, губы узкие; серые глаза, не очень большие, посажены глубоко, они насторожены, поглядывают в сторону ворот, скрытых из виду. Даже в его скупых движениях заметны элегантность, выразительность и породистая сила. Он весь как пружина и похож на скаковую лошадь, готовую к старту.
