Евгений Загорянский - Повесть о Морфи
– Кто этот господин? – тихо спросил Пол у благоговейно слушавшего соседа.
– Как, вы не знаете? – поразился тот. – Это мэтр Бошэ, журналист и адвокат, первый говорун Палаты и… и личный враг императора![7] – Он таинственно поднял палец.
«Бедняга император!» – подумал Пол, глядя на говорившего, на его бородку и жесты.
Наконец мэтр Бошэ устал. Картинно откинув сальные кудри» он слез со стула, склонился перед Полом и римским жестом указал ему на шахматный столик. Пол сел. Его первой жертвой стал некий мсье Лекривэн, за ним – мсье Журну, за ним – мсье Гибер, Прети, Деланнуа, Сегэн и другие…
Получая вперед пешку и два хода, мсье Лекривэн сделал две ничьих из шести или семи быстрых партий. Остальные проиграли все. Наконец приехал один из сильнейших игроков Парижа – журналист Жюль Арну де Ривьер. Ему достались белые, он так научно разыграл испанскую партию, что Полу не удалось получить никакого преимущества, и партия закончилась вничью.
Рисковать своим успехом Арну де Ривьер не захотел, и шахматисты посидели еще некоторое время, разговаривая о Даниэле Гаррвитце, который должен был вернуться в субботу в Париж.
На свете не было человека, который столько играл бы в шахматы, сколько играл Гаррвитц. Он проводил в кафе «Де ля Режанс» не менее двенадцати часов в сутки, играя на ставку с кем угодно.
Он числился младшим компаньоном книгоиздательской фирмы, но делами ее почти никогда не занимался. Его рабочий день начинался в кафе «Де ля Режанс» в полдень и заканчивался в полночь.
Завсегдатаи не любили играть с Гаррвитцем: они жаловались, что «Гаррвитц слишком любит выигрывать», что он никому не хочет давать справедливой форы, чтобы не прогадать при расчете.
Словом, Гаррвитцу в кафе отдавали должное как сильному шахматисту, но не любил его никто. У него были сторонники, но не было друзей, а его жертвами обычно бывали случайные новички. Пожалуй, Гаррвитц был первым и единственным шахматистом-профессионалом того времени. Даже Стаунтон им не был. Лишь в юности он, в рубашке, расшитой шахматными фигурами, проводил все свое время в лондонском «Диване». Став старше, он занялся изучением Шекспира и отводил шахматам лишь немногие часы своей рабочей недели.
Веселый Сент-Аман был журналистом, а на шахматы смотрел лишь как на приятное времяпрепровождение.
Иоганн Левенталь, шахматный редактор и журналист, также не отдавал много времени практической игре. Бывая в лондонских клубах, он очень редко играл на ставку. Адольф Андерсен преподавал математику в бреславльской гимназии и не имел в своем городе подходящих партнеров. Дипломатическая карьера блестящего берлинца Гейдебранда фон дер Лаза поглощала всю его энергию. Боден, Бэрд, Мэдлей, Уокер, Монгредьен, Слоус, Киппинг и Ларош были заняты своими коммерческими делами и поездками. Лэве составил состояние на своем доходном отеле, Горвиц писал картины, Клинг преподавал музыку. Ни один из них не был профессиональным шахматистом и не считал себя им.
Быть может, именно потому Полу так хотелось сыграть с Даниэлем Гаррвитцем, первым профессионалом среди всех его партнеров.
Гаррвитц на самом деле приехал в субботу.
Он оказался щуплым человечком с огромным лысеющим черепом и черными маленькими проницательными глазками.
Держался он надменно и неприятно. Когда они с Полом встретились в кафе и Пол предложил сыграть матч, Гаррвитц ответил столь туманно и нехотя, что Пол шепнул на ухо Эджу: «Он не будет играть со мной матч!»
Гаррвитц спросил, не хочет ли Пол сыграть пока легкую партию. Пол согласился и вытянул черные. В гамбите Альгайера Пол волновался, сыграл неточно и проиграл партию после затяжной борьбы. Смягчившись от своей победы, Гаррвитц согласился начать переговоры о матче. Он заявил, что друзья готовы на него поставить, но уточнить сумму ставок он пока не может…
Пол назвал своими секундантами де Ривьера и Журну, но тут возникло затруднение: Гаррвитц заявил, что оба они относятся к нему враждебно и что при таких секундантах играть он не будет. Пол был ошарашен. Как мог он объяснить это своим новым друзьям, как мог поддаться давлению Гаррвитца?
К счастью, и де Ривьер и Журну нетерпеливо ждали начала матча и с радостью сняли свои кандидатуры.
Организацией матча занялся известный скульптор Лекэн, ученик знаменитого Прадье, всегдашний устроитель турниров и матчей.
Условия были выработаны быстро. Гаррвитц высказался вообще против каких-либо секундантов или церемоний. У него было два кардинальных условия, которые он называл «строго обязательными».
Во-первых, Пол обязывался принять все ставки от друзей Гаррвитца, в какой бы сумме они ни выражались.
Во-вторых, игра должна была непременно происходить в большом прокуренном зале кафе, в присутствии зрителей.
Гаррвитц хотел получить некоторую фору – ведь Пол никогда в жизни не курил…
Матч должен был играться до семи выигранных, по четыре партии в неделю. Тут же был брошен жребий – белыми в первой партии должен был играть Гаррвитц.
Немедленно после жеребьевки Пол ушел вместе с Эджем смотреть ночной Париж. Они веселились до поздней ночи.
Когда Эдж внезапно спросил: – А вы помните, мистер Морфи, что завтра начинается матч? – Пол заметно сконфузился.
– Пустяки, ничего страшного нет! – сказал он строптиво, как в детстве. Они легли спать в половине третьего. Утром Пол был еще бледнее обычного и выглядел больным.
Пол проиграл первую партию без большого сопротивления и тут же заявил всем, что Гаррвитц на всем ее протяжении делал одни только наилучшие ходы.
– Я проиграл именно поэтому, а вовсе не потому, что поздно лег! – сердито сказал Пол Эджу.
Гаррвитц демонстрировал полнейшее презрение к своему юному противнику. Когда Пол признал себя побежденным, Гаррвитц встал, обошел столик и схватил Пола за кисть руки.
– Удивительно! Совершенно удивительно! – провозгласил он. – Пульс у мистера Морфи бьется так спокойно, точно он выиграл эту партию!
Эта развязность не понравилась аудитории, среди которой у Пола уже было много друзей и сторонников.
Они опять провели ночь на Больших бульварах и легли спать в четыре часа утра.
– Не беспокойтесь, Эдж, ведь завтра я играю белыми! – ответил Пол на уговоры Эджа оставить веселье и идти ложиться спать. В результате Пол снова не выспался. Он получил по дебюту великолепную игру, а затем наделал ошибок и проиграл.
Одержав вторую победу, Гаррвитц окончательно разважничался.
– Ну и партнерчика мне тут подобрали! – сказал он почти вслух одному из своих друзей.
Журну и де Ривьер возмутились такой бестактностью и отозвали в сторону Эджа.
– Угодно вам заявить протест, мистер Эдж? Мы оба готовы поддержать его! – сказал Журну, толстый господин с орденом Почетного Легиона в петлице.
– Этот пруссак ведет себя по-свински! – подхватил де Ривьер.
– Не беспокойтесь, господа! – хладнокровно заявил долговязый Эдж. – Ручаюсь вам, что еще на этой неделе Гаррвитц будет тих, как овечка!
Французы с сомнением покачали головами: неудачный старт Пола разочаровал всех. А сам Пол, покидая кафе после второго поражения, вдруг остановился в дверях, засмеялся своим мальчишеским смехом и сказал Эджу вполголоса:
– И удивятся же все они, когда Гаррвитц больше не выиграет ни одной партии!
Так оно и вышло. Накануне третьей партии Пол лег в одиннадцать часов и вышел к завтраку выспавшимся и свежим.
Разбивая яйцо всмятку, он небрежно сказал Эджу:
– Сегодня я побью Гаррвитца, и вы скажете, конечно, что это лишь потому, что я лег спать вместе с курами.
– Может быть, и так! – ответил Эдж. – Однако первые две партии вы проиграли лишь потому, что легли в четыре утра. Я буду утверждать это и на смертном одре!
Пол промолчал.
Вечером Пол выиграл третью партию в блестящем стиле.
Еще более удивительной была четвертая партия, о которой даже Стаунтон написал, что она «вызвала бы восхищение Лябурдоннэ».
На партнеров за игрой стоило посмотреть. Гаррвитц весь дрожал от присущей ему необыкновенной нервозности, ерзал в кресле и ронял фигуры.
Пол сидел против него холодный и невозмутимый, как мраморное изваяние. Он казался воплощением проницательности и спокойной решимости. В нем не было тени колебания, он знал исход партии заранее и был в нем абсолютно уверен.
Когда Пол уравнял счет, его принялись бурно поздравлять. Он пожимал руки, весело смеясь; в душе он смеялся над всеми этими людьми, которые вчера еще опасались, что Гаррвитц слишком силен для него.
В пятой партии Гаррвитц играл белыми – и снова проиграл почти без борьбы. Он выглядел после партии смущенным и сказал довольно громко одному из своих друзей:
– Такого противника, как этот юноша, у меня еще не было Он сильнее всех, мне трудно играть с ним…
